Тасманийцы, быть может, единственное общество, сохранившееся к началу европейской колонизации на стадии развития, соответствующей позднему палеолиту. Поэтому они представляют совершенно исключительный интерес для истории первобытного общества, для сравнительно-исторического исследования. В работе «Тасманийцы и тасманийская проблема» я уже охарактеризовал тасманийское общество (исчезнувшее к началу нашего столетия) настолько подробно, насколько это позволяли сделать фрагментарные и нередко противоречивые источники [72]. Здесь я ограничусь лишь анализом тех материалов, которые помогают понять, что представляла собою община у этого народа, в большей мере, чем какой-либо другой народ на земле, донесшего до XIX в. социально-экономические отношения глубочайшей первобытности. На протяжении многих тысяч лет тасманийцы развивались почти в полной изоляции от всего остального мира. При этом их культура в целом не деградировала, напротив, тасманийцы достигли позднепалеолитической стадии в развитии материальной культуры, в том числе техники изготовления каменных орудий. Утрата некоторых культурных достижений в результате изоляции решающей роли не играет. Общественный строй и культура тасманийцев, насколько можно судить, сближают их с обществами позднего палеолита различных природных зон. Это - один из вариантов позднепалеолитического общества и культуры, развивавшихся в особых условиях. Таким образом, репрезентативность тасманийцев как общества чрезвычайно архаичного - вне сомнений. А следовательно, и тасманийская община позволяет судить если не об истоках, то об очень ранних стадиях развития этого общественного института.
Приведем некоторые сообщения европейцев, освещающие численность, состав, функции тасманийских групп.
«Маленькими группами переходят они с места на место в поисках пищи, - писал в 1773 г. о тасманийцах капитан Т. Фюрно. - Мы никогда не встречали более трех или четырех хижин в одном месте, и в каждой могло поместиться не более трех или четырех человек» (см. [398, с. 104]). В 1793 г. Ж. Лабиллардьер, участник экспедиции Ж. А. Д'Антркасто, встретил группу аборигенов, состоявшую из 10 мужчин, 14 женщин и 24 детей. В стойбище горело семь костров, и вокруг каждого сидела небольшая семья. Семьи насчитывали шесть-семь человек. На страницах своих записок Лабиллардьер рассказывает о группе из 42 человек (7 мужчин, 8 женщин и 27 детей), о группе из 19 аборигенов, сидевших вокруг трех костров (каждая семья состояла в среднем из шести человек), группе из восьми человек, сидевших вокруг одного большого костра. Пишет он и о группах из шести и четырех человек - вероятно, тоже семьях [379, с. 127, 134, 303, 308-309]. Однажды в зарослях он увидел 14 костровищ, аборигенов рядом не было, но можно предположить, что группа насчитывала около 90 человек. В 1802 г. Ф. Перон и Л. Фрейсине встречали отдельные семьи из трех, шести и девяти человек - каждая сидела вокруг одного костра у одного ветрового заслона - и группу, в которую входило 25-30 аборигенов. Ф. Перон рассказывает о встрече с группой из 20 женщин, которые возвращались к своим семьям с ловли моллюсков [460, с. 195-196]. Можно предположить, что вся община, включая мужчин и детей, состояла примерно из 60-80 человек. Р. Кнопвуд в 1804 г. сообщал о группе, в которую входило приблизительно 20 семей [279, с. 18]. Группа, обитавшая на побережье залива Маккуори, насчитывала около 30 человек [398, с. 167]. В 1816 г. Дж. Келли видел около 50 аборигенов на о-ве Роббинс у северо-западного побережья Тасмании [200, с. 30]. В 1824 г. группа из 64 человек посетила Хобарт, а в следующем году в город пришла группа из 50 аборигенов. В 20-х годах XIX в. примерно 50 тасманийцев неоднократно посещали о-в Бруни, расположенный на юге Тасмании [279, с. 49, 100]. По словам Дж. Уэста, группы тасманийцев обычно состояли из 40-50 человек [603, с. 72].
Большой интерес представляют сведения о сезонных и локальных колебаниях численности групп аборигенов. Самые крупные объединения (от 60 до 70 человек) были отмечены на восточном побережье в районе залива Ойстер и города Хобарт летом и осенью, самые мелкие (два человека) - на западе в районе залива Хиббс зимой. Зимой и весной групп на побережье было меньше, чем летом и осенью, и их размеры сравнительно невелики. По данным Б. Хайэтт, средняя годовая численность групп - 20 человек [333, с. 198-199]. Видимо, те группы, которые не откочевывали в летнее время в глубь острова, образовывали в этот период более крупные объединения, тяготевшие к побережью.
Исследователи наблюдали и более многочисленные временные объединения - в 200-600 человек, обычно для облавной охоты на кенгуру [398, с. 164, 166-171; 279, с. 834; 598, с. 177-178]. «Кочевали они обычно маленькими группами, вероятно состоявшими из близкородственных семей, живших вместе, - пишет о тасманийцах Дж. Уокер. - В их стойбищах редко бывало больше 30 или 40 человек... Однако в определенное время года собирались большие охотничьи партии, в которых объединялись семьи одного или нескольких племен, чтобы окружить и загнать дичь». Далее он рассказывает о случаях, когда группы тасманийцев состояли из 150-500 человек [597, с. 264-265].
Тасманийцы собирались большими группами и в тех местах, где в изобилии водились тюлени. Группы в 200-300 человек, сходились в районе Джордж-Рокс во время массового забоя этих зверей. Концентрация групп в местах, где в определенное время года имеется в изобилии мясная или растительная пища, - обычное явление и для соседней Австралии.
Но за исключением особых случаев (коллективной загонной охоты, концентрации групп в местах, изобилующих пищей, и т. п.), обычно группы тасманийцев насчитывали от 20 до 50 человек. Колебания численности были связаны главным образом с сезонным циклом и другими изменениями, происходящими в природе, увеличением или сокращением продовольственных ресурсов. Численность групп на Тасмании определялась различными факторами: функцией групп (регулярное совместное добывание пищи, облавная охота, массовый забой, военные действия); характером взаимоотношений между составляющими группу семьями (родственные и дружественные, формальные и неформальные); традицией; абсолютной и относительной численностью населения; местными природными условиями и временем года - иными словами, состоянием продовольственных ресурсов, которыми обычно лимитируются размеры групп, совместно добывающих пищу. Среди перечисленных факторов последний всегда доминировал. На западном побережье Тасмании, население которого вело полуоседлый образ жизни, группы в общем были многочисленнее, чем в других местах острова. Об этом можно судить по концентрации здесь вместительных жилищ. Хозяйство аборигенов, обитавших на побережье, было ориентировано преимущественно на море, а морской промысел в большей мере, чем охота, способствует концентрации населения и оседлости.
Итак, рассмотренные выше группы тасманийцев состояли, как правило, из нескольких семей, и в зависимости от перечисленных факторов, в первую очередь от времени года, размеры их то увеличивались, то сокращались, иногда до одной семьи, которая вела самостоятельное существование. По своим функциям такие общности являлись хозяйственными группами. Эти группы семей, совместно ведущих хозяйство, в самое неблагоприятное время года или при самых неблагоприятных условиях распадались на отдельные семьи, но затем собирались вновь. Размеры хозяйственных групп были непостоянны, ведь их объединяли главным образом хозяйственные интересы, а условия хозяйствования на этом уровне развития особенно сильно зависят от природных условий, подверженных периодическим колебаниям. Цикличность колебаний численности хозяйственных групп закономерно связана с хозяйством - охотой, собирательством и морским промыслом - и обусловлена цикличностью изменений, происходящих в природе, прежде всего наличием продовольственных ресурсов. Размеры хозяйственных групп зависят не только от сезонных колебаний, но и от стабильности местных условий. В более благоприятных физико-географических условиях группы больше, в менее благоприятных - меньше. Хозяйственная группа - объединение нескольких семей по совместному добыванию пищи.
Но тасманийские хозяйственные группы, формировавшиеся из отдельных семей, затем по половозрастному признаку делились на коллективы: мужчины сообща охотились на крупную дичь, а женщины, нередко с детьми, совместно собирали растительную пищу, моллюсков, охотились на небольших животных. Впрочем, подобное разделение осуществлялось не очень строго. Бывали случаи, когда мужчины охотились в одиночку или небольшими группами (обычно от трех до шести человек). Иногда мужчины и женщины добывали пищу совместно, особенно тогда, когда отдельные семьи вели экономически самостоятельное существование. Но дробление групп на отдельные семьи, как и объединение групп для облавной охоты и других целей, имело временный характер. Типичным для тасманийцев было (а для их соседей - австралийцев, ведущих традиционный образ жизни охотников и собирателей, остается и сейчас) объединение нескольких семей, совместно добывающих пищу. Их число функционально связано с экологической средой, не слишком велико и не слишком мало, т. е. является оптимальным для охотничье-собирательского хозяйства при нормальных для данной географической зоны и для данного времени года условиях. Таким образом, при прочих равных демографических факторах (прирост населения, его плотность и т. п.) величина охотничьей хозяйственной группы - как бы функция естественно-географической среды.
Наряду с хозяйственной группой у охотников и собирателей существуют и другие общественные формы. Элементарной клеткой общественной структуры у тасманийцев, как и у других охотников и собирателей в эпоху, доступную этнографическим наблюдениям, была семья. Все европейцы, которым довелось встречаться с тасманийцами, пишут об очагах, вокруг которых располагалась семья для еды и на ночлег. «Каждое туземное племя делится на несколько семей, и каждая семья, состоящая из нескольких человек, помещается у разведенного ею огня» [163, с. 104]. «Где бы ни расположилось туземное племя, - пишет другой очевидец, - каждая семья зажигает отдельный костер на расстоянии 14-20 ярдов (12,8-18,3 м. - В. К.) друг от друга» [401, с. 137]. «Каждая семья имеет свой огонь, самостоятельно охотится и возводит для себя отдельную хижину», - пишет Дж. Уэст [603, с. 82]. Вспомним рассказ Ж. Лабиллардьера о стойбище, в котором горело семь костров, и вокруг каждого располагалась небольшая семья.
В неблагоприятное время года и в неблагоприятных физико-географических условиях тасманийская семья выступала как самостоятельный коллектив по совместному добыванию пищи. Хозяйственную самостоятельность тасманийской семьи, конечно, не следует преувеличивать, но надо признать, что временами она выступала как минимальная хозяйственная группа (максимальной хозяйственной группой была община в целом). Периодическое дробление хозяйственной группы на отдельные семьи - форма существования охотничье-собирательского общества в определенной среде, форма адаптации к ней. Нестабильность групп в связи с цикличностью экологических условий, временная хозяйственная самостоятельность семьи характерны для охотников и собирателей и других частей света.
Семья у тасманийцев состояла из родителей и неженатых или незамужних детей. Иногда в состав семьи входили отдельные ближайшие родственники - старики родители, неженатые братья мужа или жены. Такая семья характерна и для многих других охотничье-собирательских обществ.
По словам Дж. Робинсона, жена у тасманийцев обычно переходила в «племя» мужа. Следовательно, браки были в большинстве случаев вирилокальными. «Случается иногда, что муж остается в племени жены и становится членом этого племени, - пишет Дж. Робинсон. - Чаще, однако, мужчина возвращается с молодой женой к своему народу» [279, с. 888]. По словам Р. Брау Смита, «мужчине не разрешено жениться на женщине своего собственного племени» [531, т. 2, с. 386]. Этот обычай отмечает и Дж. Бонвик [197, с. 61]. Речь идет об экзогамии какой-то группы, которую авторы прошлого века называли племенем. Экзогамия и вирилокальность, которые наблюдали указанные авторы, очевидно, относятся не к племени, а к общине, и факты подтверждают это.
Дж. Робинсон пишет, что жених делает подарки родителям невесты, например преподносит им свою охотничью добычу. Такой же обычай наблюдали в племени курнаи (Юго-Восточная Австралия) Л. Файсон и А. Хауитт: «Наибольшая и лучшая часть охотничьей добычи посылается родителям жены» [270, с. 263]. Временная (до- или послебрачная) уксорилокальность, т. е. поселение брачной пары в группе жены, свойственна иногда и вирилокальным группам австралийцев. Жених или муж обязан обеспечивать пищей родителей невесты или жены в порядке своего рода выкупа, компенсации группе, к которой принадлежит или принадлежала женщина, за потерю в ее лице добытчицы средств пропитания. Этот обычай отсутствует там, где брак основан на обмене женами и где группа, теряя одну женщину, приобретает другую. Обычай обмена женами между двумя общинами существовал и в Тасмании. Временное или постоянное уксорилокальное поселение супругов преследует ту же цель: если общины расположены далеко одна от другой (что при обширности охотничьих территорий бывает нередко), оно помогает охотнику наилучшим образом выполнить свои обязанности по отношению к родственникам жены.
Данные, которыми мы располагаем, свидетельствуют о том, что брак у тасманийцев был по преимуществу вирилокальным. Вирилокальность - основная форма локальности брака и у австралийцев. По-видимому, она в большей степени отвечает условиям, в которых живут охотники и собиратели, и взаимоотношениям в охотничьих общинах.
О родовой организации тасманийцев источники умалчивают. Единственным указанием на возможность ее существования является экзогамия общин, но родовая организация не сводится к экзогамии, это лишь один из признаков рода, хотя и обязательный, выражающий его сущность. Обычай брать жену или мужа из другой общины может возникнуть и независимо от существования рода. Общинная и родовая экзогамия - не одно и то же. Первая, как уже говорилось в Введении, возникает независимо от второй и до ее появления. Исторически сама родовая организация сложилась, вероятно, на основе общинной организации. Можно предположить, что тасманийцы, у которых уже была общинная экзогамия, стояли накануне формирования родовой организации. Утверждать, что она возникла, как это делает Гизела Фельгер, нет оснований [595, с. 217].
Экзогамия - не единственный признак рода. Обязательным его признаком является материнская либо отцовская филиация. Однако ничего подобного у тасманийцев не было [398, с. 115]. Правда, высказываются предположения, что тасманийцы имели тотемические представления, которые рассматриваются иногда как один из признаков родовой организации. Наименования многих тасманийских общин происходят от названий животных, например леенерертер от лена - кенгуру. Кроме того, в ответ на вопрос о происхождении тасманийцы обычно называли не группу, а местность, что может свидетельствовать о наличии тотемических центров, с которыми связывалось происхождение того или иного человека [595, с. 216]. Это явление хорошо известно в соседней Австралии. Привязанность тасманийцев к своей земле могла иметь, как и у австралийцев, религиозный аспект - представление о тотемических или духовных центрах, расположенных на земле общины, откуда происходят и куда возвращаются после смерти ее люди.
Сведения о полигамии у тасманийцев противоречивы [72, с. 134-135]. По-видимому, она все же существовала, хотя, возможно, и не была распространена так широко, как у австралийцев. Полигамия обусловлена образом жизни и разделением труда, свойственными семье бродячих охотников и собирателей, когда на плечи женщины ложится основная работа по обеспечению семьи пищей и воспитанию детей. В этих условиях и вся семья, и сами женщины, особенно в период беременности и кормления ребенка грудью, жизненно заинтересованы в том, чтобы появилась помощница в лице молодой жены. Полигамия - не пережиток группового брака, как часто думают, а институт, рожденный самими условиями охотничье-собирательского быта. Он является одной из характерных, хотя и не повсеместных особенностей семьи на ранней стадии ее развития. Такой тип полигамии следовало бы называть полигинией - многоженством, в отличие от полиандрии - многомужества.
Возрастная структура семьи в обществе аборигенов Тасмании и Австралии, на одном из самых ранних известных этнографии уровней развития семьи, в основном одинакова: и там, и здесь жены были значительно моложе мужей [197, с. 85].
О положении женщины в тасманийском обществе пишут многие очевидцы, и все сходятся в одном: женщины занимали приниженное положение. В детстве они были подчинены родителям, затем мужьям; мужчины перекладывали на женщин самую тяжелую и утомительную работу, отбирали у них большую и лучшую часть пищи, били и т. д. [379, с. 59, 61; 398, с. 34, 44, 112- 115]. Руководили племенами и общинами только мужчины. Даже если положение тасманийских женщин и не было столь приниженным и рабским, как это казалось европейцам, не понимавшим, что перед ними - традиционное разделение труда, все же ясно, что тасманийское общество было совершенно чуждо матриархату, который нередко постулируется для ранних стадий общественного развития.
Наряду с хозяйственной группой и семьей у тасманийцев существовали и другие общественные формы. Все, кто писал о социальной организации тасманийцев, говорили о племенах, но слово это понимали по-разному. По Дж. Робинсону, племя - это группа людей, которая имеет особое наименование. Многие племена, впрочем, имели два наименования: возможно, что одним аборигены называли себя сами, а под другим были известны соседям. Каждое племя было связано с определенной территорией, не только границы, но и «ядро» которой были известны далеко за ее пределами. Поэтому европейцы говорили о племени Песчаного мыса, племени Порт-Дейви и т. д. Тасманийцы всегда знали, в «стране» какой группы они находились. Опираясь на данные Дж. Робинсона, Н. Пломли нанес на карту Тасмании 46 таких групп [279, с. 970-976]. Сам Пломли полагает, что его список включает менее половины всех племен, а Р. Джонс считает, что их было по крайней мере 70 [353, с. 274].
Известно, что на побережье - о нем наука располагает наиболее полной информацией - каждая такая общность занимала участок длиной от 24 до 32 км, и лишь на юго-западе, где пищи было меньше, размеры участков увеличивались примерно вдвое [279, с. 969].
Во время периодических сезонных миграций многие группы уходили на расстояние 400. км и более от «ядра» территории, пересекая при этом земли соседних групп [355, с. 368-369]. Такие передвижения были возможны только при наличии дружественных отношений между группами; в противном случае вспыхивали кровавые столкновения. Следовательно, племя считало территорию, на которой оно обитало, своей собственностью. Представители других племен могли проходить через нее, охотиться на ней, заниматься сбором моллюсков, добывать охру и сырье для орудий только при дружественных взаимоотношениях и предварительной договоренности. Миграции и взаимное посещение чужих территорий были санкционированы обычаем, а такой обычай - оборотная сторона права собственности.
Являются ли в действительности племенами все те общности, которые Дж. Робинсон, а вслед за ним Н. Пломли и Р. Джонс называют племенами? По словам Робинсона, племена были экзогамны, браки заключались только между представителями соседних племен. Исследования других охотничьих народов показывают, что экзогамия характерна для общин, из которых состоит племя, а сами племена преимущественно эндогамны, хотя какой-то процент браков заключается за пределами племени. Так, у австралийских аборигенов браки за пределами племени составляют в среднем 15%, следовательно, 85% браков заключается внутри племени [579, с. 169-170]. Примерно такое же соотношение экзогамных и эндогамных браков характерно и для племен у многих других народов. Те общности, которые Дж. Робинсон наделяет признаком экзогамии, были скорее всего общинами, а не племенами.
Наиболее достоверная численность аборигенов Тасмании к началу колонизации - 6-8 тыс. человек [72, с. 11]. Если взять максимальную цифру - 8 тыс., то на одно племя, если их было 46, приходилось примерно 174 человека, а если их было 70, то 114 человек. Для среднего охотничье-собирательского племени, развивающегося в нормальных условиях, обе цифры необычно малы (хотя бывают и такие племена, правда крайне редко). Любая большая группа аборигенов, более или менее стабильная по своему составу (Дж. Робинсон называет ее племенем), состояла из семейных групп, которые располагались в стойбище вокруг отдельных костров. Дж. Робинсон и другие европейцы не раз встречали на западном берегу Тасмании группы долговременных хижин, каждая из которых вмещала обычно от 6 до 15 человек, а по некоторым, возможно преувеличенным, сведениям - до 30 человек. Исходя из количества хижин в поселении Дж. Робинсон иногда пытался установить численность его обитателей. Так, он отмечает, что одно из племен состояло примерно из 40 человек, так как в поселении было четыре хижины, а, по его наблюдениям, в хижине проживало в среднем 10 человек [279, с. 168-170]. Ветровые заслоны, характерные для Восточной Тасмании, по словам Дж. Уэста, образовывали поселения, насчитывавшие от 17 до 40 шалашей. «В первом случае в племени могло быть около 70 человек, так как под одним заслоном укрывалось от четырех до пяти человек», - отмечает Дж. Уэст (цит. по [398, с. 109]), следовательно, во втором - около 160 человек. «Практически каждая большая раковинная куча, которую мне приходилось видеть на северо-западном побережье между Маунт-Камерон-Уэст и рекой Артур, имела одинаковые, хорошо очерченные, круглые в плане углубления на поверхности, - пишет археолог Р. Джонс. - Я думаю, что эти углубления предназначались для хижин или по крайней мере для укрытий от ветра» [353, с. 278]. В двух местах Р. Джонс насчитал по пять углублений, в третьем - семь. Это были следы долговременных стоянок каких-то групп, каждая из которых насчитывала, вероятно, от 30 до 50 человек. Все они располагались на берегах лагун, изобилующих рыбой и моллюсками, или вблизи тюленьих лежбищ. Огромные размеры раковинных куч и стратиграфия ясно указывают на то, что люди обитали здесь длительное время.
Таким образом, те общности, которые Дж. Робинсон и другие авторы называют племенами, насчитывали от 30 до 160 человек и включали примерно, если исходить из того, что тасманийская семья состояла в среднем из шести человек, от 5 до 26 семей. Нет никаких оснований называть такие группы племенами. В действительности это были общины или составляющие их хозяйственные группы, которые занимались поисками пищи на общинной или племенной территории. Общину и хозяйственную группу легко отождествить, потому что и та и другая объединяют несколько семей и иногда полностью совпадают по своему составу. Однако община в отличие от хозяйственной группы более или менее постоянная, стабильная социальная общность. Но в зависимости от местных природных условий, времени года, наличия или отсутствия продовольственных ресурсов и других факторов она то кочует в полном составе, то распадается на хозяйственные группы, численность и состав которых периодически меняются. Связь с определенной территорией, а точнее - собственность на землю, на которой группа добывает пищу, название и самоназвание, экзогамия - это все признаки не временных хозяйственных групп, а общностей, более стабильных по составу и численности. Все указанные признаки, кроме экзогамии, могут быть отнесены и к племени, но экзогамия характеризует именно общину.
У тасманийцев, как и у всех других охотников и собирателей, община была основной экономической ячейкой общества, главным производственным коллективом. Земля находилась в коллективной собственности всей общины; общинная территория считалась «страной» общины [573, с. 319-354].
Дж. Робинсон и другие авторы прошлого века, как отмечалось выше, не различали племя и общину: современная им наука еще не выделила понятия «община». Поэтому, возможно, некоторые признаки, приписываемые Дж. Робинсоном тем общностям, которые мы считаем общинами, относились к племенам. Названия и самоназвания общин в некоторых случаях могли быть одновременно названиями и самоназваниями племен. Связь с определенной территорией для племени не менее обязательна, чем для общины, поэтому границы племени были выражены так же ясно, как границы общин. Племенная территория, так же как и территория общины, могла иметь свое «ядро».
Можно ли говорить о тасманийском племени как о чем-то реальном? Оказывается, в Тасмании существовали еще более крупные общности, чем общины. Они были обнаружены еще в конце XIX в., и европейцы дали им свои названия. И европейцы, и сами аборигены ясно различали их. Между ними прослеживались иногда более, иногда менее значительные диалектные различия. Эти-то общности и можно рассматривать как истинные племена. Их было, по-видимому, не более десяти [598; 353; 72, с. 142-143, 172], численность же коренного населения составляла 6-8 тыс. Следовательно, тасманийское племя насчитывало в среднем 600-800 человек.
Такая численность охотничье-собирательского племени является более реальной. Близкие цифры дают материалы по Австралии. Численность австралийского племени составляла в среднем 500-600 человек [154, с. 26]. Среднее число общин в австралийском племени примерно такое же, как и в тасманийском.
Группы аборигенов численностью от 200 до 600 человек, собиравшихся для коллективной охоты, забоя тюленей и других целей, о которых говорилось выше, это временные, сезонные объединения нескольких общин одного племени или двух соседних дружественных племен, а в отдельных случаях и всего племени.
Итак, тасманийское племя можно определить как наиболее крупную общность, связанную с определенной территорией, ведущую на ней охотничье-собирательское хозяйство и периодически собирающееся (в составе нескольких общин или полностью) для различных целей, как общность, обычно (но не всегда) говорящую на особом языке или диалекте. Племя было, вероятно, крупнейшей общностью, членом которой осознавал себя тасманиец. Выражением племенного самосознания было самоназвание племени. Обычно, за исключением периодов межплеменных войн или войны с колонизаторами, тасманийское племя не выступало как единое целое в организационном отношении, т. е. как сообщество, руководимое общеплеменным собранием или вождем. Экономически оно представляло собою единый организм, лишь когда выступало собственником племенной территории со всеми находящимися на ней источниками питания и минерального сырья да еще когда собиралось все племя и устраивалась коллективная охота. Общая территория, общий язык, некоторое культурное единство и племенное самосознание - вот чем главным образом конституировалось тасманийское племя. Это - одна из ранних стадий процесса становления племени как общественного института. Подлинным социально-политическим и экономическим целым была у тасманийцев община, а не племя.
Структура, численность и расселение аборигенов Тасмании были в известной мере результатом подвижного, гибкого равновесия между населением и средой. Это равновесие устанавливалось на протяжении многих тысячелетий, начиная с момента первоначального заселения Тасмании.
И племена, и общины рассматривали свои земли как неотъемлемую коллективную собственность, прежде всего в экономическом смысле. Ведь на этих землях обитали животные и произрастали растения, которые служили людям пищей, в ее недрах находилось минеральное сырье, из которого они изготовляли орудия труда. По словам Дж. Уэста, тасманийцы держались за свои охотничьи угодья так же крепко, как поселенцы за свои фермы. У тасманийцев не было частной собственности на землю, пишет он, но границы общинных и племенных земель были хорошо известны, и самовольное нарушение этих границ рассматривалось как объявление войны [603, с. 20]. Аборигены Тасмании, отмечает 0'Коннор, «выражают недовольство, если обнаруживают, что... поселенцы охотятся на их территории» (цит. по [141, с. 34]). Г. Мелвилл утверждает, что каждое тасманийское племя имело свою территорию с четко очерченными границами [436, с. 346]. А так как авторы прошлого века, как правило, не различали племена и общины, отношение к земле, охарактеризованное ими, по-видимому, распространялось на членов как племени, так и общины. То же самое наблюдалось у австралийцев, а также охотников и собирателей других частей света. Отношения собственности на землю в охотничье-собирательском обществе имеют иерархический характер - верховным собственником земли является племя, а в пределах племенной территории отдельные участки принадлежат общинам, составляющим племя.
Коллективная собственность общины и племени на землю, животных, обитающих на этой земле, растения, на места добычи камня, охры и личная собственность тасманийца на орудия, оружие и другие предметы индивидуального пользования - основные формы собственности в тасманийском обществе.
К сожалению, источники почти не дают ясных или недвусмысленных указаний на характер распределения у тасманийцев. По-видимому, то, что человек добывал личным трудом, принадлежало ему и его семье. Животное, убитое охотником в одиночку, принадлежало ему одному. Однако часть своей охотничьей добычи охотник отдавал родителям невесты или жены, а часть поступала иногда в распоряжение руководителя общины и других ее членов. Если в охоте принимало участие несколько человек, добыча, вероятно, делилась между ними, однако источники не содержат указаний на то, как делилась добыча в этом случае. Продукты женского собирательства распределялись внутри семьи.
Сведения различных авторов о ростках социального расслоения у тасманийцев противоречивы. Так, Дж. Робинсон часто говорит о вождях; последние, по его словам, возглавляли охотничьи и военные походы. Причиной войн были самовольные нарушения племенных и общинных границ, похищения женщин, нарушения соглашений, месть за убийство родичей. Власть вождей, пишет Дж. Робинсон, была очень велика. Вождь мог лишить жизни любого человека, взять в жены любую девушку своего племени [279, с. 257, 644, 854, 874]. Между тем Ж. Лабиллардьер и Р. Брау Смит утверждают, что никаких вождей у тасманийцев не было. Дж. Бэкхауз и Дж. Уэст считают, что вожди тасманийцев - просто «главы семей», они выделились среди соплеменников доблестью, силой или хитростью, но власть их незначительна, а Дж. Уокер говорит об «ограниченной, патриархальной власти» тасманийских вождей, «во многих отношениях почти номинальной» [398, с. 58; 531, т. 2, с. 389; 163, с. 105; 603, с. 81; 597, с. 250]. «Каждое племя или часть племени управляется вождем, но его статус, по-видимому, не передается по наследству; его получают отважные воины» [398, с. 58]. «У тасманийцев, без сомнения, существовал институт вождей, хотя не наследственный и не выборный. Тем не менее вождей признавали, особенно в военное время, руководителями племен и подчинялись их распоряжениям» [197, с. 81].
По-видимому, Бэкхауз и Уэст ближе других к истине. Власть на этом уровне социального развития еще не имеет наследственного характера, и за вождей племен или общин европейцы принимали, как правило, наиболее способных, удачливых охотников, руководителей военных походов, людей, обладавших организаторскими или иными выдающимися способностями, и, наконец, сильные личности, занимавшие в обществе доминирующее положение. Это были люди в расцвете сил; старики играли иную социальную роль - хранителей традиций, мудрецов, знахарей. Вот что рассказывает Дж. Робинсон о руководителе одной из групп: «Он был их вождем много лет, а когда стал слишком стар, чтобы сражаться, сделался прорицателем, мудрецом» [279, с. 742]. Таких «прорицателей» Дж. Робинсон тоже называет «вождями», хотя из его же слов ясно, что во многих случаях речь идет о знахарях и шаманах. Возможно, впрочем, что некоторые главы общин одновременно выступали и в этой роли и что их незаурядность предполагала наличие у них таких способностей, которые необходимы знахарям и шаманам.
Замечания указанных выше авторов о племенных вождях не должны вводить нас в заблуждение: ведь «племенами» они очень часто называли общины тасманийцев. Не исключено, что время от времени - в периоды межплеменных войн, в годы войны с колонизаторами - военные руководители вставали и во главе целых племен. Но в мирное время тасманийское общество не знало ни племенных вождей, ни такого органа, как совет вождей или старейшин, хотя какие-то формы коллективного обсуждения дел всего племени, вероятно, существовали. Что же касается общин, то они часто имели руководителей и в военное, и в мирное время. Это как бы самое начало процесса социального расслоения, что объясняет аморфность, случайность института вождей, значительную роль в их возвышении личных качеств, сочетание в одном лице функций вождя и знахаря или шамана.
Г. Фельгер попыталась проследить в тасманийских языках отражение социальной структуры общества. Так, множественность терминов, обозначающих в одном и том же языке мужчину или женщину, может указывать на существование различных степеней инициации или возрастных групп [595, с. 275- 277].
Итак, у коренного населения Тасмании существовала иерархия общностей - десять племен и не менее семидесяти общин, состоявших, в свою очередь, из семей. Внутри общин формировались хозяйственные группы («общины в действии») и половозрастные (целевые) группы, т. е. производственные объединения, образованные по половозрастному принципу.
Реконструкцию социальной структуры тасманийского общества мы начали с хозяйственной группы - объединения нескольких семей, совместно добывающих пищу, - как хозяйственной ячейки, оптимально соответствующей условиям. В зависимости от времени года, физико-географических и других факторов хозяйственные группы то увеличивались, то сокращались, а временами распадались на отдельные семьи. Циклический характер этих колебаний в основном соответствовал циклическим колебаниям в природе. Это - яркое проявление динамичности, пластичности первобытной общины, ее максимальной приспособленности к меняющимся условиям. Будучи основным производственным коллективом охотничье-собирательского общества, община является и ведущей социальной ячейкой этого общества.
Хозяйственные группы формировались на основе общины, которая то кочевала в полном составе, то распадалась на хозяйственные группы. Модель «община → хозяйственные группы → община» присуща и другим обществам охотников и собирателей, прежде всего австралийским аборигенам, близким к тасманийцам по уровню развития и условиям жизни. Совокупность хозяйственных групп - это форма существования первобытной доземледельческой общины в эпоху, доступную этнографическим исследованиям.
Несколько общин составляли племя - наиболее крупную у тасманийцев социальную общность. Границы племен были хорошо известны; племя в целом считало себя коллективным собственником своей территории, а общины были собственниками отдельных участков племенной территории. Это была своего рода иерархия отношений собственности на землю.Элементарной клеткой тасманийского общества была семья, состоявшая из родителей и детей, а иногда и других родственников. Семья не только была биологической ячейкой, но и выполняла социальные функции как первичный институт, готовивший потомство к вступлению в общественную жизнь, и хозяйственные функции как минимальное объединение, основанное на разделении труда. Временами семьи вели экономически самостоятельное существование. Браки были в большинстве случаев вирилокальными. Встречалась полигамия, вызванная условиями жизни семьи в обществе охотников и собирателей.
Отношения собственности характеризовались коллективной собственностью на землю и ее ресурсы и личной собственностью на предметы индивидуального пользования.
О зачатках социального расслоения свидетельствует институт общинных руководителей. Иногда военные руководители становились и во главе целых племен.
Особенности общественного строя тасманийцев чрезвычайно важны для изучения истории первобытной доземледельческой общины и первобытного общества в целом именно потому, что они характеризуют один из наиболее ранних этапов этой истории, доступный этнографическому изучению. А тот факт, что тасманийцы представляли собой осколок первобытного человечества, доказывается тем, что они отделились от аборигенов Австралии в один из ранних периодов их истории и затем длительное время развивались в изоляции. Это положение, высказанное мною в книге «Тасманийцы и тасманийская проблема», подтверждается и данными абсолютной хронологии. В одной из пещер на островах Хантер, расположенных у северного побережья Тасмании, - а через эти острова, когда-то являвшиеся частью перешейка, связывавшего Тасманию с Австралией, и заселялась Тасмания, - обнаружено археологическое местонахождение, древность которого, по радиокарбону, - 22 тыс. лет [201, с. 215].
С исчезновением в конце XIX в. тасманийцев не осталось ни одного живого позднепалеолитического общества, и все то, что известно о тасманийцах, позволяет реконструировать общественные отношения и культуру позднепалеолитических обществ далекого прошлого, от которых дошли до нас лишь археологические памятники. В этом непреходящая познавательная и теоретическая ценность тасманийского материала.