Истоки духовности, происхождение религиозного сознания издавна волновали человеческие умы. Решению этой проблемы посвящены бесконечные ряды книг, и некоторые из них ознаменовали собою эпоху в развитии мысли. Здесь испытывали свои силы представители разных наук – философы, историки, социологи, психологи, этнографы, религиоведы. Люди стремились к вершине с многих сторон, и хотя теперь она стала ближе, чем была когда-то, многим она кажется все такой же недостижимой.

В наше время былой энтузиазм сменился глубоким скепсисом. По мнению многих современных исследователей, проблемы происхождения религии вообще не существует. Большинство социальных антропологов, – пишет один из наиболее авторитетных ученых, Э.Эванс-Причард, – сегодня согласны в том, что стремление решить эту проблему – занятие бесплодное. Рассуждения о происхождении как религии в целом, так и тех или иных конкретных ее форм носят спекулятивный характер, поскольку отсутствие надежных фактических доказательств не позволяет ни подтвердить, ни опровергнуть эти теории.¹ Достижения науки XIX века, которая пыталась приблизиться к решению этой труднейшей задачи, заслуживают, по мнению Эванс-Причарда, самой критической оценки. Так, о книге Ф.Джевонса "Введение в историю религии", когда-то очень популярной, он отзывается как о "собрании абсурдных реконструкций, бездоказательных гипотез, диких спекуляций, неприемлемых аналогий, ошибочных интерпретаций и просто чепухи".² Классические работы Дж.Фрэзера и А.Краули, по его словам, карикатуры на первобытного человека, ум которого, якобы, пронизан суевериями и неспособен к зрелому критическому мышлению.³

Эванс-Причард далеко не одинок в своих оценках. "Происхождение религии не может быть предметом научного исследования не потому, что некоторые теории могут оказаться неверными, а потому, что все теории могут быть правильными, – пишет другой автор. – Здесь уместно напомнить высказывание К.Поппера, согласно которому научным может называться только такое утверждение, которое, теоретически, может быть опровергнуто. А так как ни одна теория о происхождении религии или ее форм не может быть опровергнута, все они не научны, хотя некоторые из них интересны и свидетельствуют об эрудиции их творцов".⁴

И все же, по моему убеждению, отказаться от попытки понять, как возникла духовная культура, как формировалась религия, которая на протяжении тысячелетий оказывала мощное воздействие на человеческие умы, на облик целых исторических эпох, значит лишить себя возможности понять само это явление, проникнуть в его сущность, осознать его значение и место в жизни людей. Человеческому уму всегда было свойственно неистребимое желание понять, осмыслить истоки культуры и самого общества. Ведь, по словам Гете, видеть, как возникает какое-либо явление, это лучшие способ понять его.

Трудно назвать другое явление культуры, которое так нуждается в осмыслении как религия. И изучение первобытной духовности в ее истоках отвечает этой потребности. Эту мысль хорошо выразил Николай Бердяев: "Разум должен быть приобщен и к первобытной мудрости человека, к тем первоощущениям бытия, первоощущениям жизни, которые зарождаются на заре человеческой истории и даже на заре доисторической жизни, в том анимистическом понимании мира, которое свойственно всем народам на самой первоначальной стадии. Эта мудрость, свойственная первоначальным эпохам, проходит затем через внутренние таинственные глубины жизни всей истории человеческого духа, через зарождение христианства и через средние века до нашего времени. Только такой разум постигает внутренний свет, который присущ каждой из этих эпох".⁵

Проблема первоначальных форм религии ставится и решается в этой книге прежде всего как проблема этнографическая. И это не только потому, что как этнограф я считаю себя более компетентным именно в этой области. По моему убеждению, становление духовной культуры в целом и первобытной религии как ее важнейшей составляющей является в значительной мере проблемой этнографической и должна решаться этнографически, на этнографическом материале. Это не исключает, разумеется, и других подходов – философского, историко-социологического, генетико-психологического, археологического. Но этнографический подход всегда занимал и продолжает занимать здесь особое место. И объясняется это главным образом тем, что как всякая научная проблема она должна и может решаться лишь на основе фактов; ведь факты – воздух науки, на фактах строятся и фактами проверяются научные гипотезы. А именно этнография предлагает для решения нашей проблемы необходимую и наиболее полную информацию.

Предмет настоящей книги входит в круг явлений, изучаемых этнографическим религиоведением. В другом месте я попытался сформулировать цели и проблематику этой научной дисциплины.⁶ Главным источником этнографического религиоведения, как и этнографии в целом, является непосредственное наблюдение изучаемых явлений. Не ограничиваясь фиксацией современных явлений, оно рассматривает их исторически, в их становлении и развитии. Иначе говоря, его предмет включает историю формирования и развития религиозных верований и культов. Этнографическое религиоведение тесно соприкасается с историей религий. Их предметные области частично совпадают, но этнографическое религиоведение опирается преимущественно на этнографические источники, привлекая другие категории источников, – археологические, исторические, – как вспомогательные.

Религию развитых обществ этнографическое религиоведение изучает как часть народной культуры, оно интересуется тем, как преломляется господствующая в данном обществе религиозная система – христианство, ислам, буддизм и т.д. – в той или иной социально-культурной и этнокультурной среде, как отражаются в этой системе "низовые", массовые верования и культы. Большое внимание оно уделяет изучению явлений традиционных, восходящих к ранним этапам общественного развития, их соотношению с господствующей религией.

Иначе подходит этнографическое религиоведение к изучению религии первобытного общества. Поясню сразу же, что говоря о первобытном обществе, я имею в виду общества охотников и собирателей, уровень технико-экономического развития которых в основном соответствует каменному веку; жизнеобеспечение этих обществ опирается почти исключительно на охоту и собирательство, местами рыболовство, а основной ячейкой социальной интеграции является первобытная доземледельческая община.⁷ Общества этого типа еще недавно сохранялись в разных частях земного шара. Этнография изучает эти общества как целое, холистически (от греч. holos – весь, целый). Иначе говоря, всё без исключения в жизни этих обществ, в их культуре она рассматривает как свой законный предмет исследования. При изучении религиозной жизни этих обществ она обращается и к другим формам общественного сознания, – искусству, первобытной этике, первобытной науке, – с которыми религия связана теснейшим образом. Более того, подлинное понимание места и значения религии в жизни первобытного общества возможно лишь в том случае, если первобытная религия изучается в тесной связи и взаимодействии с жизнью общества в целом, так как одна из существенных особенностей первобытного общества состоит в проникновении религиозных верований и религиозно-обрядовой практики во все его сферы, в тесном взаимопереплетении религии и других граней общественной жизни. На различных уровнях общественного развития религия по-разному связана с социальной структурой и общественными институтами, но особенно глубока эта связь в первобытном обществе. И, наконец, рассматривая религию охотников и собирателей исторически, этнография изучает и те процессы, которые происходят в религии этих обществ в эпоху колониализма, включая возникновение новых синкретических – милленаристских, эсхатологических и тому подобных – культов.

Наряду с этнографией, важнейшим источником для изучения жизни первобытного общества является археология, материалы которой относятся к обществам глубокой древности. В то время как археология доносит до нас непосредственные вещественные следы древнейших верований и культов, этнография, изучающая жизнь первобытных обществ недавнего прошлого во всей ее полноте, располагает информацией, необходимой для того, чтобы осмыслить и интерпретировать данные археологии, насытить жизнью построения, опирающиеся на безмолвные археологические свидетельства. Предлагаемая работа является опытом археолого-этнографической реконструкции религиозного мира древних охотников и собирателей, опирающейся на данные этнографии и археологии в их взаимодействии и взаимоконтроле. Я пытаюсь реконструировать не только становление отдельных форм религии, но и древнейший религиозный комплекс в целом как систему. Результаты такой реконструкции, конечно, гипотетичны, но опора на совокупность стадиально однородных этнографических и археологических фактов делает выдвинутые предположения наиболее обоснованными.

Существует два противоположных подхода к проблеме использования данных этнографии для реконструкции первобытной древности. Один из них можно назвать гиперкритическим. Его представляют, как правило, археологи. В основе этого подхода находится вполне оправданное критическое отношение к широко распространенному приему прямых сопоставлений между фактами археологии и этнографии, к так называемому методу археолого-этнографических аналогий. Действительно, прямые аналогии между древними и современными первобытными обществами порою способны лишь ввести в заблуждение. Современная наука нуждается в более совершенной методике. Но не следует на этом основании отрицать самую возможность интерпретации археологических материалов с помощью этнографии. Отказ от обращения к этнографии делает саму интерпретацию невозможной или недоказуемой.

Другой подход являет собою довольно распространенный прием умозрительных построений, либо игнорирующий факты, либо привлекающий их произвольно, избирательно, для подкрепления априорной гипотезы, заранее сконструированной схемы, не вытекающей из фактов, а навязываемой себя им. Здесь зачастую бессистемно, некритически собраны обычаи народов, находящихся на самых различных уровнях общественного развития. По образному сравнению Р.Бенедикт, перед читателем возникает некое чудовище "с правым глазом с островов Фиджи, левым – из Европы, одной ногой с Огненной Земли, другой – с Таити... Такая фигура не соответствует реальности ни в прошлом, ни в настоящем".⁸

Обеим этим крайностям я хотел бы противопоставить иной подход, который в самых общих чертах можно сформулировать следующим образом.

Данные этнографии в своей совокупности показывают, что ведущие принципы организации первобытных обществ совпадают, в каких бы условиях последние не находились, в каких бы различных природно-географических зонах они не обитали. Эти принципы имеют, следовательно, универсальный характер. Компоненты первобытных социальных общностей образуют два крупных блока. Один из них характеризуется однотипностью, второй, напротив, бесконечной вариативностью. В основе первого находятся явления, которые можно назвать глубинными, в основе второго – явления как бы лежащие на поверхности. Первые формируются на базе необходимых для самого существования общества, преимущественно социально-экономических отношений, к ним относится и основной производственный коллектив первобытного общества – община. Вторые – это те явления культуры, которые, образуя бесконечные, неповторимые сочетания своих элементов, так сильно отличают одно первобытное общество, один этнос, от другого. И это – несмотря на сходство, однотипность того социально-экономического фундамента, на котором каждое из них строится. Иными словами, изменчивые исторические и географические условия возводят на этом фундаменте многообразные типы этнических культур. Исторически и логически первый блок является первичным, исходным; в процессе исторического развития на него наслаивается все многообразие этнических культур, характеризующих второй блок. Как бы ни менялись условия жизни традиционных первобытных обществ, глубинные структуры сохраняют принципиальное единство своего построения, своей архитектоники, и этим отличаются от структур второго блока. Диалектическое единство этих двух блоков, двух типов социальных структур выражает единство и, в то же время, многообразие первобытных обществ. Общества эти едины в основных, фундаментальных своих признаках и, в то же время, бесконечно многообразны в сфере культуры, в особенности духовной, подобно многообразным узорам, вышитым на сотканной по единой схеме ткани.

Этот методологический принцип имеет некоторое сходство с тем принципом, который был положен К.Юнгом в основу реконструкции архетипов. Под архетипами, согласно Юнгу, следует понимать не конкретные мифологические образы, а некие базовые модели, формирующие эти образы. Последние могут бесконечно варьировать в деталях, не теряя в то же время своей основной, исходной конфигурации. Иначе говоря, мифологические образы, при всем их многообразии и вариативности, строятся на основе неких исходных моделей, которые остаются одними и теми же. Тенденция к образованию конкретных образов на основе исходных моделей, укорененных в коллективном бессознательном, имеет наследственный характер. Эта тенденция действует с той же принудительностью и универсальностью, с какой инстинкты заставляют птиц строить гнезда и мигрировать, а муравьев объединяться в организованные сообщества.⁹

Тот же по существу принцип был положен мною, – независимо от Юнга и его идей, – в основу реконструкции первобытной социальной структуры. Базисные социально-экономические признаки одного из блоков этой структуры выражают себя в бесконечной вариативности элементов другого блока, обусловленной многообразием исторических и географических условий, в которых находятся те или иные конкретные общества охотников и собирателей. Вот эти-то универсальные конфигурации первобытных обществ, как древних, так и современных, сохраняющие, при всех изменениях окружающих условий, относительную устойчивость и единство, и являются наиболее надежным базисом реконструкции обществ первобытной древности.¹⁰ Но по мере того как мы все более погружаемся в стихию этнокультурного многообразия, наши предположения принимают все более гипотетический характер. И тогда возникает вопрос: располагаем ли мы средствами для того, чтобы достоверно реконструировать систему, предельно удаленную от фундамента общественной жизни – общественное сознание? Располагаем ли средствами для построения возможно более обоснованной гипотезы, в каких формах возникала религия?

В проблеме происхождения религии, ее ранних форм широко распространен следующий метод. Исследователь прежде всего стремится выделить среди многообразных явлений религиозной жизни архаических обществ какое-то одно – например, анимизм, фетишизм, магию, – которое представляется ему наиболее элементарным и, следовательно, наиболее древним, лежавшим в основе религии, а затем гипотетически выстраивает ее дальнейшее развитие из этого первоисточника. Иначе говоря, он начинает с того, что Э.Тэйлор в свое время назвал "минимумом религии". Этот метод был характерен для эволюционистов прошлого века. В итоге возникает некое умозрительное построение, более или менее убедительное. Читатель может принять логику автора и согласиться с его гипотезой, может не принять ее и предложить иную гипотезу, не менее убедительную. Или, говоря словами современного автора, приведенными выше, происхождение религии не может быть предметом научного исследования не потому, что некоторые теории могут оказаться неверными, а потому, что все они могут быть правильными – добавим, кроме самых абсурдных.

Более надежным мне представляется иной метод, назовем его ретроспективным. Сущность этого метода состоит в познании неизвестного прошлого через известное настоящее. Мы исходим из того, что настоящее как бы вобрало в себя свое прошлое, интегрировало его. Ретроспективный метод дает возможность судить не только о социальных структурах далекого прошлого, но и о соответствующих им явлениях в сфере общественного сознания. Исследование сложившихся систем помогает понять их прошлое, недоступное уже непосредственному наблюдению, раскрывает самый процесс их .формирования и развития.

Поэтому, стремясь понять первобытную духовную культуру, первобытную религию, понять в ее истоках, в становлении, – необходимо исходить из анализа репрезентативных этнографических фактов, относящихся к традиционным охотничье-собирательским обществам, расположенных стадиально особенно близко к древнейшим этапам в развитии общества и культуры. Привлечение данных археологии и их сравнительный анализ с использованием стадиально близких этнографических материалов позволяет со значительной степенью достоверности реконструировать наиболее древние пласты первобытной религии.

Одним из основоположников ретроспективного метода в этнографии был А.Хокарт.¹¹ В его концепции ведущая роль отводится реконструкции, основанной на анализе хорошо известных развитых форм. Мысли Хокарта близки к взглядам одного из крупнейших психологов XX в. Л.С.Выготского, по словам которого "понять до конца какой-нибудь этап развития и самый процесс можно, только зная конец процесса, результат, направление, куда и во что развивалась данная форма."¹² Да и многими представителями других наук этот метод признается одним из наиболее перспективных.

Ретроспективный анализ сформировавшихся явлений, поиски универсалий в бесконечном многообразии фактов – таков наиболее надежный путь реконструкции духовной культуры древних обществ, самого сложного, наименее уловимого объекта исторического исследования.

В настоящей работе предлагается некая синтетическая картина первобытной религии – конечно, гипотетическая, предварительная, – то, что Макс Вебер называл идеальным типом.

Обращаясь к этнографии, мы ставим вопрос: какие же явления религиозной жизни современных охотников и собирателей являются наиболее характерными и универсальными, тесно связанными с их насущными жизненными потребностями? Ведь именно такие явления скорее всего и наиболее архаичны, именно они составляли некий первоначальный религиозный пласт. Универсальность этих явлений надежнее всего свидетельствует об их оптимальном соответствии условиям раннего охотничье-собирательского быта и достигнутому в эту эпоху уровню развития общественного сознания.

Пытаясь ответить на поставленный выше вопрос, мы сталкиваемся с чрезвычайной сложностью и многообразием религиозных верований и обрядов, свойственных охотничье-собирательским обществам, сложностью, которая кажется тем более поразительной, когда мы вспоминаем об уровне развития материальной культуры и общественных отношений. Ничего парадоксального в этом, однако, нет. Первобытность – не синоним духовного убожества, а явление стадиальное, для которого характерна своя, богатая и сложная духовная культура, соответствующая этой стадии развития. В эпоху первобытности, как и в любую иную эпоху истории человечества, мы имеем дело прежде всего с человеческой душой, из таинственных глубин которой вырастает и религия, и все бесконечное многообразие явлений духовной культуры.

В свойственном первобытным обществам многообразии религиозных верований и культов имеется форма религиозной деятельности, особенно тесно связанная с производственной охотничье-собирательской деятельностью, с основами жизнеобеспечения, с жизнью и воспроизводством природного мира и человеческого общества, повсеместно распространенная, – продуцирующие обряды и культы. Магическая направленность продуцирующей обрядности на природу, источник и основу существования человеческого общества, широчайшее распространение продуцирующих культов, – мы встречаем их в той или иной форме у всех первобытных охотников, рыболовов и собирателей, – наконец отношение общества к продуцирующей обрядности как к делу величайшей важности, – все дает основание полагать, что здесь перед нами одна из древнейших форм религии. В обрядах продуцирующего цикла ярко выражено первобытно-синкретическое начало, а в своих наиболее архаических формах они связаны с посвятительной обрядностью, обрядами инициации, что позволяет реконструировать их общий источник – древнейший первообряд, направленный на сохранение природного и человеческого миров, на продолжение жизни во всех ее проявлениях. В первобытном религиозном комплексе продуцирующие обряды, органически связанные с обрядами инициации, наряду с некоторыми другими элементарными магическими актами, вероятно, относятся к числу самых ранних.

К одной из первоначальных форм первобытного религиозного комплекса относятся и образы культурных героев и демиургов, творцов мира и человека, создателей культуры, учредителей обычаев и законов. Универсальные черты, свойственные им, их широчайшее распространение – они известны почти всем охотникам и собирателям – свидетельствуют о глубокой древности этого явления. Здесь мы имеем дело еще с одной универсалией архаического общественного сознания.

Наиболее проблематичной религиозной системой первобытного охотничье-собирательского общества остается такое сложное явление как тотемизм. Анализ позволяет выделить некие универсальные параметры этого явления, и наличие последних у многих охотников и собирателей дает основание полагать, что в каких-то, возможно более элементарных формах тотемизм был одной из исходных, древнейших форм первобытного религиозного комплекса, а вместе с тем и древнейшей формой осознания социальных отношений, и одним из социальных институтов, организующих поведение человека и общества в окружающей природной и социальной среде. Тотемизм предстает, таким образом, как явление по самой сути своей первобытно-синкретическое, характерное для ранних стадий общественного развития, объединяющее собою и формы общественного сознания, и формы социальной организации.

Первоначальные религиозные верования и культы строились из материала, имевшего жизненное значение для первобытного человека. К ним относятся культ орудий и представления, связанные с наделением орудий сверхъестественными свойствами. Орудия труда наделялись собственной свободной волей, которую, однако, человек стремился обуздать, закрепив за орудием неизменную форму и тем самым навязав ему волю человека. Фетишизация орудий и вообще трудовых актов также предстает одним из древнейших явлений культуры.

Значительной место в сознании и поведении первобытного человечества занимают магические представления и действия. Они выступают порою как достаточно сложные и разработанные колдовские или знахарские приемы. Однако в силу элементарной природы самого магического акта он может рассматриваться как одно из древнейших явлений первобытной культуры. Не будучи вполне самостоятельной формой религии, магия пронизывает собою первобытную религию во всех ее проявлениях. Стадиально очень рано возникают и элементы шаманизма.

Не является самостоятельной формой религии и анимизм. Более того, в отличие от магии, не существует особых анимистических культов, особой анимистической обрядности, однако элементы анимизма, вначале еще очень смутные, неоформленные, диффузные, в большей или меньшей степени пронизывают собою религиозное мышление первобытного человека.

Таким представляется мне древнейший религиозный комплекс, такими, видимо, были его первоначальные формы. Не все они, разумеется, возникли одновременно, но вероятнее всего именно они, выделенные путем ретроспективного анализа в культуре современных охотников и собирателей, и составляли древнейший фонд первобытной религии.

Итак, приступая к реконструкции духовной жизни первобытного общества, следует обратиться прежде всего к реальной жизни современных охотников и собирателей, чтобы выявить в ней наиболее архаичные и универсальные явления. Это – главная источниковедческая база и настоящей работы. Традиционная, еще не разрушенная воздействиями извне культура этих обществ максимально близка к культуре той эпохи в развитии человечества, когда формировалась религия, и доносит до нас наибольшее количество характерных особенностей этой эпохи. В виде исключения я обращаюсь и к стадиально более высоким культурам, но делаю это лишь в целях сравнения, чтобы показать, в каком направлении развивалось религиозное сознание. Но не менее ценны и прямые свидетельства, предлагаемые археологией, древнейшие свидетельства духовной жизни человечества. Это относится прежде всего к археологии раннего и среднего палеолита. Так, действия, связанные с останками диких животных, говорят об отражении в ранних религиозных представлениях тесной связи между человеческим и природным мирами. О других аспектах первобытной религии сообщают следы культа человеческого черепа и древнейшие погребения.

Все эти данные в совокупности характеризуют первобытную религию не как самодовлеющее, изолированное явление, а как часть первобытной духовной культуры, органически связанную с другими ее формами – этикой, искусством, протонаукой, мифологией. Последняя как бы отражает первобытное мировоззрение в его целостности. Первобытное общественное сознание представляло собою нечто цельное, синкретически нерасчлененное, находящееся лишь в самом начале процесса кристаллизации, членения на отдельные, самостоятельные области духовной жизни. Оно было подобно древесному стволу, который дает жизнь все новым ветвям, и этот процесс мы еще можем наблюдать в обществах охотников и собирателей наших дней.

Первобытный синкретизм, в моем понимании, это не только взаимопереплетение различных сфер общественного сознания в процессе их формирования, но и органическое слияние их с жизнью общества в целом, во всех ее проявлениях. Такая высокая степень взаимопроникновения многообразных явлений духовной культуры и общественной жизни наблюдается только на ранних стадиях социального развития. Разумеется, различные сферы общественного сознания переплетены между собой и с жизнью общества в целом не только в условиях первобытного общества, но и на более высоких уровнях развития, но в первобытном обществе это взаимопереплетение достигает наибольшей, максимальной степени – иными словами, представляет собою явление стадиальное. Такие сферы общественного сознания как наука, этика, искусство, религия, которые в нашей культуре выступают как сложившиеся явления со сравнительно четкими границами, в эпоху первобытности лишь начали складываться, и процесс их формирования происходил на всем протяжении этой эпохи.

Не менее важно и то, что формы первобытного общественного сознания предстают еще во всей их первобытной специфике, на которую не распространяются или распространяются лишь частично понятия и представления, характеризующие те же формы в их развитом виде, на иной стадии социально-исторического развития. Было бы неисторично проецировать на все исторические эпохи одну и ту же метафизическую концепцию религии, оторванную от конкретной исторической реальности.

Необходимо различать первобытный, или первичный синкретизм, о котором идет здесь речь, и вторичный синкретизм, свойственный культурам далеко уже не первобытным. Такой синкретизм возникает в процессе контаминации и ассимиляции различных культурных явлений, культурных слоев, созданных самим обществом на протяжении его истории или привнесенных извне, из других культурных миров. В отличие от геологических слоев, которые остаются стабильными в течение тысячелетий, культурные слои постоянно взаимодействуют. Для вторичного синкретизма особенно характерна ассимиляция чужих идей, божеств, культов, целых религиозных систем. Среди бесконечного ряда подобных плодов ассимиляции таков, например, образ Шивы, одного из верховных богов индуистского пантеона. В итоге длительной ассимиляции он вобрал, синтезировал культы, функции, атрибуты, жизнеописания многих богов арийского и неарийского происхождения, пришедших из различных этнических и культурных миров.

Предлагаемая книга состоит из трех частей.

Первая часть представляет собою опыт ретроспективного анализа этнографических материалов, относящихся к обществам охотников и собирателей, наиболее репрезентативным для целей реконструкции древнейших форм религии. Рассматриваются универсальные формы религии архаических охотников – продуцирующие обряды и обряды инициации, вера в высшие существа, тотемизм, шаманизм, фетишизм.

Вторая часть посвящена эпохе формирования древнейших религиозных верований. Здесь рассматриваются археологические памятники палеолита. Материалы этнографии и археологии, дополняя друг друга, дают возможность судить о самых ранних этапах формирования религии с наибольшей полнотой.

Третья часть посвящена связям первобытной религии с другими формами духовной жизни, с которыми религия первоначально была тесно переплетена, чтобы затем, по мере общественного и культурного развития, все более отчленяться от них. Добавлю к сказанному, что по существу этот процесс никогда не завершался и продолжается и сегодня. Вероятно, он и не завершится полностью никогда, и религия всегда будет претендовать на роль универсальной составляющей духовной жизни общества, его духовного стержня.

Введением в эту работу является моя книга "Происхождение религии: история проблемы". Не претендуя на исчерпывающий историографический обзор, я останавливаюсь в ней на ведущих направлениях и концепциях, на основных именах, рассматривая все это на фоне развития религиоведения и общественно-философской мысли в целом.

Всестороннее изучение первобытной религии, ее связей с другими сферами первобытной духовной культуры, ее места в жизни общества сохраняют и, по моему убеждению, сохранят и в будущем все свое значение и актуальность, всегда будут привлекать глубокий научный и общественный интерес.

Наряду с терминами "первобытное общество", "первобытная культура", "первобытная религия", я использую в этой книге термины "архаические общества", "религии архаических обществ" и т.д. Те и другие термины употребляются как синонимы; в то же время под "архаическими обществами" понимаются не только охотники и собиратели, но и самые ранние представители производящей экономики – ранние земледельцы. Обе группы терминов по своему содержанию являются исключительно стадиальными – никаких оценочных суждений в них не вкладывается. И все же, говоря о современных обществах, я часто предпочитаю термин "архаические", который кажется мне в этом случае более нейтральным.

На протяжении всего своего исследования я прихожу к выводу, – и пытаюсь убедить в этом читателя, – что религия первобытных обществ, как в значительной мере и духовная жизнь их в целом, не детерминированы материальными условиями их жизни, их производственными отношениями, экономикой, что понятия "базис" и "надстройка" здесь неприемлемы – они только исказили бы реальную роль духовной сферы в жизни этих обществ. Религия лишь отражает условия их жизни, оставаясь явлением в значительной степени автономным; более того, она сама оказывает глубокое воздействие на все аспекты их социально-экономического бытия и духовной культуры. Колонизация разрушила социально-экономическую структуру этих обществ и коренным образом изменила условия их жизни, однако, их традиционная религия продолжает жить и в новых условиях, оставаясь стержнем их духовного космоса; подробнее об этом я буду говорить в Заключении.

Один из главных выводов этой книги состоит в следующем: человека создал не труд. Его создало понятие священного как основа религиозного сознания. Речь об этом пойдет в первой же главе книги.

Нет никакого сомнения в том, что религия возникла вместе с первыми проблесками человеческого разума, что она сопровождала человека на всем его историческом пути. Вот почему человек современного типа – Человек разумный, Homo sapiens, может быть с полным основанием назван Человеком религиозным, Homo religiosus.