Формирование религии как самостоятельной сферы духовной культуры было, в то же время, процессом становления будущей науки, уходящей корнями, вместе с религией и мифологией, в древние пласты синкретического сознания.

В предыдущей главе я говорил о том, что мифология как отражение первобытного мировоззрения заключает в себе широкий спектр представлений архаического общества о мире, является сокровищницей первобытных знаний, а эти знания, в свою очередь, образуют фундамент формирующейся науки. Это, разумеется, не делает мифологию наукой. Мифологическое мышление представляет собою нечто противоположное научному мышлению. Совокупность знаний и представлений, которым суждено стать основой будущей науки, постепенно отслаивалась от религии и мифологии и обретала самостоятельное бытие. Предпосылкой этого было само первобытное мышление, которое качественно, в своих фундаментальных свойствах, не отличалось от нашего. Далеко не все познанное первобытным человеком в его практическом овладении миром входило в мифологию, многое оставалось за ее пределами.

Проблема соотношения науки и мифологии в свое время ставилась А.Ф.Лосевым. Противопоставляя мифологию и науку, он в то же время признает "мифологичность" науки. Это, однако, не является ее сущностью, так как наука и мифология не тождественны. Для мифологического сознания никакого научного опыта не существует, мифология "научно" не опровержима. Лосев утверждает даже, что мифологичность не является свойством только первобытной науки – наука мифологична всегда, она всегда черпает из мифологии свои, как он пишет, "исходные интуиции".¹

Нельзя говорить о становлении научного мышления, не сказав прежде о важнейшем его аспекте – историзме. Историческое мышление формировалось по мере освоения первобытным сознанием исторического времени и отчленения исторического времени от мифологического. Мифологическое время не знает ни прошлого, ни настоящего в нашем понимании. Оно имманентно настоящему. Аборигены Австралии, как уже говорилось, не просто воспроизводят в драматической мистерии обряда мифологическое прошлое – оно само, это парадоксальное вечное прошлое, продолжается в настоящем. Чуринга, материальный предмет, воплощает бесконечный ряд ушедших в прошлое поколений, представленных в ней своей духовной субстанцией. Герои и события мифологического прошлого не менее реальны, чем люди и события настоящего. Время в первобытном мифе выражает не момент, а бесконечно длящееся состояние, лишенное хронологических границ. Мифологическое время, один из важнейших компонентов традиционного сознания архаического общества, наполняет собою мир, придавая ему значение и некий высший смысл.

В различных системах бытия, эмпирической и мифологической, в которые погружен человек архаической культуры, течет свое время; каждой системе присуще и свое особое пространство, одинаково реальные. Миф живет в собственном, мифологическом времени – Времени сновидений у австралийцев – и собственном мифологическом пространстве – пространстве мистерий и святилищ. Допуская сосуществование и относительность различных систем времени и пространства, первобытное сознание как бы предвосхищает открытия науки XX столетия: представления охотников и собирателей о вселенной порою напоминают современную теорию относительности. Так, В.Г.Богораз на многочисленных примерах, характеризующих мышление архаических охотников, в частности идеологию шаманизма, обнаруживает неожиданные совпадения с идеями современной физики. Размеры людей, с одной стороны, и существ, которых Богораз называет духами, с другой, в представлении носителей мифологического мышления всегда относительны, они меняются в зависимости от характера взаимоотношений тех и других, от ситуации. То же самое происходит и с хозяевами животных, леса, гор и других явлений природы. В соответствии с обстоятельствами меняются и размеры человеческих душ. Эту изменчивость размеров сверхъестественных существ относительно людей в зависимости от конкретной ситуации Богораз объясняет тем, что те и другие принадлежат к различным мирам, разным системам универсума. Каждая система – независимое целое. В сознании первобытного человека мир сверхъестественных существ выступает отдельным и независимым от нашего мира. Пытаясь графически передать структуру космоса, состоящего из трех ярусов, расположенных один над другим, чукчи и эскимосы изображают их тремя концентрическими окружностями, причем верхний мир представлен центральной окружностью, земной мир – средней, а нижний – периферийной. В самом же центре расположена полярная звезда. Наряду с солнцем и луной, восходом и темнотой, существами земного и мифического мира обозначены и четыре стороны света. Верхний мир всегда ассоциируется с восходом, востоком, днем и светом, а нижний – с заходом, западом, ночью и темнотой. Шаманы и духи – в этом отношении они не отличаются друг от друга – беспрепятственно перемещаются между этими тремя мирами.

Но относительны не только размеры тел людей и потусторонних существ, не только системы универсума, относительно и время, – ведь в каждой системе течет свое время. Рассказы шаманов о пережитом ими в состоянии транса изобилуют подобными примерами. Бесконечен поток испытанного шаманом, посетившим другие миры, пережившим там множество встреч и событий, – все это несоизмеримо с относительной непродолжительностью камлания, если мерить его земным временем. Верхний или нижний миры и наш земной мир – у каждого из них свои, независимые системы времени. Одно и то же существо может одновременно находиться в разных местах, человек может одновременно быть животным. Одновременно – или, точнее, вне времени. Наши сновидения подчинены тем же законам времени и пространства, по которым строятся представления первобытного человека. Сны наши атавистичны, они погружают нас в пройденные периоды сознания, они древнее других составляющих нашей психики, они палеолитичны, – говорит Богораз.²

Для человека архаического общества время и пространство образуют единый пространственно-временной континуум, хронотоп. Люди, когда необходимо, свободно переходят из одного временного и пространственного континуума – земного – в другой – мифологический; это доступно не только шаманам, но и каждому участнику священного ритуала.

По словам А.Элькина, Время сновидений – мифологическое время аборигенов Австралии – не горизонтальная линия, состоящая из последовательных отрезков прошлого, но скорее вертикальная линия, где прошлое – фундамент настоящего и в то же время находится внутри него.³ У эскимосов американского Севера, как и у австралийцев, мифологическое прошлое присутствует в настоящем, является атрибутом настоящего.⁴ Для мифологического сознания характерна циклическая модель времени, в основе ее находятся циклы космической, индивидуальной и социальной жизни.⁵ Если мифологическое время безвременно, непрерывно и обратимо, то историческое время необратимо и дискретно, оно делится на ряд последовательных эпизодов. Историческая реальность, первоначально включенная в миф, – феномен синкретического сознания, – постепенно отслаивалась от него, и это было одним из самых значительных и очень ранних завоеваний культуры.

Для мифологического мышления прошлое – ключ к настоящему в самом прямом, непосредственном смысле. Знание о том, как создавался мир, – верный путь к овладению миром, подобно тому как знание о вещах и явлениях, о их происхождении заключало в себе власть над ними. "Только тем действительно владеешь, что ясно понимаешь", "видеть, как возникает какое-либо явление – это лучший способ понять его" – эти афоризмы Гете близки были бы и первобытному человеку, хотя он понял бы их по-своему. Понимание вещей, знание того, как произошел мир, как возникло человечество, не просто удовлетворяло его любознательность – с помощью этого знания он стремился овладеть силами, управляющими миром. Вот почему человеку так важно было знать и собственное "начало". Так родилась история, первоначально еще неразрывно связанная с мифологией, но постепенно начинающая обретать самостоятельное бытие.

Первобытные средства коммуникации и информации бесконечно разнообразны – от акустических до оптических, от дымовых сигналов до указателей дорог и троп, от сигналов бедствия до знаков собственности, от юкагирских тосов – письменах на древесной коре – до вампумов североамериканских индейцев.⁶ Нас же здесь интересует как, в каких формах выразилось становление исторического миропонимания, овладение историческим временем, существенно отличным от мифологического. Так, индейцы дакота, не имевшие письменности, делали на шкурах бизонов рисунки, располагая их концентрическими кругами – эти рисунки представляли собой своеобразную историческую хронику, и старики, указывая на них, объясняли, что произошло в таком-то году: рисунок рассказывал о происшедшем в этом году событии. Подобные хроники имелись и у юкагиров – иногда они были даже своеобразными историческими картами. Более отвлеченное средство сохранения памяти о прошлом обнаружено в одном из индейских племен группы сиу. Это был шест, покрытый зарубками. Он передавался из поколения в поколение, и старики утверждали, что в зарубках отразилась история племени за более чем тысячу лет.⁷ А. Маршак сообщает о памятной доске индейцев пима, отразившей историю племени за 45 лет. Здесь каждая неокрашенная зарубка представляла один год, а окрашенные зарубки и точки – важнейшие события, происшедшие в том или ином году: набеги, метеоритные дожди, землетрясения, наводнения и т.д.⁸ В Австралии зарубки на стволах деревьев напоминали о битвах и походах.⁹ В трех последних случаях знаки играли роль лишь мнемонического средства. Носителями исторической памяти были сами живые люди. Существует предположение, что в такой же функции выступали загадочные цилиндроконические камни, находимые в юго-восточной Австралии; они обычно покрыты зарубками и другими знаками, нередко объединенными в группы, и эти знаки могли фиксировать какие-то события из жизни племени.¹⁰

Так историческое время постепенно отчленялось от мифологического. Но, будучи различными, эти системы времени совместимы, и мифологическое мышление сопутствует историческому на всем его дальнейшем пути.

С потребностью сохранения памяти о прошлом связана одна из главных функций пиктографии. Здесь – еще одно яркое проявление первобытного синкретизма, ибо в пиктографии соединились искусство, зарождающаяся письменность и возникающая история. Наиболее архаическую ступень развития письма мы находим в австралийском племени валбири, где традиционные схематические рисунки на песке сопровождают и поясняют мифологические по содержанию рассказы.¹¹ Процесс рассказывания ритмизован и, помимо рисунков, сопровождается традиционной жестикуляцией, сочетая, таким образом, мифологическое повествование с пантомимой, пением-речитативом и изобразительным искусством в функции пиктографии. Рассказам этим придается большое значение: жизнь современных валбири, нормы их поведения освящены авторитетом мифа, санкционированы проекцией в мифические времена.

Более высокую ступень развития пиктографии обнаружил у папуасов Новой Гвинеи Н.Н. Миклухо-Маклай. Идеографическое письмо, как называет его Миклухо-Маклай, служило здесь для сохранения памяти о знаменательных общественных событиях, имевших место в действительности.¹² В этой функции оно уже соприкасается с упомянутой выше пиктографической письменностью индейцев дакота и юкагиров. Правда, информационный эффект пиктографии достигается и здесь тем, что изображение выступает преимущественно в роли мнемонического средства, опираясь на которое память о событиях прошлого передается непосредственно от одних людей к другим; за знаками еще не закрепилось постоянное значение. На следующей стадии развития образного письма его символы устойчиво связываются с теми или иными конкретными понятиями и явлениями. Таким образом, уже первобытное общество испытывало потребность и располагало средствами для передачи информации с помощью символов, и одним из них была пиктография, лежавшая в основе письменности.

Но существует еще более архаическая стадия в развитии символических средств коммуникации и информации, когда символом является не знак на предмете, а сам предмет. В Квинсленде (Австралия) в операциях дистантного обмена особые жезлы, иногда со знаками, иногда без них, сопровождали посредника от одного контрагента к другому и возвращались вместе с приобретенными предметами. Один и тот же жезл мог применяться неоднократно в различных ситуациях и мог не иметь на себе вовсе никаких знаков – значение имел сам предмет, он сам символизировал определенную обменную операцию.¹³

Еще одним средством передачи информации, помимо речи, предметной коммуникации и примитивного идеографического письма, был язык жестов. Символы этого своеобразного языка, за которыми закрепилось определенное значение, давали возможность людям разных племен понимать друг друга, охотникам и воинам молча передавать сообщения друг другу, а полнопосвященным представителям племени, членам тайных обществ, колдунам общаться между собой так, чтобы другие не поняли их.

Отчленение исторического времени от мифологического как начало истории сопровождалось отчленением географического пространства от мифологического как начало землеведения. Мифологическое пространство, подобно мифологическому времени, не знает границ, оба они, в отличие от дискретных исторического времени и географического пространства, бесконечно протяженны. Безграничность и всепроницаемость мифологического пространства отражены в беспредельности мифологической субстанции, в том, что мифологические существа не ограничены одним телом и одним локусом в пространстве – они вездесущи. Мифологическое существо может быть воплощено в каждой чуринге, которые хранятся в каждом посвященном ему святилище.¹⁴ Свидетельствами познания географического пространства – охотничьих территорий, ареалов расселения общин и племен, мест, где проходили и действовали герои мифологии – являются примитивные географические карты.¹⁵ К стадиально наиболее ранним географическим картам или схемам можно отнести условные изображения центров тотемического культа, расположенных на территории общины, вырезанные на австралийских чурингах и копьеметалках – своего рода тотемические карты местности. А так как эти святилища обычно совпадают с водоемами, такая тотемическая карта одновременно является и географической. Однако расшифровать ее могут только мужчины, прошедшие обряды посвящения и принимающие участие в тотемических обрядах, где копьеметалка употребляется – не по своему прямому назначению как орудие охоты, а в своей вторичной функции как орудие тотемического культа. А вовлечение орудий в сферу религии – источник столь характерного для архаических обществ культа орудий, превращения практически полезного в священное. Это лишь один из многих примеров того, что полифункциональность первобытных орудий – не только совмещение в одном орудии нескольких производственных функций, но и использование его в религиозно-культовых целях, в магии, а также в других функциях, в том числе познания географического пространства. Как это часто бывает и на более высоких уровнях развития, вещи выступают не только в качестве носителей материальных свойств – за ними скрываются общественные связи, в которые эти вещи вовлечены, и представления, далекие от их прямого назначения, с которыми они ассоциируются.

Географические схемы нередко вычерчиваются австралийцами просто на земле. Окружности обозначают стоянки своей и соседних общин, водоемы, места ночевок, тотемические святилища. Их взаимное расположение на поверхности земли примерно соответствует их действительному положению на местности. Каждая линия, соединяющая две соседние окружности, может означать день перехода (обычно около 16 км), а протяженность всего пути выражается в количестве ночевок.¹⁶ Принцип таких схем – линейный или радиальный, соответствующий характеру освоения местности архаическими охотниками, но он, в то же время, этноцентричен – точкой отсчета всегда является община авторов схемы. Поэтому такие схемы нередко имеют замкнутый характер, они заканчиваются там же, где начались, и одно и то же место может быть показано дважды – на пути туда и на пути обратно.

Первобытная география имеет мифологический аспект. У аборигенов Австралии мифология неразрывно связана с представлениями о местности, а каждая особенность местной топографии связана с преданиями о тотемических предках и героях мифов. В племени диери и у их соседей был обычай, покидая стоянку, оставлять так называемые тоа – вырезанные из дерева объемные изображения, примитивные скульптуры, на которых с помощью системы условных знаков, сделанных яркими красками, указывалось направление, в котором ушли люди, место, где они предполагали остановиться, и т.д., причем форма тоа и знаки на них не только символизировали особенности той или иной местности, но и сообщали о том, что происходило в данной местности в мифические времена, когда здесь странствовали предки – герои мифов.¹⁷ Будучи первобытными средствами коммуникации, тоа стоят на грани письменности. В них объединены первобытное искусство и мифология, первобытная география и письменность в ее начальной стадии. Всему этому суждено стать самостоятельными и независимыми ветвями культуры лишь с дальнейшим ее развитием.

Среди многих тоа известно одно уникальное – оно символизирует вселенную и доносит до нас в образной форме космологию диери. Оно представляет собою два сфероида, расположенные один над другим. Нижний сфероид изображает землю, верхний – небо.¹⁸ Тиви, населяющие о-ва Мелвилл и Батерст, различают четыре уровня космоса – верхний мир, небо, землю и подземный мир; для каждого существует особое название. Представления тиви о том, как создана вселенная, как выглядят четыре ее мира, какими существами они населены – все это, как и у других аборигенов Австралии, погружено в мифологию – в мифы, связанные с Временем сновидений, с религиозным отношением к земле.¹⁹

Своеобразными топографическими схемами являются и некоторые австралийские "жезлы вестника". На одном из них схематически показано расположение трех племен (одно из них приглашало другое напасть на третье), и при помощи системы линий, зигзагов и других условных начертаний изображены особенности местности – горы, реки и т.п.²⁰

Географические знания закреплялись не только в материальных объектах. Средством их закрепления и воспроизведения у австралийских аборигенов были и "песни-карты", как называет их У.Харни. Каждая гора, река, участок побережья, каждый источник "воспевались" в этих песнях, и слыша их, люди вспоминали и эти места, и связанные с ними странствия героев мифологии по земле. Харни рассказывает, как однажды его машина сломалась где-то в пустыне. Нужно было искать воду. И тогда проводник-абориген успокоил путешественников, сказав им, что хотя он никогда раньше не был в этой местности, он знает ее песню. И следуя указаниям песни, он вывел их к источнику.²¹

Первобытное сознание различает четыре основные стороны света, и с этим, как уже говорилось в этой книге, возможно, связано очень раннее, отмеченное еще для среднего палеолита, появление четырехконечного символа – креста. Аборигены Австралии имеют особые термины для четырех сторон света, и некоторые названия австралийских племен образованы от слов, означающих "север", "юг", "запад" и "восток". Например, племя вадьяри называет словом малиара ("живущие к востоку", "восточные") группы племени будунгу, обитающие к востоку от них. Но для аборигенов, живущих к западу от вадьяри, они сами "малиара".²²

Данные, относящиеся к счету и числительным, определению времени по солнцу, лунному календарю и астрономическим познаниям аборигенов Австралии, показывают, что в их сознании структура реального, немифологического времени не отличалась существенно от нашей.²³ То же относится и к немифологическому пространству. Различие состояло главным образом в том, что время и пространство мыслились не как свойства объективного мира, а как неотъемлемые элементы социального бытия. Счет времени был экологически обусловлен и включен в хозяйственную и иную общественную деятельность. Об изначальной погруженности системы отсчета времени в жизнь общества в ее многообразных проявлениях свидетельствует и опыт народов-земледельцев. Так, у славян на основе систематических наблюдений над астрономическими явлениями еще в глубокой древности сформировались три основные системы отсчета времени – звездная, солнечная и лунная, причем лунный календарь служил не просто для измерения времени, он выполнял важные хозяйственные, общественные и культовые функции.²⁴

Счет времени по луне и звездам известен многим бесписьменным обществам.²⁵ У намбиквара Южной Америки год состоит из неопределенного числа лунных месяцев.²⁶ Аборигены Никобарских островов создали собственный лунный календарь, напоминающий позднепалеолитические календари.²⁷ Во многих обществах, находящихся на более высоком уровне развития, лунные или звездные календари все еще устойчиво связываются со сменой сезонов и соответствующей последовательностью хозяйственно-экологических циклов – созреванием растений, рыбной ловлей, выпасом скота и т.д.²⁸

Включенность счета времени в хозяйственную деятельность, связь его с экологией хорошо видна на примере коренных австралийцев. Для жителей Арнемленда времена года были Временем дождей, Временем холода и Временем жары, а последнее подразделялось на Время зеленой травы, Время высокой травы, Время опаленной травы и Время черепашьих яиц.²⁹ С каждым из этих сезонов было связано особое направление хозяйственной активности. Племя вик-мунгкан делило год на пять сезонов, различающихся климатическими условиями, продовольственными ресурсами и соответственно образом жизни людей, и каждый сезон имел особое название.³⁰

У гуахибо – охотников и собирателей Венесуэлы – год состоит из шестнадцати месяцев. Один из месяцев начинается, когда черепахи откладывают яйца, другой, когда из-за дождей повышается уровень воды в реках, а все это небезразлично для общества.³¹ В календаре эскимосов нунамиут (Аляска) имеется месяц появления солнца (после полярной ночи), появления птенцов у диких гусей и т.п.³² Восприятие времени – не самостоятельная категория, время в этих обществах неотделимо от природного и социального миров, оно – атрибут хозяйственной и общественной жизни. Локальные системы времени различны, в одних обществах они связаны преимущественно с природными условиями, в других – с общественной, чаще всего обрядовой жизнью, в третьих комбинируют то и другое. Экологическую и социальную обусловленность структуры пространства и времени обнаружил у нуэров Э.Эванс-Причард.³³ Год нуэров делится на сезоны, связанные с чередованием хозяйственных занятий, так же делятся на части сутки. Длительные промежутки времени определяются промежутками между посвятительными обрядами. Расстояние между деревнями определяется степенью этнической близости их населения. Это – пример не просто этноцентризма, отмеченного выше для австралийцев, но и этнорелятивизма, этнической относительности. Нужны были большие сдвиги в общественном и культурном развитии человечества, чтобы преодолеть социо- и антропоцентризм восприятия пространства и времени, чтобы понятия пространства и времени приобрели отвлеченное выражение, оторвались от социально-экологической матрицы, в которую они были непосредственно вплетены.

В центре природного и социального универсума человека архаического общества всегда его непосредственное социальное окружение, его община. Это находит выражение в первобытной символике, в геометрическом восприятии пространства и воспроизведении его в формах условного геометрического искусства. Круг и система концентрических окружностей выступают в качестве фундаментальных символов мира-пространства и социального мира, общины. Они восходят к форме древнейших человеческих жилищ (таких, например, какое обнаружено в Олдувае) и к радиальному освоению пространства древним человеком. Символы эти полисемантичны; концентрическая окружность на австралийской чуринге может означать дерево, источник и многое другое, но все эти значения являются метафорами одного, которое как бы вобрало в себя все остальные: концентрическая окружность символизирует идею "дома", места обитания.³⁴ И если социум изображался в виде замкнутого круга, выражающего его самодовлеющую сущность, то в лабиринте и спирали он разомкнулся в бесконечный мир мифологии, мир представлений об обители мертвых и вечном круговороте жизни. В палеолите прообразами или дериватами лабиринта и спирали были волнистая линия, зигзаг и меандр. Эти древние символы как архетипы сохранялись затем на протяжении тысячелетий в сознании и искусстве многих народов и культур.

Не всякое эмпирически добытое знание или наблюдение уже является научным, но сумма этих наблюдений, этих знаний, рациональное, логически построенное их обобщение и систематизация составляют фундамент и материал становящейся науки. И знания эти начали накапливаться в глубокой древности. Факты свидетельствуют о том, что корни космологии, астрономии, математики, календаря уходят в эпоху палеолита. Так, исследования А. Маршака показывают, что люди этой эпохи, – погруженные, подобно любым охотникам и собирателям, в вечный круговорот природы, с которой теснейшим образом связано все их существование, в циклическую смену времен года, в движение времени, – научились следить за ним и фиксировать его, и это подготовило их сознание к "аграрной революции", переходу от присваивающего хозяйства к производящему. Время из "вещи в себе" стало "вещью для человека". На многих предметах, найденных в палеолитических местонахождениях, Маршак обнаружил правильные ряды, системы знаков, и увидел в них, – и сумел убедительно доказать это, – систему примитивных математических символов, начатки календаря и письменности, коренящиеся в наблюдениях над движением небесных светил, сменой сезонов, над циклизмом растительного и животного миров. Микроскопический анализ знаков, вырезанных на поверхности некоторых изделий, привел его к заключению, что в ряде случаев это лунные календари или примитивные орудия счета, "счетные таблицы" палеолитического человека, и что системы обозначения чисел или отрезков времени определенными символами существовали, видимо, не менее 30 тыс. лет тому назад, а их возникновение относится, возможно, к еще более раннему времени.³⁵ Если, по мнению Д. Леви-Брюля, системы счета бесписьменных обществ основывались на недифференцированных "числах – совокупностях", конкретных выражениях определенного количества, неразлагаемых на единицы,³⁶ то Маршак показывает, что в сознании первобытного человека числа складывались в ряды, состоящие не только из совокупностей, но и из отдельных единиц, являвшихся результатом счета дискретных предметов или последовательных явлений – фаз луны, суток и т.д. Маршаку удалось установить, что элементы графики, дающие в итоге то или иное число, зачастую появлялись на предмете не одновременно, следовательно, целью их нанесения было изобразить не определенное число, а некую последовательность – ночей, лун, обрядов.

Б.А.Фролов также приводит данные, показывающие, что уже в позднем палеолите люди овладевали счетом и числом, что уже тогда были заложены начала арифметики, связанные с ориентацией в пространстве и времени, с простейшими операциями деления и сложения, что фиксация календарно-астрономических явлений была связана с ритмической организацией жизни, хозяйственной и религиозно-обрядовой деятельности первобытных охотников, соответствующей природному и космическому ритму.³⁷ А это, в свою очередь, говорит о сравнительной сложности интеллекта людей этой эпохи, об их способности к абстрактному мышлению. В то же время некоторые числа и совокупности чисел, в силу тех или иных магико-мистических ассоциаций, свойственных первобытному синкретическому сознанию, приобретали сакральное значение; такая судьба постигла, например, число семь. Линейные и геометрические начертания на предметах эпохи палеолита, организованные в ритмически повторяющиеся знаки и группы знаков, могли быть выражением присущего человеку стремления к ритмической организации пространства, но они могут быть и свидетельствами древних представлений о космосе, лунными и солнечными календарями.³⁸ Например, позднепалеолитическая пластина из бивня мамонта из Мальты, – я уже говорил о ней ("Религиозный мир палеолита"), – в спиралевидных изображениях на поверхности которой Фролов пытается обнаружить элементы лунного и солнечного счета времени, напоминает деревянные календари якутов.

Абстрактное понятие числа сформировалось далеко не сразу, число как выражение количества тех или иных конкретных предметов не сразу отделилось от них и долго еще несло в себе признаки этих предметов или явлений. Так. нивхи обозначали одно и то же число людей, рыб, сетей, лодок, небесных тел и т.д. разными словами.³⁹ Аборигены Австралии скорее индивидуализируют события, явления, предметы, чем подсчитывают их.⁴⁰ Подобно им папуасы дугум-дани (Новая Гвинея), говоря о продолжительности пути, называют селения, в которых будут ночевать, но не число ночевок или дней пути.⁴¹ Представления об абстрактном времени и числе здесь еще отсутствуют.

В своих построениях А. Маршак исходит из обоснованного предположения, что мозг человека современного типа существенно не изменялся и в плейстоцене функционировал в основном так же, как и в настоящее время. "Менялись главным образом факты, идеи, отношения, с которыми человеческий мозг имел дело, но не характер его функций, не его возможности, не умственные способности человека".⁴² Уму человека эпохи палеолита были свойственны те же познавательные процессы, которые легли позднее в основу науки и письменности в современном их значении.

Измерение времени – одно из коренных свойств человеческого интеллекта и одна из основ культуры, и начало этому было положено много тысячелетий тому назад. А побуждали к этому как жизненные потребности первобытного хозяйства – охоты, рыболовства, собирательства, передвижений человеческих коллективов вслед за миграциями стад, – так и требования культа – продуцирующих обрядов, инициаций, мистерий, воспроизводящих деяния героев мифологии. Все эти события наступали в определенное время года и продолжались определенное количество дней, недель или месяцев. Системы знаков, фиксирующих последовательность и продолжительность этих событий, несли в себе разнообразную смысловую и вербальную информацию.

Хорошим этнографическим примером этого могут служить упомянутые выше "жезлы вестника", вручаемые послам от одного австралийского племени к другому. Знаки, вырезаемые на этих предметах, были одновременно свидетельствами полномочий, приглашениями посетить те или иные обряды и межплеменные встречи и указанием на количество дней пути или число приглашаемых и на направление, в котором следует идти. Значение знаков обычно разъяснялось послом, но в некоторых случаях получающие сами правильно прочитывали их.⁴³ Контакты с соседними общностями опирались здесь на мышление в понятиях пространства, времени и количества, материализованное в форме вербальных и невербальных символов. В функции "жезла вестника" могла выступать и копьеметалка – универсальное орудие охотника. Дж.Даусон рассказывает о такой копьеметалке из Виктории, знаки на которой были вырезаны предводителем одной из групп, приглашающим на встречу другую группу. Круг в центре копьеметалки изображал место встречи, четыре ряда нарезок – количество приглашаемых, два круга и указывающая на них рука значили "встреча".⁴⁴ По словам Даусона, слова "рука" и "встреча" в языке местных аборигенов звучали одинаково – разве это не начало фонетического письма? Символическое изображение руки австралийцы, подобно людям европейского палеолита, часто оставляли в пещерах и других посещаемых ими местах; оно служило знаком, своего рода автографом конкретного человека и изображалось на территории или в святилище его группы.⁴⁵ Аналоги австралийским "жезлам вестника" известны и североамериканскому племени сенека. Личность посла уже в первобытном обществе считалась неприкосновенной, и жезл, сопровождающий его, гарантировал его иммунитет на враждебной территории.

Первобытный охотник интуитивно и, в то же время, с большим искусством использовал законы природы задолго до того, как они были познаны и научно сформулированы. Он пользовался силой тяготения, загоняя животных в ямы или сбрасывая со скалы и посылая стрелу выше цели, зная, что, описав дугу, она достигнет ее. В бумеранге и бола, в копьях, найденных в палеолитических местонахождениях, гениально использованы законы аэродинамики. Закон рычага, увеличивающий силу руки, применен в копьеметалке. Законы сохранения и превращения вещества и энергии и другие естественные законы постигались первобытным человеком, когда он трением или высеканием добывал огонь, готовил пищу, растапливал снег, чтобы получить воду. Древние мореплаватели Океании находили путь в открытом океане, руководствуясь расположением и склонением светил, и у них даже существовали примитивные карты звездного неба, а это, наряду с первобытными календарями, первый шаг к созданию астрономии. Стихийно, интуитивно осваивались и логические законы мышления, что, наряду с пространственным и временным мышлением, стало одним из условий самого существования человека. И это донаучное овладение законами природы и мышления, чтобы приобрести всеобщее, общественное значение, должно было происходить на уровне коллективных представлений, стать органической частью общественного сознания.

Драма природы, смены времен года, движения светил, таинственная жизнь женского организма – все это было наполнено для первобытного человека глубочайшим смыслом, одновременно религиозным и практически ориентированным. Так, продуцирующие обряды, – например, австралийские обряды интичиумы, – были направлены на то, чтобы в определенное время года воздействовать на рост съедобных растений, плодовитость животных-объектов охоты и самого человеческого общества. Люди ощущали, и начинали осознавать, в ритме космоса и микрокосма – человеческого организма – правильность, повторяемость, закономерность, связь явлений внутри человеческого организма с космическими явлениями; здесь закладывались основы философского осмысления и научного познания мира.

В ходе освоения охотничье-собирательских территорий, активной адаптации к естественно-географическим условиям, смене сезонов, первобытные люди все глубже познавали природную среду, ее особенности, ее ресурсы. Обширные этнографические материалы убедительно показывают, что экономика, да и вся общественная жизнь охотников и собирателей в значительной мере опираются на эти знания, строятся в соответствии с природными условиями, что их передвижения в границах определенных территорий и в определенное время года не случайны, а экологически обусловлены, и что знания, относящиеся к природному окружению, его возможностям, способам его использования – одно из важнейших средств взаимодействия первобытного общества и природы.

Накопление знаний, увеличение их объема требовало их упорядочения, систематизации и классификации.⁴⁶ Многообразные явления известного первобытному человеку мира входили в ту или иную категорию его системы классификации и соотносились с теми или иными общественными явлениями и институтами; на этом принципе основана одна из форм тотемизма – классификационный тотемизм. Существовали протонаучные классификации съедобных и несъедобных растений, животных, всевозможных материальных объектов. Жители острова Грут-Айленд (Австралия) не только различают сотни видов растений и животных, но и классифицируют их в соответствии со своими представлениями о живой и неживой природе и ее соотношении с тотемической структурой.⁴⁷ Лардил, аборигены острова Морнингтон в заливе Карпентария, имеют развитую классификацию как людей, так и животных и растений, и обе классификации входят в систему религиозно-магических представлений и тесно переплетены с нею. В то же время систематика растений и животных строится логично, подобно научной, она основана на противопоставлении видов, обитающих в воде и на суше, на чередовании двух главных сезонов года, на четырех сторонах света – севере, юге, западе и востоке. Иной характер имеет тотемическая классификация, отношения между людьми и естественными видами основаны исключительно на мифах о Времени сновидений. По словам исследователя, аборигены предстают здесь мыслителями, а не примитивными детьми природы, как думали о них когда-то.⁴⁸ Такое же глубокое знание природы обнаруживают аборигены Арнемленда; у них отмечена классификация обширного мира морских моллюсков, связанная с общественной структурой и религиозной жизнью, с представлениями о Времени сновидений.⁴⁹ Целая книга, содержащая статьи многих авторов, посвящена тому, как аборигены Австралии воспринимают и систематизируют флору и фауну, цвета и звуки, части тела и человеческие чувства, особенности местности и другие явления окружающего мира в их повседневном и "метафизическом" – тотемическом и мифологическом значении.⁵⁰

Ботанический словарь хануноо Филиппин достигает двух тысяч названий. Более того, их язык имеет более 150 терминов для обозначения частей и свойств растений. Их классификация всех видов местной авиафауны состоит из 75 категорий. Тысячи видов насекомых объединены в 108 групп и каждая имеет свое название.⁵¹ Р. Фокс пишет об острой наблюдательности негритосов пинатубо (Филиппины), о знании взаимоотношений между растительным и животным мирами, о приемах классификации животных, растений, рыб, птиц, насекомых, основанных на действительных различиях или сходствах. Они могут назвать свыше 600 растений, 75 птиц, большинство змей, рыб, насекомых и других животных, даже 20 видов муравьев. Вдобавок в их языке имеется 100 терминов, описывающих части или характерные особенности растений. А ботанические познания мананамбаль, знахарей и знахарок, которые постоянно используют различные растения в своей практике, "поистине поразительны", – пишет Фокс.⁵²

"Наука не терпит беспорядка", – замечает К.Леви-Строс.⁵³ Первобытное сознание, как и научное, выросшее из него, основано на потребности в порядке. "Первобытные классификации, – пишет Леви-Строс, – временами сопоставимы, с формальной точки зрения, с классификациями, которыми все еще пользуются зоология и ботаника".⁵⁴ Классификация животных и растений, а также материалов, получаемых из них, употребляемая аборигенами австралийского племени вик-мунгкан, по словам Д. Томсона, напоминает линнеевскую.⁵⁵

Мы еще не осознаем в полной мере, как глубоко проникали знания первобытного охотника в тайны дикой природы, во многом все еще скрытые и от нас. Достижения эпохи неолита – земледелие и одомашнивание животных, гончарство и ткачество, – основывались на эксперименте и наблюдении, на познании не только ради достижения практических целей, но и ради самого познания. Но неолитический человек был наследником традиции, уходящей в глубины тысячелетий, все достигнутое им было подготовлено его предшественниками.⁵⁶

Одним из приемов познания и систематизации явлений окружающего мира были тотемические классификации, посредством которых предметы систематизировались и группировались в соответствии с тотемическими представлениями. К. Леви-Строс приводит немало примеров систематизации и классификации различных явлений, – примеров, связанных с тотемизмом или типологически родственных ему.⁵⁷ Догоны Западной Африки делили растения на 22 семейства, последние на группы и подгруппы, связанные с мужским и женским полом, с дождливым и сухим сезонами, при этом каждое семейство соответствовало какой-либо части тела, общественной группе, социальному институту и т.д. Таким образом, различные явления видимого мира входили в ту или иную категорию и соотносились с теми или иными общественными явлениями, как это происходит и в классификационном тотемизме. Такие же способы классификации были известны и американским индейцам. Так, навахо делили все живые существа на две категории в зависимости от того, обладают они или не обладают речью. Виды птиц делились на "мужские" и "женские" независимо от пола.⁵⁸ Пережиток такой классификации сохранился в русском языке, например ворон и ворона – представители разных видов.

Из этих и подобных фактов К. Леви-Строс делает вывод, с которым трудно согласиться: "Так называемый тотемизм в действительности только частный случай общей проблемы классификации и один из многих примеров той роли, какую специфические термины играют в выработке социальной классификации".⁵⁹ Это, конечно, слишком узкое понимание такого сложного, многогранного явления как тотемизм, одного из сложнейших феноменов первобытной культуры, совмещающего в себе явления идеологического и социального порядка. Правильнее было бы сказать, что тотемические классификации – лишь одна из граней тотемизма; подробнее об этом – см. в гл. "Тотемизм".

Образы палеолитического искусства, как полагают А.Леруа-Гуран и другие исследователи, находятся в сложных взаимоотношениях, свидетельствующих о стремлении первобытного ума выявить в окружающем мире определенные системные связи. В этом искусстве отразилась аналитическая и обобщающая работа интеллекта, потенциальные возможности которого не уступали нашим. Искусство палеолита, по мнению Б.А. Фролова, обнаруживает знакомство с физиологией и периодичностью размножения млекопитающих – объектов охоты.⁶⁰ Если это так, в таком случае возможна связь изображений животных с обрядами продуцирующего цикла.

Эти и многие другие факты опровергают широко распространенное представление об охотниках, собирателях и ранних земледельцах как о примитивных дикарях. На примерах из различных областей знания, – ботаники, агрономии, медицины, строительной техники, астрономии, – Дж.Браун показывает богатство культуры индейцев Америки.⁶¹ Рациональное содержание их деятельности, как и у представителей других архаических обществ, было вплетено в систему религиозного мировоззрения; при этом, однако, познания индейцев основывались на определенных элементах научного метода – наблюдении, эксперименте, анализе результатов. Их классификация растений сопоставима с достижениями современной биологии. Их деятельность в области селекции и гибридизации растений была необычайно продуктивной и дала миру около трети видов, повсеместно используемых в настоящее время в сельскохозяйственной практике. Правда, многие из этих достижений относятся уже к той эпохе, когда коренное население Америки перешло к продуктивному производящему хозяйству, но их основы были заложены в предшествующую, доземледельческую эпоху. Особый интерес для современной науки представляют достижения индейцев в области медицины. Их лекарственные растения насчитывают сотни видов, а их применение включает тысячи способов.⁶² Американским индейцам были известны наркотические и психотропные средства, анестетики, жаропонижающие, средства пероральной контрацепции. Наряду с ними они широко применяли в медицинской практике методы физио- и психотерапии. Подобно многим другим архаическим обществам, – об этом свидетельствуют как этнография, так и археология, – они успешно осуществляли хирургические операции на черепе. А между тем трепанация черепа является сложнейшей операцией даже в современных условиях. В древности она нередко кончалась смертью, но хорошо известны факты успешных операций. В древнем Перу для них иногда применялись сверлящие инструменты. Известны оперированные черепа неолитического времени из Европы с одной и двумя залеченными трепанациями. В Африке на восточном берегу оз. Виктория специалист по трепанациям черепа называется абабари, т.е. "вскрыватель голов". Искусству трепанации он обучается много лет. Операция производится в случае ранения головы или если у пациента несколько месяцев подряд продолжаются головные боли.

Индейцы тарахумара (Мексика), подобно некоторым другим индейцам Центральной и Южной Америки, широко применяют растения-галлюциногены (пейоте и другие), которые воздействуют на центральную нервную систему и искажают восприятие времени и пространства, а также самовосприятие личности. Употребление галлюциногенных и психотропных средств считается эффективным лечебным средством при различных заболеваниях, связанных с болевыми ощущениями. Взять с собой в дорогу пейоте значит отвратить злые силы. Есть растения, применяемые в черной магии, жертвы которой сходят с ума и умирают.⁶³ Я уже упоминал о широком применении галлюциногенов в практике шаманизма. Записки ранних поселенцев и миссионеров Канады показывают, что индейцы Канады использовали в лечебных целях около 130 местных растений и верили, что растения способны помочь при всех болезнях. Большинство североамериканских индейцев имели два типа врачевателей: знахарей или шаманов, которые изгоняли злых духов из тела больного магическими приемами, и "изготовителей лекарств", которые лечили эффективными средствами растительного или животного происхождения, обычно не прибегая к помощи шаманов. В отличие от последних, которые всегда были мужчинами, среди местных фармакологов встречались и женщины.⁶⁴

Индейцы пайюте и шошоны использовали в медицинских целях около 300 видов растений. Пайюте считали, что в большинстве болезней повинны колдовство или козни духов, но некоторые болезни происходят от испорченной крови. По этой причине особенно часто заболевают старики: их кровь стареет и затвердевает в теле. В таких случаях применялось кровопускание.⁶⁵ Из 50 различных диких растений, применяемых для лечения болезней индейцами чейеннами, эффективны в той или иной степени все, а некоторые "очень эффективны", – пишет Э.Хёбель.⁶⁶ В центральном Квинсленде (Австралия) В. Рот насчитал более 200 видов растений, употребляемых аборигенами в пищу, из них около 40 видов применялись в медицинских целях.⁶⁷ Обширные познания в области традиционной медицины и лекарственных свойств растений имели аборигены и других племен Австралии.⁶⁸ Пигмеи акоа (Габон), по свидетельству миссионера Р.Трилля, употребляли в лечебных целях около 30 различных растений.⁶⁹

Этнофармакология, этномедицина и этнопсихиатрия привлекают все растущее внимание науки.⁷⁰ И это не случайно: по подсчетам Э.Акеркнехта, от четверти до половины всех растений, используемых архаическими обществами в медицинских целях, способствуют достижению желаемых результатов.⁷¹ А ведь эта медицина еще не оторвалась от магии и знахарства, была переплетена с ними. Наряду с лекарственными растениями, хирургическим вмешательством и другими приемами, широко практиковалась и психотерапия, положительное значение которой бывало не меньшим. Психотерапевтический эффект имели камлание шамана, заговор знахаря или знахарки. Действенность заговоров, которыми лечат, не прибегая к лекарствам, была засвидетельствована неоднократно. Она обусловлена, очевидно, мощным воздействием на нервно-психическую сферу, родственным действию гипноза. Д.Морман стремится показать, что "лечение символом", осуществляемое шаманом иди знахарем, основано на мобилизации системы биохимической ответной реакции больного и может быть столь же эффективным, что и лечение, опирающееся на фармакологические средства.⁷² Первобытная медицина как бы предвосхищает современные психосоматические открытия в области взаимодействия психических и физических процессов в человеческом организме. Одним из главных условий воздействия заговора является вера в его силу. Та же вера в действенность колдовства убивает людей, чему также существуют многочисленные свидетельства. Традиционная роль знахаря как врачевателя, как избавителя от колдовства, его высокое социальное положение, основанное на всеобщей вере в его могущество, эффективность традиционных способов лечения, связанная с верой, самовнушением, гипнозом – все это сохраняет, или сохраняло еще недавно, свое значение у аборигенов Австралии, бушменов и многих других народов⁷³.

Практикуемое аборигенами Австралии насылание порчи путем "нацеливания костью" нередко приводило к болезни и даже смерти жертвы колдовства, вероятно вследствие самовнушения, если только не находился специалист – знахарь или колдун, способный магически "извлечь" кость из тела жертвы. Этот прием – один из видов интрузии, широко распространенного в первобытном обществе введения в тело человека, посредством колдовства, злого духа или какого-либо вредоносного предмета. В извлечении материального предмета из тела жертвы обычно специализируются знахари, а в исцелении от одержимости, изгнании злого духа, овладевшего человеком, или экзорцизме, – шаманы. Трепанация черепа с целью изгнания злого духа – один из видов экзорцизма. Эти и аналогичные приемы основаны на опытном знании психического мира человека в его взаимосвязях с процессами, протекающими в организме.

Знахарство, наряду с шаманством, исторически одно из самых ранних проявлений специализации, и чем выше уровень развития общества, тем этот вид специализации становится все более разветвленным. Так, индейцы сиа, оседлые земледельцы, имели особых лекарей для лечения от змеиных укусов, ожогов, для врачевания ран, полученных в бою, для лечения бесплодия.⁷⁴

До середины XX века в исследованиях, затрагивающих проблему генезиса науки, господствовала идея преемственности. Основы этой ориентации в истории науки были заложены родоначальниками позитивизма – О.Контом, Д.С.Миллем, Г.Спенсером. Согласно Конту, научное знание является углублением и систематизацией здравого смысла, обыденного, нерелигиозного знания, возникшего вместе с возникновением человека.⁷⁵ Говоря о времени возникновения научного знания, Спенсер писал: "Самый удобный исходный пункт представляет для нас ум взрослого дикаря".⁷⁶ В последние десятилетия, однако, все чаще подчеркивается момент дискретности в развитии наук, уникальность науки нового времени, ее несводимость к предшествующим формам знания о мире. Решение проблемы лежит, очевидно, на пути диалектического синтеза этих двух концепций. Наука немыслима без преемственности. Основы познания мира во всей его сложности и многообразии были заложены уже в первобытную эпоху. Это относится и к экспериментальному методу, и к систематическим наблюдениям над явлениями природы и делаемым на их основе обобщениям, а предпосылкой этого было рациональное и логическое мышление человека архаического общества, способность его к абстрагированию, к постижению закономерных связей между явлениями. За внешней, кажущейся отсталостью первобытной культуры скрывается богатство духовного мира первобытного человека, за лежащим на поверхности консерватизмом – неудержимое развитие и усложнение интеллектуальной деятельности. Вместе с тем процесс рационального, опытного познания мира как условие научного его познания был одновременно освобождением его от древних связей с религией и становлением науки и религии как двух самостоятельных сфер общественного сознания, двух великих и самодостаточных духовных миров человека.