Охотники и собиратели Африки представлены в основном тремя группами - пигмеями Центральной Африки, бушменами Южной Африки и хадза Восточной Африки. Ни пигмеи, ни бушмены не являются стадиально единым монолитом - каждая из этих групп состоит из племен или иных этнических общностей, находящихся на различных уровнях социально-исторического и культурного развития. Одни, например так называемые «желтые» бушмены (кунг), в силу ряда исторических причин сохранили охотничье-собирательский уклад жизни и отвечающую ему социальную структуру в большей неприкосновенности, чем другие, например «черные» бушмены (хукве и хаиком, или хейкум), издавна находящиеся под воздействием соседей - банту. Нас, естественно, интересуют прежде всего первые; материалы, касающиеся вторых, привлекаются лишь в тех случаях, когда это необходимо для сравнения.

Пигмеев Центральной Африки можно разделить на три географически обособленные группы: 1) пигмеи бассейна реки Итури, известные как бамбути, вамбути или мбути и лингвистически делящиеся на три подгруппы: эфе, басуа, или суа, и ака; 2) пигмеи области Великих озер - тва, населяющие Руанду и Бурунди, и разрозненные группы, окружающие их; 3) пигмеи западных областей тропического леса - багуиелли, обонго, акоа, бачва, байеле и др. Кроме того, существует еще группа восточноафриканских пигмеев - бони [503, т. 1, с. 16; 504; 502].

В 50-х годах XX в. общая численность пигмеев составляла около 168 тыс. Наиболее многочисленной была западная группа - 126500 человек, пигмеи бассейна Итури насчитывали около 32 тыс., группа тва - около 9 тыс. человек [311, с. 8, 13]. По данным П. Шебесты, численность пигмеев Итури составляла в 70-х годах 50 тыс. [507, с. 755]. В 1978 г. число всех пигмеев достигало 250 тыс. [37, с. 876].

Пигмеи населяют обширные области Тропической Африки и в большинстве своем ведут экстенсивное охотничье-собирательское хозяйство. Деление на сезоны вследствие близости к экватору выражено здесь не резко. Это отражается на характере освоения ими природной среды. С глубокой древности пигмеи были, видимо, единственными обитателями тропического леса, его автохтонами. Об этом свидетельствуют легенды и предания самих пигмеев и их соседей - банту [503, т. 1, с. 84, 88]. Существует мнение, что и сам своеобразный антропологический тип пигмеев, в том числе рост, не превышающий в среднем 150 см, сложился под длительным воздействием специфических условии среды обитания, в ходе тысячелетней адаптации к ней. И в настоящее время группы пигмеев обитают в лесах от западного побережья Центральной Африки до области Великих озер на востоке, включая области к северо-западу и востоку от реки Конго; в прошлом населяемая ими территория была, вероятно, еще более обширной. Известно, что они жили здесь уже во времена фараона Пепи II Неферкере, в III тысячелетии до н. э. Не существует никаких признаков того, что они когда-либо находились на более высоком уровне развития, а затем деградировали. Следовательно, культуру и общественный строй пигмеев, сохраняющих традиционный образ жизни, который сложился на протяжении многих тысячелетий, можно рассматривать как типичные, репрезентативные для охотников и собирателей.

Но на протяжении нескольких последних столетий пигмеям приходилось постепенно уходить в глубь леса под натиском соседей - земледельцев и скотоводов - и осваивать недоступные области. Часть пигмеев, осев среди пришельцев, отказалась от полукочевого образа жизни и обитает теперь в постоянных поселениях. У пигмеев тва только группам, кочующим по горным склонам, куда носители производящих форм хозяйства еще не проникли, удалось сохранить традиционные формы жизни. Остальные группы тва занимаются изготовлением на продажу глиняной посуды. Это занятие, которое было совершенно чуждо их предкам, мужчины сочетают с охотой. Часть пигмеев, живущих на берегах озер, занимается рыболовством. Сравнительно недавно пигмеи - охотники и собиратели начали получать от соседей металлические наконечники для копий, охотничьи ножи и топоры. В традиционных условиях культура пигмеев основывалась на дереве и других материалах, которые можно добыть в тропическом лесу. Между многими группами пигмеев и их соседями издавна ведется обмен продуктами охоты и собирательства, с одной стороны, и земледелия - с другой. Как известно, пигмеи даже утратили свой древний язык (хотя лингвисты и находят некоторые его следы, в наибольшей степени - у группы эфе) и восприняли язык соседей - банту.

Из всех этих многочисленных групп полнее всего удалось сохранить основы своей древней культуры и общественного строя пигмеям мбути. К тому же о них известно больше, чем о других группах. Так, П. Шебеста начал изучение мбути в 1929 г., когда их еще не коснулось европейское влияние.

В тропическом лесу, в котором обитают мбути, достаточное количество не только воды (многочисленные реки и ручьи, по берегам которых пигмеи устраивают свои стоянки), но также разнообразной и постоянной пищи растительного (съедобные корни, грибы, орехи, ягоды, фрукты) и животного (антилопы, обезьяны, дикие свиньи) происхождения. Все это можно добывать круглый год, за исключением, пожалуй, меда, единственного вида пищи (если не считать термитов), который собирают в определенном сезоне. Год в области Итури делится на два сезона - сухой (декабрь - март) и сезон дождей (апрель - ноябрь). Наиболее дождливое время - август - октябрь - большинство общин мбути проводят на своих базовых стоянках, остальные месяцы кочуют в глубине леса, в пределах своих охотничье-собирательских территорий. Для добычи термитов общины распадаются на отдельные семьи, причем каждая возводит хижину неподалеку от термитника. Лес дает пигмеям все необходимое для жизни, включая материалы для изготовления орудий и утвари. И, по мнению всех исследователей, пигмеи обнаруживают замечательную приспособленность к природному окружению, за которой стоит опыт многих поколений. Глубокие связи с лесом в хозяйственном, социальном и религиозном отношениях выражаются, в частности, в том, что мбути называют себя «детьми леса». Лес они считают могущественным существом, от которого зависит само их существование. Лес олицетворяет для них силы природы и занимает особое место в мифологии и представлениях о мире. Отношение мбути к лесу, в котором они обитают, напоминает отношение австралийских аборигенов к земле, на которой они живут.

В течение многих тысячелетий предки мбути, как и предки других групп пигмеев, вели жизнь, свободную от всякого постороннего влияния. Позднее, когда мбути вступили в контакты с банту и европейцами, они обнаружили не только умение приспосабливаться к меняющейся обстановке, но и сильное противодействие внешнему влиянию, вследствие чего оно не затронуло глубинных основ их общественной жизни и культуры. По авторитетному свидетельству К. Тернбулла, одного из лучших знатоков пигмеев мбути, воздействие африканцев-земледельцев на мбути очень поверхностно [587, с: 148, 274]. Существует представление, пишет Тернбулл, что целые семьи пигмеев находятся в наследственной собственности банту, напоминающей крепостную зависимость, что последние заставляют пигмеев не только охотиться для них, но и работать на своих плантациях. Подобные утверждения не соответствуют действительности [585, с. 23-24]. Слухи о наследственной собственности на пигмеев распространялись самими банту и являются, по словам К. Тернбулла, не более чем мифом. Банту, по мнению Тернбулла, больше зависят от мбути, чем наоборот. Продукты земледелия - бананы, пизанги, маниоку, овощи, - а также металлические орудия пигмеи получают в обмен на продукты охоты. Все это, однако, не делает пигмеев зависимыми от банту. Отношения между теми и другими скорее основаны на взаимном обмене услугами и продуктами хозяйственной деятельности, хотя настоятельной экономической необходимости в таком обмене для мбути нет - лес обеспечивает их всем необходимым, и они могут вполне обходиться без продуктов земледелия их соседей. Значительного влияния на жизнь мбути, на их традиционные формы хозяйства этот обмен не оказывает. Не существует зависимости пигмеев от банту и в социальной сфере. Главы пигмейских деревень, назначаемые банту, не имеют реальной власти [589, с. 34-52, 150]. Хотя мбути заимствовали у соседей внешнюю форму некоторых обрядов, например обряда посвящения юношей - нкумби, некоторых социальных объединений, например мужского братства - каре, они наполнили эти обряды и институты новым содержанием, совершенно изменив их характер [585, с. 25-27]. У некоторых групп пигмеев в последние десятилетия под влиянием банту появилось спорадическое земледелие [511, с. 103-109, 118-121]. Попытались перейти к земледелию и некоторые общины мбути, но вскоре утратили к нему интерес и вернулись к традиционной кочевой жизни охотников и собирателей [587, с. 249-250]. Таким образом, преувеличивать влияние банту на пигмеев мбути было бы неверно. Такой знаток пигмеев, как П. Шебеста, пишет: «Общественная жизнь мбути обнаруживает так много самобытных, чуждых неграм элементов, что можно с полным правом говорить о существовании и ныне самостоятельной социальной культуры мбути. Более того, они сами оказали значительное влияние на общественную жизнь негров» [503, т. 2, ч. 2, с. 551].

Мбути делятся на два хозяйственных типа - охотников с луками (эфе) и охотников с сетями (суа и ака). Луки в одном случае и сети - в другом являются главными орудиями охоты, причем охотники с луками не пользуются сетями. Охотники с луками предпочитают охотиться небольшими группами, состоящими из представителей одной - трех семей: индивидуальная охота малопродуктивна. Считается, что для успешной охоты достаточно трех охотников. Чаще, однако, охотники с луками выходят группами из пяти или шести человек, иногда возглавляемых наиболее опытным охотником. Этим способом охоты во многом и обусловлено расщепление общин охотников с луками в охотничий сезон на хозяйственные группы, порою вплоть до отдельных семей. Исключением является охота загоном - бегбе, в которой принимает участие вся община, в том числе женщины и дети, а иногда и несколько соседних общин. Но бегбе устраивается обычно не более одного раза в год. При охоте с сетями каждый женатый охотник выставляет одну сеть. Сети, соединенные одна с другой, расставляются на земле в виде полукруга. Длина сети, принадлежащей одному охотнику, - от 9 до 30 м, а общая длина полукруга, образованного сетями всех участников охоты, достигает 900 м [185, с. 68]. Женщины криками гонят животных в сети. Этот способ охоты требует участия всех членов общины, иногда даже и детей.

Считается, что охота с сетями неэффективна, если сетей менее семи, так как общая длина цепи в этом случае невелика и в нее попадает очень немного дичи. Следовательно, эффективную охотничью группу могут образовать не менее семи семей, каждая со своей сетью. Цепь из более чем тридцати сетей, принадлежащих более тридцати участникам, слишком велика: дичь может легко ускользнуть из нее. Оптимальное число сетей - пятнадцать. Так требования охоты определяют оптимальный размер общины (пятнадцать семей), ее нижнюю и верхнюю границы. В бегбе у охотников с луками участвуют еще больше человек, чем в охоте с сетями, потому что здесь сами охотники образуют «человеческую сеть»; но из-за этого к такому способу охоты прибегают редко. Охота с сетями напоминает бегбе, однако у охотников с сетями нет руководителя. Решение о том, когда и куда они отправятся, принимается всеми охотниками сообща.

Наконец, существует еще охота с копьями на крупных животных - слонов, буйволов, окапи, кабанов. Охота с копьями может быть коллективной и индивидуальной, в последнем случае в ней принимают участие лишь лучшие охотники. Группа охотников на слона может состоять из мужчин одной общины или нескольких общин, но необходимо, чтобы люди находились в дружеских отношениях друг с другом - это обеспечивает успех охоты. Минимальная группа состоит из двух-пяти охотников [320, с. 52-69]. Группу охотников с копьями возглавляет лидер - тума. Его статус не институциализирован, и после охоты он вновь становится рядовым членом общины [320, с. 86-91]. Пигмеи охотятся с копьями на слонов так же, как это делали люди нижнего палеолита. Вспомним известную находку скелета древнего слона из Лерингена, между ребрами которого застряло хорошо сохранившееся деревянное копье. Копье в этом случае не метательное оружие, а пика или рогатина.

Единственное домашнее животное пигмеев, как и аборигенов-австралийцев, - охотничья собака.

Разделение труда в обществе пигмеев состоит главным образом в том, что мужчины охотятся, изготовляют охотничье оружие и устраивают мужские обряды - молимо и нкумби, а женщины помогают мужчинам в охоте, собирают растительную пищу, мелких животных, возводят хижины, готовят пищу и устраивают женские обряды - элима [250; 503, т. 2, ч. 1, с. 17-23, 31-35, 98-100]. Но добывание меда, связанное с необходимостью влезать на деревья, требует участия мужчин. И мужчины, и женщины принимают участие в обрядах молимо и элима. В разделении труда помимо полового имеет значение и возрастной фактор. Старейшие члены общины пользуются наибольшим уважением и авторитетом. Они - носители социального опыта, хранители социальных норм. Старики, а также увечные и больные окружены заботой и вниманием [589, с. 152-153]. У пигмеев наблюдаются и первые ростки специализации. Все взрослые мужчины одинаково владеют техникой охоты, однако некоторые охотники особенно искусны в каком-либо виде охотничьей деятельности. Основанные на этом специализацию и своего рода разделение труда обнаружил у пигмеев тва М. Гузинде: одни члены общины охотились на слонов, другие - на буйволов, третьи - на обезьян или львов. В свою очередь, эти люди нуждались в помощи других охотников [312, с. 27]. Наблюдаются у пигмеев и первые признаки разделения руководительской и исполнительской функций. Но, несмотря на различия в личных дарованиях и на авторитет старших членов общины, в ней господствует принцип равенства.

И в массовых формах охоты, и в обрядах злима - обрядах посвящения девушек, достигших половой зрелости, - принимают участие все женщины общины. Это служит преодолению изолированности замужних женщин, пришедших из разных общин, и помогает им в полной мере осознать себя членами своей новой общины.

Собирательство у охотников с сетями осуществляется на индивидуальном уровне в отличие от охоты, почти всегда коллективной. У охотников с луками, где женщины, как правило, не участвуют в охоте (за исключением бегбе), они обычно занимаются собирательством в составе небольших групп. Их основное орудие труда - небольшая палка. Работают женщины, как правило, ежедневно с 10 до 16 часов. Мясо составляет около 30 % рациона пигмеев, 70 % дает собирательство [503, т. 2, ч. 1, с. 11]. Положение женщин у мбути нельзя назвать приниженным, они даже допускаются в секретное общество торе. Однако более высокое положение мужчин определяется, по мнению самих мбути, их охотничьей деятельностью. Хотя женщины-собирательницы добывают пищи количественно больше, чем мужчины, мясная пища, которую приносят главным образом мужчины, ценится пигмеями (как и другими охотниками и собирателями) значительно выше растительной. Кроме того, мужчину уважают и ценят как воина - защитника общины. И все же в целом разделение труда у пигмеев имеет довольно архаический характер и по своим формам близко к той ранней его стадии, когда труд мужчин и женщин был сравнительно мало дифференцирован и это отражалось на их статусе. Ведь женщины, как уже говорилось, принимают активное участие в коллективных формах охоты, при этом они выступают иногда в роли руководительниц. Подобное явление наблюдал у пигмеев мбути П. Шебеста. К тому же женщины - руководительницы охоты зажигают священный огонь во время обряда, предшествующего охоте, чтобы сделать охоту успешной - а это свидетельствует о важной социально-идеологической роли женщины. Опытные женщины старшего возраста иногда возглавляют группы охотников и у пигмеев саванны. Эти «руководительницы охоты», как называют их сами пигмеи, не являются, однако, общественными лидерами в полном смысле слова [563,с.246-247].

Социальный строй пигмеев характеризуется рыхлой структурой: отдельные общины слабо связаны между собой. Каждая община - это небольшая группа семей, мужчины которой по преимуществу кровные родственники. Общины вирилокальны. Жены приходят из других общин и, как правило, поддерживают контакты с родными общинами на протяжении всей жизни. Вдова вправе вернуться в общину родителей вместе с маленькими детьми. Семья состоит из мужа, одной или, реже, нескольких жен и их неженатых детей. Обычно каждая простая семья занимает в стойбище отдельную хижину, высота которой около 1 м, диаметр - от 1,5 до 2,5 м. В хижине или перед нею находится семейный очаг. Однако, по словам М. Гузинде, в некоторых хижинах пигмеев обитает более одной семейной пары. Так, в одной из общин было семь хижин, в которых жило 12 семейных пар, всего 66 человек, в другой - три хижины, шесть семейных пар, всего 27 человек, в третьей - одна хижина, две семейные пары, всего восемь человек. Итак, в общинах, о которых он упоминает, было от 2 до 12 семей [310, с. 281-282]. У мбути - охотников с луками стойбища насчитывают примерно от 3 до 37 хижин, в среднем около шести хижин; у охотников с сетями общины больше: в среднем около 15 хижин в каждой. П. Шебеста наблюдал поселения мбути, в которых было и 50-60 хижин, и только одна, но, как правило, поселения насчитывают от 4 до 12 хижин. Поселения с большим количеством жилищ - обычно временные объединения родственных общин. В среднем в общинах пигмеев от 15 до 60 человек [503, т. 2, ч. 1, с. 126-127; 313, с. 59; 587, с. 160]. Согласно П. Патнему, общины охотников с сетями насчитывают до 150 человек, из них от 20 до 40 - взрослые мужчины-охотники [478]. Соседние общины иногда объединяются для совместной охоты загоном, но такие объединения редки и непродолжительны, и даже в этих случаях общины, стремясь сохранить свою автономию, живут в отдельных поселениях, правда расположенных поблизости друг от друга. Общины совершенно самостоятельны и сами решают все свои дела.

Племенная организация пигмеям неизвестна. Основными социальными общностями пигмеев являются, по словам К. Тернбулла, простая (нуклеарная) семья и хозяйственное объединение нескольких семей, образующее охотничье-собирательскую общину, которая осваивает принадлежащую ей охотничью территорию. Как две ведущие социальные формы выделяет их и П. Шебеста, причем община, по его словам, - это прежде всего хозяйственное объединение и самая важная социальная общность [587, с. 160; 503, т. 2, ч. 2, с. 288, 290, 304]. С. Зейтц называет пигмейскую общину наибольшей социальной общностью и основной производственной ячейкой [511, с. 61-62]. Община пигмеев, согласно П. Патнему, прежде всего экономическое единство [478]. Община - важнейшая социально-экономическая ячейка общества пигмеев, ведущие функции ее - производственные, пишет М. Гузинде [310, с. 283-284]. Экономическую обусловленность социальной структуры пигмеев он выразил следующим образом: «Экономическая система пигмеев -- optimum adaptationis к естественным условиям, а их социальная структура - неизбежный результат их экономической активности» [311, с. 22]. И действительно, когда, например, в общине охотников с сетями остается менее десяти семей, т, е. менее десяти женатых мужчин, каждый из которых имеет одну сеть, охота становится трудной, а когда в общине остается менее семи семей - невозможной. Поэтому, когда община охотников с сетями становится слишком малочисленной, она сливается с соседними общинами. И напротив, когда число семей в общине превышает 30, она дробится на части меньшего размера. В этом особенно наглядно выступает ведущая функция общины как производственного коллектива. Община пигмеев стремится привести свою численность в соответствие с требованиями производства. Она достаточно велика и в то же время достаточно мала, чтобы успешно существовать как единый производственный коллектив, способный прокормить себя в определенных природных условиях.

Циклы дисперсии и концентрации, характерные и для других охотников и собирателей, свойственны одинаково охотникам с сетями и охотникам с луками, однако реализуются они различно. На протяжении всего охотничьего сезона охотники с сетями живут всей общиной, сохраняя необходимое число участников коллективной охоты, а в период собирания меда распадаются на небольшие группы. Охотники с луками, напротив, охотятся в составе хозяйственных групп, обычно трех или четырех, которые в период собирания меда соединяются. Но только во время охоты бегбе община охотников с луками обретает подлинное экономическое единство. В процессе слияния и расщепления общин охотников с сетями и охотников с луками действуют диаметрально противоположные модели, но цель преследуется одна и та же: оптимальная адаптация к условиям производства. Кроме того, в период собирания меда охотники с сетями снимают социальное напряжение, накопившееся на протяжении нескольких месяцев жизни большим коллективом; охотники с луками, напротив, используют этот период для возобновления внутриобщинных и межобщинных контактов, укрепления взаимных родственных и дружеских связей, для проведения совместных праздников и обрядов [320, с. 91-99; 589, с. 100-107; 586, с. 132-137]. Исследователи подчеркивают, что мобильность, численность, дисперсия и концентрация групп мбути зависят прежде всего от количества и распределения ресурсов и являются выражением социальной адаптации к экологическим условиям [155, с. 3-31]. Экологически обусловлены все основные способы охоты пигмеев (коллективная охота с сетями, коллективная и индивидуальная охота с луком и стрелами), смена базовых стоянок и охотничьих стойбищ.

Пигмеи барва, живущие к западу от озера Киву, являются охотниками и собирателями одновременно двух географических зон - горного леса и степей. Их охотничья деятельность определяется, как и в других областях расселения пигмеев, ритмической сменой сезонов. В сухое время года (май - сентябрь) они охотятся с сетями, причем в охоте принимает участие вся община, включая женщин и детей. Глава каждой семьи, как и у мбути, выставляет одну сеть. В сезон дождей (октябрь - май) пигмеи барва живут на базовой стоянке и охотятся в одиночку или группами из представителей нескольких семей. Группу охотников возглавляет руководитель - муиндаги. Устраивается и коллективная охота, в которой участвуют несколько общин. Мобильность, соответствующая сезонному ритму, имеет маятникообразный характер; из долговременного поселения барва переселяются во временные охотничьи стойбища в лесу, а затем возвращаются обратно [511, с. 66-87].

На протяжении года дважды происходит перестройка общины пигмеев: распадение ее на хозяйственные группы, каждая со своим собственным стойбищем в пределах общинной территории, а затем восстановление общины как единого целого. Большинство охотников с сетями уже в декабре, в начале сухого сезона, направляются к стойбищам, расположенным на их охотничьих угодьях. Каждой общине принадлежит часть леса, которую ее члены называют «нашим лесом». В ее пределах находится 5-6 охотничьих стойбищ, расстояние между которыми составляет 5-8 км. Размеры охотничьих территорий у мбути - от 120 до 300 кв. км, плотность населения - от 0,4 до 0,5 человека на 1 кв. км [344, с.131-188]. У пигмеев - лесных охотников охотничьи территории, как правило, невелики по сравнению с территориями охотников степей и саванн, например бушменов, но уровень потребления сравнительно высок. Так, среднее потребление мяса на человека у пигмеев - охотников с сетями - 800 г ежедневно. Это - один из наиболее высоких показателей среди охотников и собирателей [560, с. 101-135].

Каждая общинная территория мбути экономически самодостаточна. Ресурсов этой территории обычно хватает для пропитания всех членов общины, а сама территория достаточно велика для того, чтобы животные и растительные ресурсы их успевали восстановиться на протяжении хозяйственного года. К. Тернбулл пишет, что не встречал общины, которая бы испытывала острую нехватку в продуктах охоты или собирательства. Экономически, как и во всех других отношениях, общины пигмеев автономны и независимы. Экономические связи между общинами незначительны. Редкость и совместная охота двух или более общин. Экономическая взаимопомощь общин в прямом смысле этого слова проявляется в другом: если в силу тех или иных причин численность одной общины уменьшается и она как производственный коллектив перестает быть эффективной, а в другой общине наблюдается избыток людей, происходит перемещение части семей из второй, более крупной общины в первую [589, с. 93-97, 148-149, 174-175].

Собственная территория - один из главных признаков общины и один из основных факторов, объединяющих ее. К. Тернбулл понимает под общиной такое объединение, которое независимо от родственных связен составляющих его людей рассматривает себя в качестве собственника общей охотничьей территории [589, с. 24]. В оформлении структурных связей внутри общины отношения по родству и происхождению, по его мнению, не играют существенной роли. В отличие от К. Тернбулла, который говорит о неустойчивости и непостоянстве состава общин мбути, П. Шебеста отмечает их прочность, которую он объясняет тем, что их члены объединены прежде всего совместной хозяйственной деятельностью, а также родственными связями Г503, т. 2 ч. 2, с. 289-290].

Состав общины нестабилен, но стабильна ее территория, она-то и делает общину как социально-экономическую общность стабильной, и это еще более увеличивает значение общинной территории. Территория общины - как бы стенки сосуда, содержимое которого частично переливается в другие сосуды и смешивается с их содержимым, но сам наполненный сосуд при этом сохраняется.

Общинная экзогамия - ведущая тенденция, хотя случаются браки и внутри общины. В андаманских общинах, как отмечалось выше, тоже допускаются эндогамные браки. Простые семьи - те ячейки, из которых строится община; жизнь семьи тесно переплетена с жизнью общины, семья - неразрывная ее часть. В традиционных условиях и семья, и отдельная личность подчинены общине и только в ней обретают свое значение. Община невесты получает за нее выкуп от общины жениха, ведь она теряет рабочую силу. К тому же подобные отношения содействуют укреплению связей между общинами. Ту же цель преследует и такой обычай, существующий у части пигмеев: будущие супруги до достижения зрелости живут в одной общине. Дети в возрасте трех-четырех лет часто адоптируются другими семьями той же общины (или просто живут в них в течение некоторого времени), а иногда и другими общинами [589, с. 116-118, 179]. Зависимость семьи от общины, тесное переплетение интересов той и другой - черта, свойственная всем охотникам и собирателям, но воспитание детей в других семьях общины можно рассматривать, если речь идет об охотниках и собирателях, как архаическую особенность, восходящую к ранним стадиям развития семьи. О других архаических чертах в культуре и общественных отношениях пигмеев мбути уже говорилось.

Жизнь пигмеев основана на коллективизме и взаимопомощи как в повседневной борьбе за существование, так и в чрезвычайных обстоятельствах. По свидетельству П. Шебесты, в жизни пигмея община значит несравненно больше, чем отдельная семья. Интересы общины, в том числе хозяйственные, преобладают над интересами отдельной семьи; община как социальное единство прочнее и долговременнее семейного союза [503, т. 2, ч. 2, с. 312-314]. Это и неудивительно - вне общины семья не смогла бы выжить в тропическом лесу длительное время. Правда, при недостатке средств существования общины распадаются не только на хозяйственные группы, но и на отдельные семьи, и с этим связана периодическая хозяйственная самостоятельность семей [310, с. 279, 296-307]. Это свойственно и другим охотникам и собирателям. В то же время сотрудничество нескольких семей, составляющих общину, обеспечивает безопасность и саму жизнь каждого ее члена. Если кто-то вернулся с поисков пищи с пустыми руками, его накормят. Община избавляет человека от страха остаться без пищи, наедине с окружающим враждебным миром [313, с. 64-67, 69]. Но и община не может существовать без семьи. Семья и община нераздельны, каждая предполагает существование другой. Как хозяйственная ячейка, тесно связанная с общиной, семья, в основе которой лежит взаимопомощь мужчины и женщины, отражает коллективизм общины. К. Тернбулл справедливо называет коллективизм пигмеев ключом к пониманию их общества [585, с. 124]. Если для замужних женщин, пришедших из разных общин, интересы семьи зачастую преобладают над интересами общины, если их повседневная деятельность направлена прежде всего на повышение благосостояния их семей, общественные интересы мужчин сосредоточены в их общине, да еще в секретном обществе торе, выполняющем как социальные, так и магико-религиозные функции. Принадлежность к общине определяет их самосознание и поведение.

Община мбути в зависимости от времени года и условий хозяйственной деятельности может быть сконцентрирована в одном поселении (на базовой стоянке) или рассредоточена на принадлежащей общине территории в нескольких стойбищах или на стоянках охотников. Поселение пигмеев напоминает поселение семангов или андаманцев. Хижины расположены по периметру лесной прогалины и образуют окружность, в центре которой открытое пространство. Оно служит местом проведения обрядов и других общественных мероприятий. Посреди стоянки или в стороне пылает общий костер - средоточие и символ общинной жизни. Поселения нескольких родственных общин - редкое исключение из общего правила [503, т. 2, ч. 2, с. 306; 587, с. 148]. Окружающий лес осваивается во всех направлениях от поселения. Частота смены стойбищ - от 3-4 дней до 3-6 недель - зависит, видимо, от многих причин, важнейшая из которых - исчезновение дичи в районе охоты. Переход отдельных групп к оседлости, полной или долговременной, - всегда результат влияния извне [311, с. 8-57; 310, с. 234-295].

Количество полигамных браков в обществе мбути незначительно - не более 5-6 %; в группах, находящихся под влиянием соседей банту, оно возрастает до 10 %. Браки эти всегда полигинные [503, т. 2, ч. 2, с. 379; 587, с. 181]. У пигмеев бака некоторые мужчины имеют нескольких жен, и у каждой - отдельная хижина.

П. Шебеста и М. Гузинде в отличие от К. Тернбулла подчеркивают значение родственных связей в оформлении общины пигмеев, видят в ней группу семей, связанных кровным родством и совместно ведущих хозяйство. По мнению П. Шебесты, экзогамия общины основана на патрилинейности и патрилокальности. К. Тернбулл, однако, утверждает, что патрилинейное родство «не более чем тенденция», большинство общин строятся на когнатных родственных связях и покоятся прежде всего на территориальности. Значение родственных связей в обществе пигмеев вообще невелико [587, с. 176; 589, 284-285]. Совместное проживание, общие хозяйственные интересы - главные связующие факторы. Мужчин объединяет привязанность к общине, к которой большинство из них принадлежит от рождения, и к ее земле. Говоря о том, что община строится на кровнородственных связях, П. Шебеста добавляет: «Но не кровное родство сохраняет общину как целое, а совместная хозяйственная деятельность. Именно она стоит всегда на переднем плане» [503, т. 2, ч 2 с. 289].

П. Шебеста обнаружил в социальной организации мбути общности, которые он называет кланами. По его словам, эти общности, разбросанные среди различных общин, не локализованы, т. е. не обладают собственной территорией, и не имеют никакого экономического и политического значения [503, т. 2, ч. 2, с. 290]. Единственное, что связывает членов клана между собой, - представление об общем тотеме. Принадлежность группы людей к тому или иному клану определяется общим тотемом и общим самоназванием. В качестве тотемов выступают, как правило, различные животные (особенно часто леопард и шимпанзе), реже - растения. То, что Шебеста называет кланом, имеет характер скорее тотемической группы (по аналогии с тотемическими группами австралийцев), но не тотемического рода. Такого важнейшего признака рода, как экзогамия, клан мбути не знает. Экзогамными общностями являются общины, а не кланы. А так как клан охватывает несколько общин, представители одного и того же клана вступают в брак между собой [503, т. 2, ч. 2, с. 432-441]. Едва ли есть основания характеризовать такую структуру как родовую. Видимо, родовая организация пигмеям неизвестна. И некоторые исследователи прямо говорят о том, что никаких следов родовой организации у пигмеев не обнаружено [320, с. 90].

В то же время факты, о которых идет речь, свидетельствуют, по мнению некоторых исследователей, о существовании у пигмеев древнего и оригинального тотемизма [503, т. 2, ч. 2, с. 426; 311, с. 29-32; 313, с. 78-82]. Таково верование, что каждый человек происходит от животного или растения, с которым он тесно связан посредством безличной силы - мегбе. Все члены тотемического сообщества несут равную ответственность за уничтожение своего тотема (они не могут убить его, если это животное, не могут сорвать, если это растение), они смотрят на него как на родственника, брата. Пигмеи верят, что первый тотем был предком всех животных и растений данного вида и всех людей соответствующего сообщества. Тотемизм пигмеев имеет немало общего с тотемизмом аборигенов Австралии. Это - одно из тех явлений культуры и общественной жизни, которые сближают между собой такие отдаленные друг от друга охотничье-собирательские народы, как пигмеи и австралийцы, явлений, которые имеют типологический характер, свойственный определенной стадии социального развития.

Хотя общины пигмеев, как правило, экзогамны, все же некоторые общины охотников с сетями состоят из нескольких экзогамных патрилиниджей, члены которых могут вступать в брак между собой. По словам К. Тернбулла, экономическое, политическое или религиозное значение линиджей (у пигмеев это всегда патрилиниджи) ничтожно, в жизни общины они большой роли не играют, наиболее заметной их функцией является регулирование брачных связей [589, с. 97-99, 108]. Общины охотников с сетями всегда больше общин охотников с луками и не только иногда состоят из нескольких линиджей, но и включают в свой состав выходцев из других общин. Экономический статус последних не отличается от статуса остальных людей, они такие же равноправные члены общины. И напротив, отсутствующие члены общины, несмотря на то что родились в ней, теряют экономические связи со своей общиной. Экономическое равноправие членов охотничье-собирательской общины - это равноправие тех, кто трудится в ней, независимо от происхождения.

Охотничье-собирательские угодья общины со всей добываемой на них растительной и животной пищей, сырьем для изготовления орудий и утвари - ее коллективная собственность. Все члены общины, как принадлежащие к ней по рождению, так и влившиеся, имеют равные права на пользование землей и ее ресурсами. Ведь все они вносят в добывание средств существования свой труд. На земле общины отдельный человек ничего не может присвоить в полную собственность (за исключением только деревьев с ульями, о чем будет сказано особо), как не может присвоить саму землю [313, с. 67-68; 310, с. 287-289]. Как и в других охотничье-собирательских обществах, община в целом является субъектом экономической собственности на землю и ее ресурсы.

Территория общины хорошо известна ее членам и соседям. «На границах нет никаких условных знаков, - пишет Л. Котлоу, - но все пигмеи хорошо знают, где проходят эти условные линии. Более того, вам никогда не удастся уговорить пигмея, даже за щедрое вознаграждение, нарушить невидимую границу... Проводники-пигмеи будут сопровождать вас только до границы их владений» [81, с. 63]. Чужие допускаются на угодья общины только с согласия последней. Произвольное нарушение границ чревато конфликтами, но пигмеи, как уже говорилось, избегают нарушать границы чужих территорий, и столкновений на этой почве, как правило, не бывает. Преследуемое охотниками животное принадлежит той общине, на земле которой оно убито; если соседние общины находятся в дружеских отношениях друг с другом, они или делят добычу, или собственники территории уступают ее охотникам. Границы общинной территории, где протекает хозяйственная деятельность пигмеев, образуют своего рода окружность. Радиус активной хозяйственной деятельности вокруг стойбища - 3-4 км [503, т. 2, ч. 1, с. 96-98; 560, с. 123-124].

Если собственность на землю является коллективной, общинной, то все предметы личного пользования, изготовленные и употребляемые отдельным человеком, а также семейная хижина составляют его личную собственность [503, т. 2, ч. 1, с. 274-276; 587, с. 186]. Домашняя утварь, орудия собирательства принадлежат женщинам, копья, луки и стрелы, охотничьи сети - мужчинам. П. Шебеста пишет, правда, что оружие, одежда и некоторые другие предметы рассматриваются иногда в качестве собственности всей общины, однако уточняет, что распоряжается тем или иным предметом всегда один какой-нибудь человек и никто в общине, даже наиболее авторитетные, старейшие ее члены, не имеет права посягать на него. Более того, даже муж не может распорядиться по своему усмотрению вещами, принадлежащими жене, без ее ведома [503, т. 2, ч. 2, с. 535-536]. В чем же выражается право общины на эти предметы, если собственность на них, по существу, личная? Замечание Шебесты объясняется, видимо, тем, что в обществе пигмеев интересы общины доминируют над личными интересами.

Некоторые деревья с пчелиными ульями принадлежат той семье, которая первая их обнаружила и отметила особыми знаками. Другие пигмеи с уважением относятся к этому виду собственности, как и к любому иному [585, с. 237]. Семейная или личная собственность на деревья известна андаманцам и семангам. Таковы отношения собственности у пигмеев, и здесь, как и во многих других сферах социально-экономической жизни, пигмеи ничем не отличаются от остальных охотников и собирателей.

Коллективизм пигмеев распространяется и на отношения распределения. По словам К. Тернбулла, «община может существовать только благодаря тесному сотрудничеству ее членов и разработанной системе взаимных обязательств, вследствие чего каждый получает что-то из сегодняшней добычи» [585, с. 100]. Запасов пигмеи не делают. Убитое на охоте животное обычно делится тут же на месте, и каждый охотник возвращается в стойбище со своей долей. Если же убитое животное принесено в стойбище целиком, его делят наиболее авторитетные, старейшие члены общины согласно традиционным правилам между всеми общинниками, как принимавшими, так и не принимавшими участия в охоте. Если в сеть попало мелкое животное, хозяин сети имеет право на большую часть добычи. Крупное животное, по свидетельству Э. Патнем, делят поровну между всеми членами общины [113, с. 37, 40; 477]; правда, мужчины, женщины и дети получают особые доли добычи в зависимости от пола и возраста. Например, печень, которая особенно ценится у пигмеев, обычно достается старикам и женщинам [320, с. 76-78; 587, с. 172]. Люди, обладающие особыми способностями, как и старейшие члены общины, при распределении охотничьей добычи имеют некоторые преимущества. Те и другие могут отложить для себя лучшие куски, даже если они и не принимали участия в охоте. Стрелок, убивший животное, тоже претендует на значительную часть добычи [509, с. 47-50; 503, т. 2, ч. 2, с. 339; 560, с. 118-119]. В отличие от охотничьей добычи продукты собирательства не распределяются внутри всей общины, а поступают в распоряжение отдельных семей. Однако всякий излишек сверх необходимого семье минимума передается общине.

Ограничиться утверждением, что распределение в первобытной общине имеет равнообеспечивающий характер, значит отметить лишь одну его сторону, хотя и важную, отражающую сущность первобытнообщинных отношений. Но эти отношения проявляются и в том, что старшим и выдающимся членам общины, иногда женщинам, независимо от того, были они на охоте или нет, достаются лучшие части добычи.

Все главные решения, касающиеся хозяйственной и других сфер общественной жизни пигмеев, принимаются с общего согласия. У пигмеев нет вождей, стоящих над общинами, нет совета старейшин как сложившегося института или иных органов власти, нет религиозных лидеров. Мужчины и женщины равноправны [589, с. 178-182; 478, с. 334]. Наибольшим влиянием пользуются самые опытные, но не обязательно самые старые члены общины (хотя пигмеи уважают пожилых людей и старейшие имеют такой же высокий статус, как и лучшие охотники), которые организуют коллективную охоту, руководят религиозными обрядами, улаживают конфликты внутри общины, ведут переговоры с ее соседями. Люди добровольно подчиняются им, охотно обращаются к ним за советами. Наиболее авторитетные члены общины пользуются и некоторыми привилегиями; так, им принадлежит исключительное право делить охотничью добычу. Власть самых влиятельных людей (не более чем «первых среди равных») [503, т. 2, ч. 2, с. 289-290; 311, с. 24; 310, с. 285-286], ограниченная обычаем и традицией, покоится исключительно на общественном признании их выдающихся личных качеств. В некоторых ранних источниках есть сведения о существовании у пигмеев наследственных вождей, в других - об этом не упоминается. Авторитетные современные исследователи - П. Шебеста, К. Тернбулл и др. - отрицают это [587, с. 184-185].

Все сказанное выше характеризует систему традиционных отношений. У пигмеев, которые испытали воздействие более развитых соседей, общины объединяются в интегрированные сообщества, каждое из которых возглавляют один или два вождя, при этом старший - нтума - является религиозным лидером, а младший - коумбети - руководит хозяйственной жизнью [325, с. 147-180]. У нгомбе, обитающих в Восточном Камеруне, во главе каждой общины стоит вождь, при котором есть совет старейшин. Подобная структура власти несвойственна пигмеям, живущим в традиционных условиях.

Социальный мир пигмея, как и многих других охотников и собирателей, ограничен ближайшими соседями, обычно членами общины, в которой он живет, да еще банту, с которыми его община поддерживает отношения. Поэтому и самоидентификация пигмея не выходит за пределы общины [310, с. 278]. Племенного самосознания у пигмеев нет и быть не может, потому что племя как социальная общность еще не сложилось. Следовательно, на этом раннем уровне общественного развития этническое самосознание - это самосознание члена общины, а этническая общность - сама община.

Итак, в обществе пигмеев действует несколько различных, но сбалансированных тенденций: общинная собственность на землю как основа социально-экономической структуры и личная собственность на объекты индивидуального или семейного пользования; преобладание коллективизма в добывании и распределении пищи и наряду с этим индивидуальное ее добывание и внутрисемейное распределение; разделение труда между мужчинами и женщинами и между людьми разных возрастов, отвечающее их возможностям, индивидуальным способностям и сложившимся в обществе традициям; внутренняя мобильность, органически присущая общине, дисперсия и концентрация, подвижность и оседлость как выражение социальной адаптации к меняющимся внешним условиям; стабильность общин, связанных с определенными территориями, и взаимное перераспределение их членов для восстановления оптимальной численности общин, отвечающей хозяйственным потребностям. Все это, за немногими исключениями, не имеющими принципиального характера, свойственно и другим охотничье-собирательским обществам.

Бушмены населяют обширные пространства Южной Африки, преимущественно области пустынь и полупустынь. Они делятся на многочисленные этнические группы, каждая со своим собственным языком (или диалектом) и самоназванием. Численность бушменов в конце 50-х годов XX в., согласно данным Международного института Африки, составляла 54 тыс. (подробнее см. [41, с. 85]), в настоящее время - 70 тыс. [82, с. 6; 37, с. 870]. Эти цифры опровергают представление о неуклонном исчезновении бушменов. Они сумели приспособиться к сложным экологическим условиям, и за этим, несомненно, стоит опыт многих поколений. В доколониальную эпоху бушмены населяли всю Южную Африку от долины реки Замбези до мыса Доброй Надежды; в середине XVII в. их численность оценивалась приблизительно в 150-300 тыс. человек. С приходом европейцев в 1652 г. началось систематическое истребление бушменов, обитавших к югу от реки Оранжевой; однако там, где они сохранились, их численность вновь увеличивается [582, с. 174-186; 363, с. 5-8].

Существует мнение, что бушмены, населяющие Калахари, были вытеснены сюда племенами банту, а затем европейцами. В действительности же все говорит за то, что бушмены являются аборигенами этой географической области. Поселения охотников и собирателей, относящиеся к уилтонской культуре и обнаруженные в области Добе, показывают, что бушмены населяют эту часть Калахари с глубокой древности, и нет никаких доказательств того, что они - недавние пришельцы, нашедшие здесь убежище [389, с. 51]. Наскальная живопись Калахари (во многом аналогичная палеолитической живописи Европы) служит косвенным свидетельством этого. Некоторым фрескам не менее 7-9 тыс. лет [610; 255, с. 182; 567, с. 12-13]. Сотни таких же рисунков и гравюр найдены и в других местах Южной Африки. Правда, бушмены отрицают, что рисунки и гравюры на скалах и в пещерах оставлены их предками, но ведь и современные аборигены Австралии приписывают создание подобных древних изображений каким-то мифическим существам. По мнению Дж. Д. Кларка и других археологов, бушмены - потомки позднепалеолитического населения этого региона, населявшего его за много тысячелетий до прихода банту и европейцев [231, с. 117]. Палеоантропологические материалы свидетельствуют о том, что бушменский (или койсанский) тип формировался в Южной и Восточной Африке и был широко распространен на юге континента по крайней мере 11 тыс. лет назад [77, с. 115, 157-158]. До сих пор хадза и сандаве Северной и Центральной Танзании - представители этого древнего массива - говорят на «щелкающих» языках, свойственных бушменам Южной Африки; однако большинство остальных областей древнего расселения народов койсанского типа теперь населено бантуязычными народами. Фрагмент черепа из пещеры Бордер-Кейв (Южная Африка), заселенной не позднее 35 тыс. лет назад, имеет признаки протокойсанского типа, а отделение бушменского типа от готтентотского произошло около 10 тыс. лет назад [492, с. 23-26]. Культуры позднего палеолита - смитфилд, уилтон - принадлежали уже непосредственным предкам народов койсанского типа.

Материальная культура и хозяйство обитателей стоянки Гвишо (Замбия), относящейся к III - началу II тысячелетия до н. э., имеет очень много общего с культурой и хозяйством современных бушменов. На протяжении длительного времени стоянка служила для многих поколений центром охотничьей и собирательской деятельности - здесь разделывали убитых на охоте животных, хранили и готовили растительную пищу. Здесь стояли хижины и ветровые заслоны из ветвей и травы, напоминающие жилища бушменов. Обнаружены наконечники стрел и запасы растения, из которого бушмены кунг и ныне добывают яд для стрел. Техника охоты была, видимо, той же, что и у современных бушменов. Периодически люди уходили с базовой стоянки, а затем вновь возвращались, как делают бушмены и в наши дни. Антропологически население стоянки относилось к койсанскому типу [266]. Границы палеолитических стоянок и поселений современных бушменов нередко почти полностью совпадают. У современных бушменов характер освоения территории, подвижность общин и хозяйственных групп, являющаяся эффективным механизмом приспособления к сезонным и годовым колебаниям в размещении природных ресурсов, остаются такими же, как в далекой древности [620, с. 249-250, 252]. Таким образом, не только в Калахари, но и на ее окраинах бушмены - такие же коренные жители, как и на юге континента [317, с. 82]. Когда около 1600 лет назад племена банту пришли в Южную Африку, они нашли ее заселенной предками бушменов и готтентотов, которые жили здесь уже много тысячелетий. «Ранние иммигранты, знакомые с обработкой железа, проникали в страну небольшими группами. Они смешивались с аборигенами - бушменами и готтентотами - или жили с ними на одной территории» [232, с. 283]. Освоение обширных внутренних областей Южной Африки основной массой банту завершилось за несколько столетий до появления на юге Африки первых европейцев, но и после этого здесь длительное время сохранялись оазисы нетронутой бушменской культуры.

Древнейшим компонентом населения Южной Африки признавали бушменов еще Дж. Стоу и И. Шапера, авторы первых обобщающих исследований по истории и этнографии бушменов, готтентотов и бергдама [548; 517]. Да и в легендах самих бушменов - жителей Калахари - говорится о том, что они населяют ее «с начала мира». В преданиях банту есть сведения о том, что, когда они впервые пришли сюда, бушмены уже населяли обширные пространства Южной, Восточной и Центральной Африки. Антропологические и лингвистические следы древнего бушменского населения, сохраняющиеся в Восточной и Центральной Африке, подтверждают это [517, с. 26-31; 421, с. 52-53; 390, с. 76]. Бушмены Калахари совершенно самостоятельны в этнокультурном и языковом отношении [517, с. 33, 36-41]. Вплоть до недавнего времени их изоляция была обусловлена физико-географическими факторами: со всех сторон бушменов окружали незаселенные земли. «Археология, устные предания, образ жизни на протяжении нескольких последних поколений - все указывает на то, что бушмены кунг - коренные обитатели пустыни Калахари, а не изгнанники из более благоприятных в природном отношении областей» [620, с. 244-245].

Вся культура бушменов, материальная и духовная, неразрывно связанная с охотничье-собирательским бытом, складывалась на протяжении тысячелетий. Их адаптацию к жизни в пустынях и полупустынях по эффективности можно сравнить только с адаптацией аборигенов Австралии к жизни в аналогичных условиях. И у бушменов, и у австралийцев нет и признаков культурной деградации; искусство бушменов - живопись, музыка, танцы, устное творчество - зачастую богаче, чем у окружающих народов [548, с. 250]. «Ни один африканский народ не может сравниться с бушменами в знании природы. Они непревзойденные охотники, знатоки змей, растений и насекомых, они художники и наследники богатого фольклора» [301, с. 132]. В культуре бушменов нет ни малейших следов того, что когда-либо в прошлом они занимались земледелием или скотоводством. «Животные созданы для того, чтобы кормить нас, а не для того, чтобы мы кормили их», - говорят они [153, с. 65].

Итак, традиционная культура и история бушменов дают полное основание рассматривать их наряду с австралийцами, пигмеями и некоторыми другими народами мира как типичное, репрезентативное охотничье-собирательское общество. Ценность бушменского этнографического материала для изучения охотничье-собирательской общины определяется древностью бушменов как охотников и собирателей, устойчивостью их общественного строя. Подобно аборигенам Австралии, бушмены донесли до наших дней одну из древнейших охотничье-собирательских культур человечества.

Почти половина бушменов Намибии все еще ведет традиционный образ жизни. То же относится и к бушменам Анголы. К середине 70-х годов XX в. из 30 тыс. бушменов Ботсваны около 5 % еще жили, как их далекие предки [363, с. 20]; остальные периодически нанимались на фермы европейцев или в хозяйства банту. Дольше всего традиционные устои жизни сохранялись у бушменов северной группы - кунг и ауен (северо-восточная часть Намибии и прилегающие районы Ботсваны), у о кунг (Ангола), у нарон и гви (Ботсвана), обитающих в центре Калахари. К началу 30-х годов лишь кунг, ауен и нарон не были затронуты европейской колонизацией и влиянием соседних народов [459; 258; 216]. Из всех этих этнических групп в наибольшей изоляции вплоть до середины XX в. оставались кунг областей Добе и Най Най (общая численность их в настоящее время - 13 тыс. человек), поэтому-то они и стали объектом интенсивного изучения. Правда, металлические наконечники стрел и копий, сменившие прежние костяные, начали проникать к ним от банту еще с конца прошлого века, но это не повлияло на общественную жизнь бушменов. Постоянное поселение скотоводов-гереро было основано здесь не ранее 1925 г., а европейская администрация учреждена только в 1948 г. До 50-х годов XX в. многие бушмены кунг никогда прежде не видели европейцев [567, с. 11; 388, с. 330-332].

Первыми европейцами, которые провели в местах расселения кунг более нескольких недель, были Л. Маршалл и члены ее семьи; произошло это в 50-х годах. Им принадлежат и первые наиболее полные и детальные этнографические описания жизни бушменов. Эти исследования продолжила Гарвардская этнографическая экспедиция. Европейские фермеры проникли в Най Най лишь по следам экспедиции, открывшей этот район для науки [421, с. 2-14, 49-60]. В 60-х годах были предприняты попытки перевести отдельные группы бушменов на оседлость и привить им навыки производящего хозяйства, однако они окончились неудачей: кунг и поныне остаются охотниками и собирателями [390, с. 40]. Правда, та часть бушменов, которая находилась под более длительным воздействием соседних скотоводов, утратила некоторые черты традиционной культуры и общественного строя [307; 524, с. 9-32].

О традиционном общественном строе бушменов, прежде всего бушменов Калахари, которым удалось сохранить традиционную социальную структуру лучше и полнее, чем другим этническим группам, существуют надежные этнографические сведения Исторические данные свидетельствуют о том, что и исчезнувшие ныне бушмены Капской колонии и других мест имели такую же социальную организацию, как и бушмены Калахари [397, с. 46-50; 256, с. 1-5]. Одним из устоев этой организации является территориальность - прочная экономическая связь с территорией группы и глубокая привязанность к ней. Ожесточенность, с которой бушмены Капской колонии сопротивлялись захвату своих земель, говорит о том, что они не желали, да им и некуда было отступать. На значительной территории ЮАР бушмены были просто уничтожены [153; 75, с. 130-134].

Записки европейцев показывают, что в XVIII - начале XIX в. кунг и другие бушмены Калахари вели тот же образ жизни, что и ныне: переходили небольшими группами от одного источника пищи или водоема к другому [341, с. 9-11]. Систематические миграции более или менее крупных, нередко семейных групп на близкие или далекие расстояния, концентрация или рассеивание их в зависимости от распределения и количества природных ресурсов - такая модель освоения экоценозов была свойственна бушменам пустыни, видимо, с глубокой древности [363, с. 73-97]. Освоение каждой такой группой различных природных зон па протяжении хозяйственного года - традиционная черта жизни бушменов. При этом со сменой сезонов меняется и структура групп, что служит выражением социальной адаптации к природным условиям.

Зависимость всего образа жизни бушменов от природных условий, меняющихся от сезона к сезону, от года к году, хорошо видна из сравнения описаний одной и той же группы разными авторами в разное время. Так, Дж. Зильбербауер, изучавший бушменов гви, обнаружил, что значительную часть их рациона составляет мясо, тогда как, по свидетельству X. Танака, посетившего эту группу несколькими годами позже, они почти целиком зависят от растительной пищи [528; 557, с. 1-26]. Другой пример: к северу от Добе находятся обширные рощи монгонго (орехи, собираемые с этих деревьев, - основная и излюбленная пища бушменов кунг), однако в сезон дождей Хванаси, обычно негостеприимная равнина с многочисленными солеными озерами, привлекает кунг возможностью охоты на антилоп, жирафов, сернобыков и других стадных животных.

Согласно Л. Маршалл, кунг области Най Най различают шесть сезонов года, а по другим данным - пять: сезон весенних дождей (октябрь - ноябрь), сезон летних дождей (декабрь - март), осенний сезон (апрель), зимний сухой сезон (май - август), ранний весенний сезон (август - октябрь). Каждый из них имеет особое название [421, с. 67-68; 363, с. 32-33; 390, с. 103-105].

Бушмены отнюдь не влачат голодное существование, как часто думают. Ежедневное потребление пищи бушменами кунг составляет 2140 калорий на человека. Этого вполне достаточно, если принять во внимание рост и вес бушменов, а также количество расходуемой ими энергии [389]. На земле бушменов кунг больше природных ресурсов, чем в других местах Калахари. Деревья монгонго дают постоянный и обильный урожай орехов, которые питательностью и калорийностью превосходят злаковые культуры. Собирать эти орехи можно круглый год. Бушмены объясняют свое нежелание заниматься земледелием так: «Зачем нам выращивать растения, когда в мире так много орехов монгонго?» [393, с. 33].

Помимо орехов бушмены Калахари имеют в своем распоряжении десятки других съедобных растений. По наблюдению И. Бьерре, бушмены этой области употребляют в пищу не менее пятидесяти шести видов кореньев, стеблей, листьев, фруктов, ягод, орехов, семян [41, с. 100]. Бушмены Добе имеют наименования для 85 видов растений (которые они считают съедобными) и 54 видов животных. Добыванию пищи они посвящают не более трех дней в неделю, остальные четыре-пять дней отдыхают на стоянке или посещают соседей [389, с. 59, 74].

Растительная пища, собираемая главным образом женщинами, составляет, по данным Л. Маршалл, до 80 % всего рациона кунг [419, с. 335]. По словам Р. Ли, женское собирательство дает около 2/3 всей пищи, потребляемой бушменами кунг, остальное приносит мужская охота [390, с. 310]. Количеством, доступностью растительной пищи и воды как главных источников существования регулируется величина общины. Л. Маршалл пишет, что растительные ресурсы вокруг каждого постоянного водоема способны обеспечить пищей относительно большую группу - 32 человека [419, с. 328, 336]. От количества пищи вокруг стоянки во многом зависит и продолжительность пребывания на ней.

Хозяйственная жизнь бушменов покоится на половозрастном разделении труда [153, с. 116]. Женщины собирают растительную пищу, заготавливают воду и топливо, строят хижины, готовят еду; мужчины охотятся, делают одежду, орудия, утварь. На основе разделения труда образуются целевые группы женщин-собирательниц и мужчин-охотников. Женщины работают группами из двух-пяти человек, однако каждая собирает растения только для себя и своей семьи. Если мужчины иногда принимают участие в собирательстве, то женщины никогда не допускаются к охоте; охота у бушменов - занятие исключительно мужское [421, с. 96, 130; 390, с. 235]. Характерным орудием собирательства (для выкапывания корней и клубней) является кипи-палка из прочного дерева, утяжеленная круглым камнем, просверленным в центре, и снабженная навершием-рогом.

Бушмены не любят выходить на охоту большими группами - такая охота, по их мнению, не может быть успешной. Кунг охотятся группами, в которые входит обычно от двух до пяти охотников. У гви группы охотников изредка достигают двенадцати человек, однако и они в большинстве случаев предпочитают охотиться по двое. Охота загоном, характерная для пигмеев, бушменами практикуется редко, зато им известна охота преследованием, успех которой зависит главным образом от индивидуальных усилий каждого отдельного охотника. Коллективизм, столь свойственный бушменам, проявляется не столько в добывании пищи, сколько в ее распределении, в котором принимает участие вся община.

Группы охотников образуются совершенно свободно, состав и организация этих групп зависят лишь от желания участников. Отношения кровного родства или свойства при этом не принимаются во внимание, совместно охотиться могут даже представители разных общин. Опытные охотники выступают неформальными лидерами таких групп [363, с. 357-358; 421, с. 132-133, 287-312].

Охотничье оружие бушменов - луки и стрелы, копья (в последнее время с железными наконечниками, получаемыми от соседей-банту), метательные палицы на птиц и небольшую дичь. Применяются ловчие ямы и ловушки. Бушмены, так же как австралийцы и пигмеи, охотятся с собаками [283; 255, с. 94, 97; 390, с. 128-142].

Собирательством бушмены заняты постоянно, с охотой дело обстоит иначе. После нескольких дней успешной охоты, когда охотник выступает в роли хозяина при распределении добычи, он перестает выходить на охоту и получает от других охотников то, что они ранее получали от него: ведь общество бушменов основано на взаимопомощи [363, с. 44; 388, с. 345-347].

Хотя мужская охота дает не более 40 % всей пищи, потребляемой бушменами, мужчины тратят на добывание средств существования в целом больше времени (в среднем около 2,7 дня в неделю), чем женщины (около 2,1 дня в неделю). Как и у других охотников и собирателей, мясная пища ценится значительно выше, чем растительная [390, с. 450-451]. Однако, несмотря на это, а также несмотря на то, что женщины отстранены от участия в охоте, общественный статус женщин у бушменов выше, чем в некоторых других охотничье-собирательских обществах [390, с. 454].

Итак, хотя производство у бушменов имеет в целом коллективный характер, добывание пищи осуществляется преимущественно маленькими группами или даже индивидуально, а границы между мужским и женским трудом (за исключением охоты) проведены не всегда четко. Охота и все, связанное с нею, в том числе продукты охоты и их распределение, занимают главное место в жизни общины [390, с. 205]. Охота «возвышает их (мужчин-бушменов. - В. К.) и будит в них энергию, она превращается в своего рода религиозный ритуал. Поэтому охоте посвящается так много песен, танцев, рассказов» [41, с. 106].

Способы сохранения пищи впрок очень несовершенны, и пища съедается, как правило, в течение двух суток после того, как она принесена на стоянку. Глиняной посуды сами бушмены не изготовляют, а получают ее от банту. Огонь бушмены добывают высверливанием [390, с. 147-148, 156-157]. Жилищами им служат укрытия под скалами и пещеры (в горных районах), сооружают они также ветровые заслоны и примитивные хижины из ветвей и травы.

Обычай бушменов перед наступлением сезона дождей поджигать сухую траву, чтобы заставить ее лучше расти, дал основание некоторым исследователям назвать бушменов «собирателями, заранее планирующими свои действия», собирателями, хозяйство которых включает в себя плановое начало [509, с. 133]. Этот обычай был не менее широко распространен в Австралии и Тасмании. Необходимо отметить, что плановое начало присуще в большей или меньшей степени любому присваивающему хозяйству, в отмеченном обычае скорее присутствует важный элемент производящего хозяйства: результат преднамеренных действий наступает через сравнительно длительный промежуток времени.

Систематическое поджигание травы и кустарника на протяжении многих поколений имело в Южной Африке такое же глубокое по своим последствиям воздействие на окружающий ландшафт, как и аналогичная практика австралийцев и тасманийцев. Создание антропогенного ландшафта начинается, таким образом, уже на стадии развития, соответствующей охоте и собирательству.

Отношение к природе, связи с ней строятся у бушменов так же, как и у других охотников и собирателей, которые приспосабливают не столько природную среду к своим потребностям, сколько общество к природному окружению [581; 420, с. 241-278; 391, с. 125-147; 217; 558]. Институтом, в котором процессы и механизмы социальной адаптации обнаруживаются наиболее ярко и полно, является охотничье-собирательская община.

В традиционных условиях бушмены ведут кочевой образ жизни в составе охотничье-собирательских общин. Именно этот термин употребляет в своем исследовании о бушменах один из наиболее авторитетных авторов - И. Шапера. Члены общины живут и трудятся как единый коллектив; простые семьи, составляющие общину, связаны узами кровного родства и свойства, способствующими эффективному функционированию этого коллектива. Каждая община автономна, она сама ведает своими делами. Самостоятельность, автаркия общины как единой социальной и экономической общности настолько велики, что, например, многие общины этнической группы хейкум (живущей юго-западнее кунг) даже имеют собственные названия [517, с. 75-76]. Индивидуально, семьями, хозяйственными группами или всей общиной бушмены свободно кочуют по общинной территории и избегают без особой необходимости выходить за ее пределы. Покидать свои земли можно только в заранее оговоренных случаях: для совместного пользования водоемом в засушливое время года, для того, чтобы навестить родственников, или с целью обмена. Особых знаков на границах, которые проходят по естественным рубежам, не существует. Люди хорошо знают пределы общин. Произвольное нарушение границ соседней общины и посягательство на ее ресурсы могут привести к межобщинным столкновениям. Вследствие этого отдаленные общины даже одной этнической группы часто не имеют непосредственных контактов и не знают друг друга. Стоянки общины и отдельных хозяйственных групп обычно расположены около водоемов, принадлежащих общине.

Ранние авторы сообщают о бушменских общинах (преимущественно на крайнем юге Африки) численностью от 100 до 150 человек, но упоминают и о группах меньшего размера [170, с. 232-233; 268, с. 252-253]. Более поздние данные свидетельствуют о том, что количество семей, живших вместе, редко превышало три или четыре. Так, С. Дорнан почти не встречал более шести или семи семей, т. е. около 30 человек одновременно [255, с. 130]. Имеются сообщения о группах, насчитывавших от 8 до 25 человек; группы в 70 и даже 100 человек упоминаются значительно реже: вероятно, они возникали в исключительных обстоятельствах [396, с. 431]. По данным И. Шаперы, самая крупная группа о кунг состояла из 16 мужчин и 15 женщин. У бушменов нхаро, или нарон, общины насчитывали от 20 до 30, иногда до 80 человек, у ауен - до 100 человек, у кунг - от 30 до 70 человек. В 50-х годах XX в. в общинах области Най Най было в среднем по 25 человек (в крупнейшей - 42 человека, в самой мелкой - 8 человек, членов одной семьи) [421, с. 196]. По словам Р. Ли, общины области Добе объединяют в среднем 32 человека [393, с. 37]. И. Шапера и Л. Крживицкий считают, что в целом, без учета локальных и временных колебаний, величина бушменской общины - 50-60 человек [517, с. 78-79; 378, с. 58].

Хозяйственные группы и семьи регулярно отделяются от общины для самостоятельных поисков пищи. Количество семей на стоянке - непостоянная, меняющаяся, экологически обусловленная величина. Так, у нарон можно увидеть вместе то три-четыре семейные хижины, то двадцать. У ауен в засушливое время года вместе живут одна или две семьи, а в сезон дождей - до тридцати семей. В периоды особенного изобилия животной или растительной пищи могут собраться на непродолжительное время даже люди разных общин, образовав группы от 100 до 1000 человек [517, с. 80].

Относительно устойчивые поселения наблюдались в прошлом лишь в бассейнах рек Окаванго и Замбези, но и здесь оседлость имела сезонный характер - стоянки на период сухого сезона и сезона дождей находились в разных местах. Хукве жили вместе в сезон дождей, а в сухое время рассеивались хозяйственными группами и отдельными семьями. Стоянки остальных бушменов почти всегда были временными. Стоянки и поселения бушменов не имели единого для всех групп плана. У хейкум хижины располагались вокруг большого дерева, окружавшее его открытое пространство служило местом проведения обрядов и иных общественных мероприятий. Свойственное многим охотникам и собирателям сооружение стоянки по окружности с площадкой для собраний и обрядов внутри характерно и для кунг. Каждая семья занимает на такой стоянке отдельную хижину или отдельное открытое пространство. Входы хижин обращены к центру стоянки, у входов расположены семейные очаги [517, с. 86-88; 363, с. 61-65]. Такой же тип поселения характерен для пигмеев долины реки Итури и для многих других охотников и собирателей, как в древности, так и в современную эпоху. Вероятно, он отвечает социально-психологической структуре охотничье-собирательского общества, являясь своего рода архетипом поселения первобытной человеческой группы. Возвращаясь из года в год к одному и тому же водоему, кунг никогда не устраивают стоянку на прежнем месте и не зажигают огонь на старом кострище - у них существует поверье, что это приносит неудачу [421, с. 79].

Хозяйственные группы кунг в области Добе обычно насчитывают от 10 до 30 человек, и их состав постоянно меняется, как и число семей, входящих в хозяйственные группы [390, с. 54]. Однако это всегда члены одной и той же общины, добывающие пищу на ее территории. Гибкая социально-территориальная организация бушменов идеально приспособлена к природным условиям и хозяйственным требованиям.

Этнографы почти единодушны в том, что общество бушменов знает только две формы социальной организации - общину и простую или сложную семью. А такую важную форму социальной организации, как хозяйственная группа, они не называют. Но совокупность хозяйственных групп, как известно, есть сама форма существования охотничье-собирательской общины в определенных условиях. Л. Маршалл, например, говорит об общине бушменов кунг так, как если бы община и хозяйственная группа совпадали. Впрочем, эта ошибка распространена достаточно широко. Р. Ли характеризует стоянки бушменов кунг как открытые объединения, ведущие совместное хозяйство и ежедневно меняющие численность и состав. Каждая из четырнадцати стоянок в области Добе, которую в 60-х годах XX в. населяли около 450 бушменов, была связана с одним из водоемов. Во время сухого сезона, с мая по октябрь, все население области собиралось вокруг этих водоемов. Возле самого большого водоема размещалось пять стоянок, в которых обитало 94 человека. В среднем на каждой стоянке жило 17 человек, а возле каждого водоема - по 42 человека [393, с. 31]. Думается, что та социальная форма, которую Р. Ли называет стоянкой, является частью общины, т. е. хозяйственной группой, и что общинная организация, основанная на совокупности хозяйственных групп, сохранилась у бушменов Добе так же, как и у остальных бушменов Калахари. По-видимому, совокупность стоянок, постоянно тяготеющих к одному из источников, и является общиной.

Здесь, как и у бушменов ряда соседних областей и у некоторых других охотников и собирателей, стабилизирующий фактор общинной организации - территория, порою даже не вся территория, а ее жизненный центр - водоем (как в случае, приведенном Р. Ли). У бушменов, как и у пигмеев бассейна реки Итури, сама общинная территория способствует устойчивости общины как социального института. При этом использование растительных ресурсов, сменяющих друг друга от сезона к сезону, наилучшим образом достигается подвижными, относительно независимыми хозяйственными группами.

Р. Ли предпочитает называть стоянками или поселениями и сами общины бушменов, объясняя это тем, что со словом «община» в западной этнографии часто связывается представление о патрилинейной, вирилокальной, территориальной и экзогамной группе, тогда как общины бушменов всеми этими признаками не обладают [390, с. 56]. Мне, однако, кажется, что к ним вполне приложимо понятие «община», к тому же стоянка может принадлежать не только общине, но и хозяйственной группе. Жесткая модель, связывающая общину со всеми перечисленными Р. Ли признаками, вообще неприложима ко всем охотничье-собирательским обществам, обладающим разным историческим опытом, живущим в различных экологических условиях и вынужденным приспосабливать к ним свою социальную структуру. Многие общины австралийцев также не обладают всеми перечисленными признаками, что не мешает нам называть их общинами - ведь они являются основными социально-экономическими общностями австралийского охотничье-собирательского общества. Состав и численность общин у бушменов Калахари, если верить этнографам, весьма непостоянны, может даже сложиться впечатление, что общинной организации здесь вообще не существует. В действительности это один из вариантов первобытной охотничье-собирательской общины; такой тип общины встречается в особых экологических условиях и в Австралии. Р. Ли пишет, что и общество бушменов кунг имеет некий стабильный базис. Это билатеральная, относительно постоянная группа, кочующая в полном составе по крайней мере часть года, т. е. та самая общность, которую Р. Ли называет то локальной группой, то стоянкой или поселением. Каждая из этих общностей группируется вокруг устойчивого ядра, которое состоит из людей, связанных кровным родством, обычно родных и двоюродных братьев и сестер вместе с их мужьями и женами [390, с. 58; 388, с. 351]. Социотерриториальная организация бушменов имеет, таким образом, устойчивую, стабильную основу. Условие ее стабильности - обитаемая и осваиваемая территория, а на ней - постоянный водоем и достаточное количество разнообразной пищи на протяжении всего года. Итак, община бушменов стабильна как группа, связанная с определенной территорией и контролирующая природные ресурсы этой территории. При этом состав общины менее стабилен, чем ее самоотождествление как общности.

Небольшие ежегодные изменения в составе общины отмечены и у бушменов гви, которые также могут рассматриваться как стабильные, но открытые общности: члены общин, если пожелают, покидают их и вливаются в другие общины [527]. Совместно живущие и кочующие семьи кунг образуют общину - нгабеси («люди, живущие вместе»). Каждая община осваивает находящуюся в ее собственности определенную территорию - нгоре (площадь - от 300 до 1 тыс. кв. км). В 50-х годах кунг области Най Най насчитывали около 1 тыс. человек и делились на 36 или 37 общин. Если состав общин текуч и непостоянен, а численность и подвижность их экологически обусловлены, то общинная территория и ее ресурсы - водоемы, рощи монгонго и т. д. - постоянны. Именно община в целом является субъектом собственности на эту землю и ее ресурсы [421, с. 187-191, 287; 169, с. 131-144]. Община неразрывно связана с территорией. Отдельный человек и отдельная семья имеют право на естественные ресурсы этой территории только постольку, поскольку принадлежат к общине, следовательно, община - необходимое условие самого их существования.

Ядром (кхауси) общины кунг является группа сиблингов старшего возраста, мужчин и женщин с их женами и мужьями, от которых ведет происхождение большинство остальных членов общины [421, с. 182-184]. Мужья и жены людей, входящих в ядро общины, в свою очередь, вводят в нее своих сиблингов, их мужей и жен. Вокруг этого ядра и формируется община. Обычно все члены общины могут проследить свои родственные связи с кхауси [388, с. 351, 355]. Само слово «кхауси» означает «собственники», «хозяева» общинной территории (нгоре) и ее растительных и водных ресурсов. Кхауси - это те, к кому люди, пришедшие из других общин, обращаются за разрешением воспользоваться водоемом и другими ресурсами общинной территории. Люди, влившиеся в общину со стороны, либо как мужья или жены ее членов, либо как их кровные родственники или свойственники, становятся равноправными членами общины. Каждая община кунг, включая людей, составляющих ее ядро, их потомков, а также лиц, пришедших из других общин, но живущих в данной общине и принимающих участие в ее общественной и хозяйственной жизни, является коллективным собственником определенной территории и ее природных ресурсов. Это - естественно сложившийся коллектив, основанный на сотрудничестве и взаимопомощи. Взаимопомощь - норма его жизни. Те, кто находится в более благоприятной ситуации, неизменно помогают тем, кто испытывает бедствие. Когда пересыхают водоемы, общины, которые владеют ими, временно разбиваются на семьи и присоединяются к тем родственникам, которые живут у непересохших источников, или же вся группа переселяется к водоему, где ее члены имеют родственников [419, с. 327]. В зависимости от сезона и от количества осадков общины кунг то расходятся, возвращаясь в собственные угодья, то вновь соединяются у одних и тех же водоемов [390, с. 350-360]. В зимнее сухое время года у одного водоема собирается от двух до семи общин, или почти 200 человек, хотя постоянно там живет только 40. И все эти люди имеют право пить воду и собирать пищу, ведь здесь постоянно живут их родственники. Таким образом, бушмен обладает правом на естественные ресурсы не только его общины, но, при известных обстоятельствах, и той общины, где родился он или его жена, живут родители жены и другие близкие родственники [567, с. 84-85, 148-149]. Вступление в брак, как и рождение в общине, - важный фактор, определяющий членство в общине. Следовательно, на людей, вошедших в нее по браку или иными путями, распространяются все права членов общины, включая право на ресурсы общинной территории. Общины, устраивающие свои стоянки у одного водоема, всегда живут на известном расстоянии друг от друга, подчеркивая этим свою самостоятельность [421, с. 17]. Так же в аналогичной ситуации поступают пигмеи. В этом обнаруживается одна из универсалий охотничье-собирательского общества - ощущение членами общины своего единства и своей самобытности, своей отъединенности от других, даже родственных общин.

Община бушменов, как уже говорилось, не жесткая система, она предполагает сравнительно высокую степень мобильности отдельных лиц и семей. Но, несмотря на это, общины кунг и других этнических групп бушменов часто на протяжении многих поколений сохраняют собственные названия, в которых выражено самосознание их членов как представителей автономных и устойчивых общностей. Называя общину, к которой он принадлежит, бушмен идентифицирует себя [421, с. 180-181].

Общины кунг формируются на основе кровного родства и свойства, их члены - в большинстве своем кровные родственники и свойственники [421, с. 182]. Общину пронизывают отношения билатерального родства. По утверждению И. Шаперы, основу социальной организации бушменов составляет экзогамная билатеральная община, владеющая определенной территорией [517, с. 79]. Иногда, впрочем, принадлежность к общине определяется и личным выбором. Общины кунг и других этнических групп не всегда экзогамны, хотя браки между членами одной общины - явление редкое [421, с. 169]. Экзогамия бушменской общины, видимо, лишь ведущая тенденция.

Членами общины гви становятся по рождению, по браку, по родству. Однако в общину могут быть приняты и не гви и даже не бушмены [527]. В представлении бушменов гви, общину основывает мужчина и его простая или сложная семья, которая избирает не занятую другими общинами местность и образует ядро; вокруг него концентрируются другие семьи, связанные с семьей-основательницей и между собой родственными узами или дружбой. Членами новой общины люди становятся вследствие продолжительного пребывания в ней. Для того чтобы присоединиться к общине или посетить ее территорию, необходимо разрешение потомков семьи-основательницы - мужчин и женщин. Но так как гви, подобно остальным бушменам, не имеют длинных генеалогий, на практике такими формальными собственниками общинной территории являются те, кто живет на ней дольше остальных. Однако все решения они принимают, лишь посовещавшись с другими членами общины [525, с. 308].

Ядро общины бушменов ксам - группа кровных родственников с их женами и мужьями. Аналогичная структура общины свойственна и другим бушменам, и это отождествление общины с группой ближайших родственников иногда находит отражение в том, что и сама община носит имя одного из старейших представителей этой группы [390, с. 60|.

Расположение хижин на стоянке обусловлено сегментацией общины в данный момент. Хижины родичей или друзей часто тесно примыкают друг к другу.

Никаких указаний на существование у бушменов родовой организации в источниках нет. Не было ее, видимо, и в прошлом, так как не сохранилось никаких ее следов. О том, что у бушменов нет родовой организации, писал еще И. Шапера, а спустя три десятилетия это подтвердила Л. Маршалл [517, с. 85; 421, с. 156-200].

Община - важнейшая социальная общность; Л. Маршалл называет ее «наивысшей структурной ячейкой» бушменского общества [419, с. 329]. Там, где воздействие более развитых обществ еще не разрушило традиционную социальную структуру бушменов, община и сегодня остается основной ее ячейкой [419, с. 325-355].

Поселение общины или хозяйственной группы служит базовой стоянкой, которую бушмены покидают ежедневно в поисках пищи. Наряду с базовыми существуют временные стоянки охотников [153, с. 140]. Радиус территории, осваиваемой общиной, в Калахари составляет около 16 км. Кунг основывают новые базовые стоянки каждые три месяца зимой и каждые две или три недели летом [392, с. 329-342]. Бушмены гви меняют стоянки не реже одного раза в месяц, а оптимальный период пребывания на стоянке - три недели [525, с. 301-302]. Высыхание водоемов, исчезновение растительной пищи и животных, смена сезонов, смерть члена общины - все это причины для перенесения стоянки на новое место.

Община - наиболее крупная социальная ячейка, внутри которой постоянно происходят общение и взаимодействие. Правда, люди часто посещают родственников и друзей в других общинах, но, даже временно покидая свою общину, они продолжают оставаться ее членами [237, с. 281], т. е. сохраняют общинное самосознание.

Как реализуются механизмы социальной адаптации у разных этнических групп в различных экологических условиях?

В пустыне Намиб, как и в Калахари, у каждой общины имеются стоянки как для сухого, так и для дождливого времени года. Бушмены пустыни Намиб кочуют в песчаных дюнах в течение дождливого и значительной части сухого сезона, но, когда запасы воды и плодов нарас оказываются исчерпанными, они уходят в горы, где каждая община имеет свои постоянные водоемы. То же маятникообразное движение в соответствии с временами года свойственно и остальным бушменам.

Сменой климатических сезонов определяется и смена состояний концентрации и дисперсии. Общины бушменов, обитавшие в области Драконовых гор, в сентябре - январе воссоединялись и двигались вверх по склонам гор, где обнаружено много укрытий под скалами и пещер, стены которых покрыты рисунками. В это время пастбища, свежие после летних дождей, привлекали стада антилоп, и бушмены охотились на этих животных. В холодное зимнее время, когда добывать пищу становилось труднее, общины рассеивались и небольшими группами двигались вниз, в долины. Здесь следов живописи значительно меньше [339]. Живопись на скалах знаменовала собою творческий, праздничный период воссоединения общины и возобновления социальных контактов.

Кунг области Добе в ноябре - марте, во время летних дождей, распадаются на хозяйственные группы, которые живут у многочисленных временных водоемов, причем количество стоянок и число людей в них год от года меняются. Животных здесь особенно много в сезон дождей, а так как охота в это время года наиболее продуктивна и воды достаточно, кунг переносят свои стоянки ближе к охотничьим угодьям. Когда водоемы пересыхают, они объединяются в общины и проводят зимнее время (июнь - сентябрь) у своих постоянных водоемов, которые в течение семи засушливых месяцев, с апреля по октябрь, остаются единственными источниками воды в области расселения бушменов кунг. В это время года у одного источника нередко собираются несколько общин. Им свойственна, таким образом, концентрация в зимнее сухое время и дисперсия в летнее, дождливое [386, с. 313]. В области Добе на 250 км приходится в среднем 25 человек [389, с. 57]. Напомню, что аборигены западноавстралийских пустынь собираются большими группами, когда водоемы наполняются водой, и рассеиваются в сухое время года [298, с. 253-274]. Такие противоположные формы социальной адаптации к аналогичным природно-климатическим условиям, связанные с размещением воды, растительных и животных ресурсов, наблюдаются и в Калахари: в некоторых ее районах в период дождей и относительного изобилия пищи общины бушменов объединяются, а с наступлением сухого сезона распадаются на хозяйственные группы и отдельные семьи, которые расходятся в поисках пищи в различных направлениях [517, с. 91-92].

Внутриобщинная концентрация и дисперсия, характерные для охотничье-собирательских обществ различных географических зон, у бушменов Калахари в особых географических условиях сопровождается концентрацией и дисперсией самих общин. Аналогичные формы социальной адаптации к экологической среде свойственны бушменам и другим охотникам и собирателям как в доконтактный, так и в послеконтактный период [390, с. 360-361]. Например, в зимнее сухое время бушмены кунг собираются группами порой в 150-200 человек у одного или нескольких постоянных водоемов. В это время проводятся обряды инициации, сопровождаемые активным обменом, причем обмениваемые материальные ценности, как и у австралийцев, иногда попадают за сотни километров от места своего изготовления. Экологически обусловленные периоды концентрации - это время интенсивной общественной жизни, когда сходятся люди разных общин, время коллективных обрядов, межобщинного обмена и иных форм общения [387, с. 343-350; 390, с. 364-368]. И у бушменов, и у эскимосов социальный и природный циклы теснейшим образом связаны. Меняющиеся экологические условия, а также учащающиеся конфликты между людьми из разных общин заставляют их со временем разойтись.

Бушмены гви, населяющие центральную, наиболее труднодоступную область Калахари, состоят из двух этнографических групп - гвикве и ганакве. Их изоляция продолжалась до конца XIX в., а некоторые группы не имели контактов с европейцами до 50-х годов XX в., вследствие чего они не испытали воздействия банту и европейцев. Никаких преданий о том, что гви когда-то пришли в Калахари из других мест, у них не существует, и сами они считают, что их предки населяли пустыню с тех пор, как были созданы первые люди [526; 525, с. 274]. Типичные охотники и собиратели пустыни, гви, подобно аборигенам Австралии, хорошо приспособлены к жизни в трудных природных условиях. В сухой сезон им удается добывать из растений до 90 % потребляемой питьевой воды, они знают по меньшей мере 70 видов съедобных растений, охотятся на 30 видов животных, употребляют в пищу несколько видов пресмыкающихся и насекомых. Круглый год гви приходится кочевать по пустыне в поисках пищи.

В общинах гви господствуют равенство, дух коллективизма и сотрудничества, характерные, впрочем, для всех бушменов. Размеры групп - от одной простой семьи до двадцати семей. Эти колебания находятся в зависимости от количества и распределения пищевых ресурсов. Общины как более стабильные коллективы насчитывают от 20 до 85 человек, в среднем 27 человек. Границы общинных территорий нечетки и порой теряются в пустыне, подобно границам территорий аборигенов австралийских пустынь. У гви, как и у других бушменов, родовая организация отсутствует [559, с. 295-296; 557, с. 1-26]. Радиус осваиваемой территории - 10-15 км. Жизнь общины циклична: концентрация в период дождей сменяется дисперсией в сухой период. С наступлением сезона дождей (в ноябре) и до середины зимы (в июле) каждая община кочует как единое целое по своей территории. Она передвигается от одной стоянки к другой по мере истощения ресурсов вокруг них. В периоды продолжительных засух община разбивается на группы до двадцати человек в каждой; поздней зимой и ранней весной, когда из-за неблагоприятных природных условий естественные ресурсы территории обычно значительно сокращаются, община распадается на еще более мелкие группы (простые или сложные семьи), минимум пять человек в каждой. При этом группы договариваются между собой о том, в какую местность на территории общины каждая из них пойдет. Изолированные друг от друга, они остаются там до тех пор, пока количество пищи не увеличится настолько, чтобы община могла снова воссоединиться. В некоторых случаях община в полном составе может временно уйти на территорию соседней общины (с ее согласия) для возобновления дружественных и родственных контактов. Это происходит и тогда, когда на земле одной общины ощущается острый недостаток воды и пищи, а другая этого недостатка не испытывает.

Таким образом, община гви, подобно общинам остальных бушменов, существует либо как единый коллектив, либо как совокупность хозяйственных групп, осваивающих природные ресурсы в разных частях общинной территории [525, с. 296-297]. Такой гибкий характер освоения территории и ее ресурсов, свойственный и многим другим охотникам и собирателям, является одной из традиционных форм социальной адаптации к экологическим условиям. Динамика освоения территории производственными коллективами, меняющими свою численность в разное время года в зависимости от наличия тех или иных природных ресурсов, прослежена Дж. 3ильбербауером [525, с. 296-301].

Если кунг благодаря достаточному количеству воды и пищи, особенно орехов монгонго, живут в сухое время года большими коллективами, то гви в этот период рассеиваются мелкими группами - ведь у них нет ни постоянных водоемов, ни надежных источников продовольствия. Их сезонные миграции связаны с более трудным добыванием пищи. Так природные факторы обусловливают различия в характере социальной адаптации двух родственных охотничье-собирательских обществ.

Общины у гви, как и у кунг, состоят преимущественно из кровных родственников и свойственников, а принадлежность к общине передается по отцовской или материнской линии. Общины преимущественно экзогамны, браки до рождения первого ребенка уксорилокальны, после - либо уксорилокальны, либо вирилокальны. Ближайшие общины связаны между собой отношениями кровного родства и свойства. Солидарность и взаимопомощь, лежащие в основе общественной жизни охотников и собирателей, характеризуют не только жизнь бушменской общины, но и отношения между соседними общинами. Они помогают друг другу при недостатке пищи, оказывают взаимную поддержку в любых других неблагоприятных ситуациях [525, с. 302-304]. При этом отношения взаимопомощи реализуются по формальным каналам родства и свойства.

Особенно бедна природными ресурсами область расселения бушменов ко, живущих на юге Калахари. Согласно X. Хейнцу, в период дисперсии каждая семья осваивает собственный участок на общинной территории. Такое явление, проистекающее из периодической хозяйственной самостоятельности семьи у охотников и собирателей, как связь семьи с определенным участником общинной территории, свойственно австралийцам и некоторым другим народам. Вместе с тем соседние общины ко, обычно три или четыре, составляют более крупные территориальные общности - объединения общин [328, с. 404-416; 327, с. 465-480]. У ко три уровня территориальной организации - семья, община и объединение общин, а у большинства остальных бушменов - один, общинный. Родственные связи служат и здесь той основой, на которой формируются межобщинные объединения. Последние постепенно становятся замкнутыми эндогамными общностями, а их границы - диалектными границами, что делает эти объединения этнически однородными и увеличивает социальную и языковую разобщенность внутри всей этнической группы. Члены одной общины могут охотиться на территории другой общины, входящей в то же объединение, с ее разрешения. Осенью, накануне сухого сезона, общины одного объединения собираются вместе для проведения обряда посвящения мальчиков. У ко членами обшины становятся, как и у других бушменов, преимущественно по рождению или по браку.

Нхаро, или нарон, обитают южнее кунг и севернее ко в сравнительно хорошо увлажненной части Калахари [194]. В разное время года на их земле почти повсеместно произрастают разнообразные съедобные растения, на юге бродят многочисленные стада антилоп и другие животные. В сухой сезон нхаро собираются у постоянных водоемов, а в сезон дождей рассеиваются по своим общинным территориям небольшими группами. Экологически обусловленный образ жизни нхаро сближает их с кунг в большей степени, чем с другими бушменами Калахари, к которым нхаро ближе в языковом и культурном отношении. Как и у ко, у нхаро существуют крупные территориальные общности - объединения общин (ньгу). Общины (тсоу) и объединения общин в силу присущей им тенденции к эндогамии, замкнутости и автаркии обладают некоторым этническим своеобразием, каждая община и каждое объединение имеют самоназвание. Однако в отличие от ко, у нхаро границы общинных объединений не являются диалектными границами [169, с. 131-144]. Иногда соседние общины, договорившись, одновременно пользуются одним водоемом и прилегающей к нему территорией. Зимние и летние стоянки нхаро, расположенные в разных частях общинной территории, насчитывают от трех до двадцати односемейных хижин, в каждой от двух до пяти человек. В традиционных условиях средняя численность общины - около двадцати человек. Состав общин часто меняется: люди уходят на какое-то время в другие общины или приходят из них, но территории общин остаются постоянными, что определяет устойчивость общины как социального института.

Итак, несмотря на общность происхождения, хозяйственную и культурную близость, бушмены по-разному приспосабливают свою социальную структуру, единую в основных чертах, к различным природным условиям. Как это вообще свойственно охотникам и собирателям, социальная адаптация в соответствии с особенностями природной среды реализуется в разных обществах различно, обнаруживая большую гибкость. Если кунг концентрируются в сухое время года и рассеиваются в период дождей, гви, наоборот, рассеиваются в сухой период и концентрируются в дождливый. У ко границы между территориями общин более четкие, чем у нхаро, у последних, напротив, устойчивее места стоянок. У нхаро и ко существует особый, присущий только им уровень социально-территориальной организации - объединение общин. Ко редко выходят за пределы своего объединения, нхаро делают это чаще и, подобно кунг, охотнее вливаются в другие общины.

Способность территории обеспечить пищей определенное число людей детерминирует и величину общины, населяющей и осваивающей эту территорию, и численность хозяйственных групп [525, с. 295]. Но какова бы ни была численность общины, последняя сохраняется лишь при условии, что остается эффективным производственным коллективом. Каждая община неизменно имеет нескольких мужчин-охотников и нескольких женщин-собирательниц. Это позволяет общине выполнять ее основную функцию - поддерживать существование каждого ее члена. Чрезмерно крупная община может утратить экономическую эффективность и стать источником внутреннего социального напряжения. Общины бушменов состоят из людей, «которые чувствуют, что они могут хорошо жить и работать в одном коллективе» [390, с. 55]. В любое время какая-то часть общины, если пожелает, может выделиться и образовать новую общину [419, с. 346-347; 421, с. 198]. У бушменов идет процесс общинообразования, который шел, несомненно, и на всем протяжении первобытнообщинной эпохи. Это было одним из механизмов освоения новых территорий и регулирования народонаселения в зависимости от количества и размещения естественных ресурсов.

Для всех бушменов одинаково характерна гибкая социальная организация, успешно перестраивающаяся в соответствии с изменениями в природной среде, всем им свойственны одни и те же механизмы социальной адаптации. В органической приспособленности охотничье-собирательского общества к жизни в меняющихся условиях и к соответствующей социально-экономической перестройке, как и в присущих этому обществу взаимопомощи и эгалитарности, - источник устойчивости и жизнеспособности первобытных социальных структур.

Минимальная единица общества бушменов - это семья, состоящая из родителей, их замужних дочерей с мужьями и женатых сыновей с женами (если их временное пребывание в общине родителей жены подошло к концу). Семья у бушменов, по словам И. Шаперы, - это «ячейка исключительной важности в социальной и экономической жизни» [517, с. 81]. У кунг, как уже говорилось, семьи нередко отделяются от одной общины и вливаются в другую, поэтому семья у них наиболее прочная социальная ячейка. Члены семьи - муж, его жена или жены и их дети - объединены совместной жизнью и хозяйственной деятельностью, основанной на разделении труда. Частота моногинных и полигинных браков в разных группах варьирует. Нередко семьи добывают пищу на территории общины независимо друг от друга, но затем соединяются. Отдельная семья, не говоря уже об отдельном человеке, предоставленная самой себе, лишенная помощи других семей общины, не в состоянии выжить в трудных условиях охотничье-собирательского быта. Относительная хозяйственная самостоятельность семьи, как известно, характерна и для других охотников и собирателей.

Общины у бушменов, как и у пигмеев, объединены не только общностью хозяйства, но и родственными связями (кровнородственными отношениями и свойством), которые являются не менее важным интегрирующим фактором. Речь идет именно о родственных, а не о родовых связях, и все сказанное не делает общины бушменов родовыми общинами.

Хотя браки в большинстве общин вирилокальны, молодые семьи от двух до десяти лет живут в общине родителей жены, а многие остаются в ней навсегда. Таким образом, постоянной вирилокальности может предшествовать временная уксорилокальность. В это время муж обеспечивает охотничьей добычей родителей жены и других членов ее общины. Но охотники все же предпочитают жить в общине, где они родились и где прошла их юность. На территории родной общины они чувствуют себя уверенно как охотники и воины, ведь им известна каждая особенность местности, пути миграций животных и т.д. [419, с. 338-339]. Но и после того как семья окончательно поселяется в общине мужа, между ним и родителями его жены, а следовательно, между двумя общинами сохраняются тесные экономические связи. Бушмены видят смысл временного поселения молодой семьи в общине родителей жены именно в том, что муж должен помогать им, а фактически всей общине. Охотник со своей семьей может поселиться и в любой другой общине, если члены ее не возражают и если он имеет там близких родственников или свойственников.

Таким образом, тип локальности послебрачного поселения, свойственный бушменам, можно определить как амбилокальный. Он позволяет наиболее рационально распределить население в зависимости от размещения естественных ресурсов, расширить связи между общинами, увеличить гибкость и мобильность социальной организации. Связи по браку между общинами способствуют укреплению их экономической базы (они получают в свое распоряжение и более обширные территории, и более разнообразные природные ресурсы). Доступ в зоны с иными экологическими условиями, к иным источникам питания особенно важен в периоды, когда ощущается острый недостаток в последнем. Но и при обычных сезонных климатических колебаниях люди получают доступ к ресурсам довольно большой области, где эти колебания значительно смягчены.

Если общины - как бы стабильные узлы социальной организации, существование, структура и динамика которых определяются прежде всего нуждами производства, то отношения внутри каждой общины и между отдельными общинами строятся главным образом на основе кровного родства и свойства. При отсутствии племенной организации эти связи объединяют в социальные организмы как региональные совокупности общин, например у кунг, так и межобщинные объединения, как у нхаро и ко. И если две тысячи бушменов гви представляют собой, по словам Дж. Зильбербауера, рыхлую совокупность автономных общин, то связи и между ними поддерживаются родственными отношениями, взаимными браками, а также сетью дарообмена [525, с. 273-274].

Типы семьи нередко являются фазами развития отдельной семьи: простая семья превращается в сложную, а сложная семья, состоящая из нескольких простых семей и представителей нескольких поколений, может образовать самостоятельную общину. По словам Л. Маршалл, простые семьи - материал, из которого строятся сложные семьи и общины [421, с. 168].

Семейная и родственная структура, как уже упоминалось, обнаруживается в плане поселения. Семейные хижины располагаются семейными кустами: хижины родителей рядом с хижинами их женатых или замужних детей. Выделяются также хижины или зоны для неженатых юношей и незамужних девушек. Очаг - символ простой семьи; в сложных семьях каждая семья имеет собственный очаг [419, с. 343]. Глава семьи - отец. Вообще функции руководства социальными общностями возлагаются у бушменов на мужчин как охотников и защитников [419, с. 340-341].

По достижении зрелости или чуть позднее девушки и юноши проходят инициацию, которая включает их в систему половозрастной стратификации, связанной с различием социальных статусов. Половозрастная стратификация находит выражение в пищевых табу - запрете людям разного возраста и пола в критические периоды их жизни - во время обрядов инициации, в периоды беременности и т. п. - принимать некоторые виды пищи [517, с. 97-101, 109, 118-126].

Соседние общины поддерживают регулярные связи. Укреплению их способствует, в частности, то, что помимо общинных земель существуют межобщинные охотничье-собирательские угодья, принадлежащие нескольким общинам [517, с. 155-156]. В Калахари большинство межобщинных контактов имеет форму взаимных посещений как отдельными людьми, так и маленькими группами, например простыми семьями. Частота и интенсивность таких посещений зависят от интенсивности отношений кровного родства и свойства, от количества взаимных браков. Гости из дружественных общин пользуются теми же правами на ресурсы территории, что и хозяева [525, с. 303].

Межобщинные связи жизненно необходимы бушменам, поэтому там, где фактические родственные связи между общинами отсутствуют, устанавливается фиктивное родство (или «родство по имени», как его иногда называют в литературе), при котором родственниками считаются все, кто носит одно и то же имя. Люди, включенные в систему фиктивного родства, ведут себя по отношению друг к другу как родственники [418, с. 1-25]. Подобное включение неродственников в систему родственных отношений существует во многих первобытных обществах, в том числе у австралийцев. Фиктивное родство, к которому прибегают обычно общины, расположенные далеко друг от друга, помогает им наладить прочные контакты и расширяет доступ к отдаленным природным ресурсам. Фиктивное родство позволяет бушменам распространять родственные связи далеко за пределы сферы фактических родственных отношений. Так, тысячи бушменов кунг связаны цепью фиктивного родства от Анголы на севере до Ботсваны на юге [388, с. 356-357].

Кроме фактического и фиктивного родства у бушменов есть еще одна система, связывающая людей из различных, часто отдаленных общин, - межобщинный дарообмен, или ксаро. Подобно родственным связям, дарообмен, основанный на взаимности, также способствует упрочению межобщинных отношений и взаимному доступу к природным ресурсам отдельных общин, что помогает людям преодолеть временную нехватку воды и пищи. Дарообмен как бы связывает представителей разных общин, родственников и друзей, единой цепью взаимных обязательств [497, с. 147, 186-191, 200-201, 215-218]. Обе системы связей - фактическое или фиктивное родство и дарообмен - образуют своеобразную экономическую инфраструктуру.

А. Баликци сравнивает бушменов кунг с эскимосами нетсилик, живущими на арктическом побережье Канады. Несмотря на многочисленные и очевидные различия в культуре двух народов, в их социальной организации много общего, сближающего их и с другими охотниками и собирателями [165, с. 261-262]. Общинная организация как бушменов, так и эскимосов характеризуется гибкостью и высокой адаптивностью, состояниями концентрации и дисперсии, сезонными колебаниями численности. Все это, способствуя эффективному освоению природных ресурсов, ведет к тому, что неродственники часто оказываются в одной общине или хозяйственной группе. Оба общества сближает, по словам А. Баликци, существование только двух типов социально-территориальной структуры - семьи и общины; последняя состоит из простых или сложных (расширенных) семей, связанных отношениями кровного родства и свойства. Известно, впрочем, что у бушменов кое-где встречается третий тип социально-территориальной структуры - объединение общин. У бушменов и эскимосов отсутствует унилинейное родство - одна из основ родовой организации; счет происхождения - билатеральный. Родственные связи - важный фактор, соединяющий людей одной общины и разных общин, однако в обоих обществах отдельный человек или семья могут, если пожелают, влиться в другую общину, где преобладают люди, не связанные с ними родством. Существует структурный механизм, интегрирующий в общине неродственников (у бушменов - отношения фиктивного родства, у нетсилик - партнерство по дележу мяса тюленей). Оба обычая направлены на упрочение социальных отношений внутри общины в тех случаях, когда фактические родственные связи не охватывают всех ее членов.

По свидетельству Й. Бьерре, несмотря на индивидуальные особенности людей, различия в темпераментах и характерах, бушмены - члены одной общины живут вместе в естественной гармонии [41, с. 88-89]. Община - это мир бушмена; в повседневных контактах с небольшим кругом людей проходит вся его жизнь. «Наша община - это наш народ, - сказал один бушмен ко. - В нескольких километрах живет другой наш народ». Между двумя общинами протянулись нити родственных связей. По ним осуществляются многообразные межличностные и социальные контакты. Во время засухи обе общины делят друг с другом свои водоемы. Бушмены знают о существовании других общин, которые они называют «теми людьми», но с ними они не так близки [329, с. 86-87]. Выше уже говорилось, что у ко и нхаро существуют объединения нескольких общин, которые основаны на родственных связях и имеют тенденцию к эндогамии. У объединения общин есть свои границы и свое название. Это - наиболее крупная общность, представители которой поддерживают интенсивные социальные связи и осознают себя как один народ, они-то и называют друг друга «наш народ». У других бушменов этническая структура строится на базе отдельных, автономных общин. Кунг, например, к бушменам из отдаленных общин относятся недоверчиво, даже если те говорят на том же языке. Всех бушменов-чужаков кунг называют «опасными людьми», а всех небушменов - «животными без копыт». Небушмены, говорят они, подобны львам и гиенам и потому еще более опасны [567, с. 11, 24]. Стадиально все это - одна из самых ранних форм этногенеза. Структурирование этнических общностей на этой стадии развития находится под прямым воздействием пространственного фактора. Интенсивность социальных и иных связей, возможная лишь на сравнительно ограниченной территории, - вот что способствует оформлению общностей этого типа.

Отдельные общины (и объединения общин у нхаро и ко) входят, в свою очередь, в более крупные общности, такие, как кунг, гви, ксам и др., которые мы называем этническими группами. Они являются, самое большее, лингвистическими общностями; общины, входящие в них, говорят на одном языке или диалектах одного языка. Следствие естественной изоляции отдельных этнических групп - тенденция к эндогамии. Нет никаких признаков племенной организации, племенных органов власти; на этом уровне отсутствует даже столь свойственная бушменам солидарность: бушмены никогда не действуют в интересах всей этнической группы [517, с. 75-76]. Такая крупная общность, как кунг, говорит на нескольких языках, и Н. Хауелл на этом основании предпочитает не называть их племенем [341, с. 4-5]. Многоязычие свойственно, однако, не только кунг, оно встречается довольно часто на этом, еще очень раннем уровне становления племени как этнической и социальной общности. Этнические группы бушменов во многом аналогичны австралийским племенам, но в некоторых отношениях они еще более диффузны и неоформленны, чем последние, а некоторые - слишком велики (кунг, например, насчитывают 13 тыс. человек). Не случайно И. Шапера характеризует их почти так же, как мы характеризовали племена австралийцев: у бушменов, пишет он, «племя фактически не более чем рыхлая совокупность независимых общин, обладающая общим языком и самоназванием» [517, с. 76]. У некоторых этнических групп бушменов, например у кунг, ко, гви, однако, нет и общего самоназвания. Возможно, что бушмены находятся на еще более ранней, чем австралийцы, стадии формирования племени как общественного института. Поэтому-то мы предпочитаем не называть этнические группы бушменов племенами. И у бушменов, и у австралийцев община как социальная общность выступает с гораздо большей определенностью. По словам Шаперы, «община, а не племя является у бушменов реальным социально-политическим единством» [517, с. 76].

Со словом «община» (нгабеси) у кунг связаны два понятия: «собственность на землю», субъектом которой является общинное ядро (кхауси), и «территория общины» (нгоре) [421, с. 184-187]. Собственность на землю кхауси является формальной. Отождествление собственности на землю с группой ближайших родственников внутри общины у бушменов можно сравнить с отождествлением собственности на землю с родовым ядром общины у аборигенов Австралии. И там, и здесь земля общины фактически принадлежит всей общине, всему коллективу, который живет и трудится на ней, и это находит выражение в реальных взаимоотношениях внутри общины, в том числе и в распределении пищи. Понятие «коллективная собственность на землю» подразумевает и право всех членов общины на ее ресурсы, и запрет пользоваться ими без разрешения собственников. Однако ресурсы общинной территории охотно предоставляются близким родственникам или партнерам по обмену [421, с. 189; 363, с. 77-78; 463, с. 111-129].

Люди, влившиеся в общину со стороны, имеют то же право на землю и ее ресурсы, что и люди, родившиеся в ней; покидающие общину такое право теряют [421, с. 184, 189]. Это лишь подтверждает, что собственность кхауси на территорию общины и ее ресурсы является формальной. В экономическом смысле подлинный собственник земли и ее ресурсов - вся община в целом как единый производственный коллектив.

Формальное право кхауси передается из поколения в поколение по отцовской или материнской линии до тех пор, пока потомки населяют данную местность [390, с. 338]. Один из старейших мужчин в каждой общине (кхау нга) является, как утверждают бушмены кунг, наследственным «собственником» всей воды и всех растений на земле общины, но не животных. В нем как бы персонифицирована собственность общины на землю. В действительности ресурсы территории контролируют все члены общины как единое и равноправное целое, и у кхау нга не больше прав на них, чем у любого члена общины [421, с. 191-195]. Каждый имеет право охотиться и собирать пищу на любом участке общинной земли, пользоваться водой из любого ее водоема. Есть, правда, сведения о существовании в особых случаях некоего подобия личной собственности на землю у бушменов ауен: если человек сжигает участок вельда, чтобы способствовать росту растительности на нем, он, как утверждают информаторы, приобретает исключительное право на данную территорию, и другие члены его общины не смеют собирать здесь растительную пищу без его разрешения [517, с. 127]. Это - один из примеров свойственной первобытному обществу личной собственности, созданной личным трудом. В других группах бушменов такой же личной собственностью человека являются найденные им гнездо страуса или улей с медом, которые он отмечает особым знаком [153, с. 121-122; 421, с. 188]. Но все это лишь исключение из правила, согласно которому земля и ее ресурсы находятся в коллективной собственности всех членов общины.

Нгоре - участок земли, содержащий источники пищи и воды как основы существования обитающей на этой земле группы людей [421, с. 71-72], Размеры нгоре - от 300 до 600 кв. км. Земля, окружающая нгоре, не принадлежит никому, ее совместно осваивают соседние общины [390, с. 334]. В пустыне, где нгоре часто не имеют четких границ и иногда частично перекрывают друг друга, особую важность приобретает центр общинной территории - обычно один или несколько водоемов.

Территориальность у кунг, выраженная слабее, чем у многих других охотников и собирателей, напоминает отношение к земле некоторых австралийских племен, живущих в аналогичных условиях. Окружающее водоем пространство служит источником пищи и является территорией той или иной общины. Размеры этого пространства таковы, что охотники и собиратели могут обойти его в течение дня. Многим охотникам и собирателям, в том числе бушменам, свойственно диалектическое, противоречивое сочетание жесткой территориальности, с одной стороны, и ее отсутствия - с другой. В ответ на различные требования среды эти общества с присущей им гибкостью и адаптивностью склоняются то к одному, то к другому. В условиях неравномерного распределения запасов воды, растительных и животных ресурсов при непредсказуемости количества осадков лучше приспособленными оказываются более гибкие общественные структуры с открытыми границами, способные к перегруппировке, слиянию и расщеплению. В то же время, согласно X. Хейнцу, территории, принадлежащие ко, имеют строго определенные границы, очерченные приметами местности или зафиксированные в сознании людей. Чужаки не смеют нарушать эти границы [328, с. 407-408]. Однако общины ко сами по себе не строго территориальны; общественной единицей, обладающей этим признаком в полной мере, является объединение общин. Общинные территории одного объединения всегда открыты для членов общин, входящих в него. X. Хейнц и Дж. Зильбербауер объясняют территориальность бушменов ко и гви экологическими условиями, нехваткой воды и пищи и необходимостью строго контролировать их; нхаро, находясь в лучшей экологической ситуации, менее строго ограничивают доступ к своим ресурсам [328, с. 414; 525, с. 294-296]. По мнению Е. Кашдан, наибольшее развитие территориальности наблюдается у бушменов, живущих в наиболее экстремальных природных условиях. В то же время территориальность бушменов исследовательница называет «альтруизмом, основанным на взаимности», так как территориальность часто связана с взаимовыгодным обменом ресурсами между различными группами [224, с. 47-66]. Даже кунг, у которых территориальность развита меньше, чем у других бушменов, враждебно встречают чужака, без разрешения вступившего на землю общины и не имеющего здесь родственников. Если какая-либо община желает устроить стоянку на земле соседей, она должна получить их согласие [421, с. 132; 526, с. 141; 390, с. 336]. Когда межобщинные конфликты, связанные с нарушением общинных границ, приобретают острый характер, враждующие общины прибегают к особым замирительным обрядам, по своему характеру и функциям аналогичным замирительным обрядам австралийцев [255, с. 52, 67, 85; 517, с. 157-159; 260].

Защита членами общины или объединения общин своей территории - одно из проявлений территориальности, свойственное н другим охотникам и собирателям. С приходом европейских колонизаторов бушмены, подобно австралийцам, тасманийцам и американским индейцам, сражались и умирали за свою землю. Объяснение территориальности или ее отсутствия одной лишь неблагоприятной исторической ситуацией, в том числе воздействием колонизации, неубедительно. За многие века охотничье-собирательские общества выработали целый ряд адаптивных механизмов, которые приводятся в действие иногда в различных, а иногда и в сходных условиях. Однако в условиях социальной, демографической или экологической напряженности эти общества, как правило, сравнительно более территориальны и агрессивны [259, с. 317-333; 306, с. 109-120]. При этом степень территориальности неодинакова не только в разных обществах, но и внутри одного и того же общества. Ведь со временем меняются его взаимоотношения с соседями, от сезона к сезону, от года к году меняются экологические и демографические факторы. Изменчивы и параметры территории, на которую претендует та или иная группа. Так, нхаро связывают себя только с местом, где община постоянно устраивает свои стоянки, тогда как ко претендуют на обширную территорию, хозяйственно осваиваемую объединением общин. Следовательно, территориальность охотников и собирателей нельзя сводить к единой формуле, как и понятие «собственность на землю». Я уже говорил о необходимости различать экономическую и неэкономическую (например, тотемическую у австралийцев) формы собственности на землю и соответственно субъекты этой собственности, например общину и тотемическую группу или родовое ядро у австралийцев, общину и родственное ядро у бушменов.

«В отличие от австралийцев бушмены кунг не имеют на своих землях тотемических святилищ, однако отношение их к нгоре характеризуется такой же глубокой привязанностью и той же экономической необходимостью», - пишет Р. Ли [363, с. 94]. В понимании бушменов, каждый человек «принадлежит» к той или иной нгоре; не только земля принадлежит людям, но и люди - земле [421, с. 71]. То же самое говорят о своих общинных и тотемических землях аборигены Австралии. Но если в Австралии субъектом собственности на землю номинально считаются тотемическая группа или мужское родовое ядро общины, то у бушменов, не имеющих родовой организации, номинальным, а не фактическим собственником земли является родственное ядро общины, состоящее из мужчин и женщин.

Присоединяясь к другой общине, бушмен кунг, а также его потомки становятся собственниками нгоре новой общины [421, с. 185]. Вступая в брак, бушмен получает право пользоваться ресурсами территории общины жены или мужа, а право пользования в данном случае совпадает с правом собственности - фактической, а не номинальной, ибо иной формы реализации этого права первобытная община не знает.

В обществе бушменов отсутствуют предпосылки для возникновения каких-либо имущественных различий. Общественные нормы поощряют взаимопомощь, великодушие и коллективизм. Взаимопомощь, доминирующая черта первобытного общества, проявляется и на внутриобщинном, и на межобщинном уровне [421, с. 78-79, 84-90, 92-94, 349-371].

Право на ресурсы, находящиеся на территории других общин, дает приглашение или разрешение их собственников [421, с. 187]. Участки, изобилующие растительными ресурсами, порою используются несколькими общинами [363, с. 54-59], а на бесплодные участки не претендует никто. «Что пользы в земле, которая не приносит пищи? Ведь ее нельзя съесть», - говорят бушмены [421, с. 72].

Вода в условиях Калахари - основа жизни. Естественно, что непересыхающие водоемы не могут быть исключительной собственностью одной общины. Во время охоты люди, преследующие животное, также пересекают границы общинных территорий. Ведь животное, пока оно не убито, не принадлежит никому. И все же обычно бушмены избегают охотиться на земле чужой общины и начинают поиски добычи в направлении, которое считают «своим». Если животное убито на чужой территории и собственники ее находятся поблизости, им может быть отдана часть добычи, но это не обязательно [421, с. 131-132; 459, с. 51; 329, с. 89]. В отличие от охотничьей добычи растительные ресурсы принадлежат собственникам земли, на которой они растут. Все важные для собирательства местности, в том числе рощи монгонго, поделены между общинами. Как бы ни была велика территория общины, бушмены превосходно знают каждую ее особенность; сотни мест на этой земле имеют собственные названия [567, с. 10].

В прошлом у бушменов существовала еще одна социотерриториальная система, о которой сохранились лишь отрывочные сведения. Р. Ли характеризует ее как систему «групп, имеющих названия» (названия животных и растений, отличительные свойства входящих в группу людей, например Жирафы, Воины, Короткие ноги и т. п.). Группы эти были экзогамными; так, Жирафы не могли жениться на Жирафах. Однако никаких признаков однолинейного наследования, а следовательно, родовой организации не было. Подобно кхауси, группы эти были субъектами формальной собственности на землю [255, с. 68, 128; 281; 390, с. 340-343]. В настоящее время система «групп, имеющих названия», почти исчезла, но они, видимо, были одной из ранних стадий тотемической организации, не получившей дальнейшего развития, возможно, под воздействием внешних, экзогенных факторов.

Орудия, оружие и другие предметы индивидуального пользования, т. е. все то, что человек сделал своими руками, находится в его личной собственности. Оружие и другие вещи, принадлежавшие бушмену при жизни, кладут с ним в могилу, но не потому, что они понадобятся ему в загробной жизни, а потому, что остаются его личной собственностью и после смерти. Даже муж не может распоряжаться тем, что принадлежит его жене, без ее разрешения; хижины принадлежат семьям, живущим в них [517, с. 147-149; 363, с. 366; 41, с. 132]. Пища формально принадлежит ее добытчику, но обычай требует, чтобы все собранное или добытое на охоте обязательно распределялось [421, с. 190]. Так, у кунг животное принадлежит собственнику стрелы, которой оно убито, и, где бы это ни случилось, охотники уносят его в общину собственника стрелы. Небольшое животное вроде черепахи принадлежит человеку, поймавшему его, и он делится с членами своей семьи и с теми, кто подошел к их костру. Крупное животное распределяется среди всех членов общины согласно строгим правилам, многочисленные упоминания о которых содержатся и в ранних, и в более поздних источниках [467, с. 114; 548, с. 41; 254, с. 442; 276, с. 100; 517, с. 93, 100-101; 421, с. 295-303; 363, с. 358-363; 41, с. 103]. Растительная пища поступает в распоряжение отдельных семей, однако тех, у кого ее нет, накормят. В итоге собранная пища более или менее равномерно распределяется между всеми членами группы.

Л. Маршалл подробно описывает обычаи кунг, цель которых - помочь людям избегать ситуаций, возбуждающих враждебность, зависть и недоброжелательство. Наиболее важные среди этих обычаев - распределение мяса и дарообмен [422, с. 231-249; 421, с. 287-312; 363, с. 349-371] - имеют большое социальное значение. Распределение мяса - пищи, особенно ценимой бушменами, - происходит таким образом, чтобы устранить психологическое напряжение, возникающее из-за нехватки ресурсов, а дарообмен, основанный на принципе взаимности, помогает бушменам укреплять дружественные связи между общинами. Распределение охотничьей добычи между всеми членами общины - фактор единства и сплоченности коллектива, необходимых при столь низком уровне развития производства. Для бушменов «немыслимо, чтобы одна семья имела много пищи, а другие ничего» [419, с. 334]. В предметах, получаемых посредством обмена, бушмены не очень нуждаются, они могли бы сделать их и сами: обмен выполняет не столько экономическую, сколько социальную функцию [363, с. 367]. Бушмены говорят: «Мы всегда дарим что-нибудь друг другу. Мы отдаем все, что мы имеем. Это - наш способ жить вместе» [421, с. 311].

По словам Р. Ли, община существует до тех пор, пока продолжается распределение пищи [390, с. 336]. У ко оно совершается под наблюдением одного из старейших членов общины; мясо, например, получают все члены общины без исключения, но не поровну [329, с. 126]. Существует множество табу для женщин и подростков на те или иные виды мясной пищи [363, с. 112]. Табу на мясную пищу хорошо известно аборигенам Австралии и многим другим охотникам и собирателям. Мотивы табу разнообразны, но ясно, что они связаны с особым социальным значением мясной пищи и отражают социальную неоднородность первобытного общества. В целом распределение мяса формализовано больше, чем распределение растительной пищи. Так, у кунг, по свидетельству Р. Ли, крупное животное делится на пять частей: одна пятая достается семье охотника и съедается сразу, одна пятая вялится на солнце и потребляется, очевидно, в течение следующих нескольких дней той же семьей (Ли не пишет об этом), а три пятых распределяются между семьями общины, состоящими в близком родстве с семьей охотника. Они, в свою очередь, делят свою часть между более отдаленными родичами и гостями [388, с. 348, 350]. Имеется указание и на распределение согласно определенным правилам орехов монгонго [390, с. 200].

Еще один аспект, сближающий бушменов и австралийцев, заключается в том, что различия, связанные с распределением мясной и растительной пищи, отражают разделение труда между мужчинами и женщинами и социальное значение мужского и женского труда [186]. В то время как мясо крупных животных, добываемое мужчинами-охотниками, распределяется в конце концов между всеми членами общины, растительная пища, собираемая главным образом женщинами, достается преимущественно индивидуальным семьям. Распределение продуктов мужского труда символизирует солидарность и значение общины, женского - солидарность и значение индивидуальной семьи.

Ни у кунг, ни у других бушменов Калахари нет такого социального института, как вожди или главы общин. Об этом пишут многие исследователи, в том числе Л. Маршалл (в своих ранних работах она придерживалась иной точки зрения) и Р. Ли [419, с. 344-352; 421, с. 191-195; 363, с. 77]. Более ранние авторы писали о наследственных руководителях общин у бушменов, власть которых, по их мнению, была невелика: они руководили главным образом военными действиями и передвижениями общины с места на место [517, с. 76-77]. Люди, которые эпизодически возглавляют общины у большинства бушменов Калахари, не являются вождями в общепринятом смысле этого слова. Они не обладают реальной властью, не пользуются никакими привилегиями, не имеют преимуществ при распределении пищи, не руководят сезонными передвижениями общины, ее хозяйственной деятельностью и общественной жизнью - все это осуществляется согласно издавна установленным обычаям. Решения, касающиеся общины в целом, принимаются после обсуждения, в котором участвуют все взрослые члены общины. Как отмечалось выше, бушмены считают, что некоторые лица (например, кхау нга у кунг) являются «собственниками» воды и других ресурсов на земле общины. В действительности они лишь их распорядители, выступающие в этой роли от имени и по поручению общины. Такие люди символизируют переходящую из поколения в поколение связь общины со своей землей.

Во главе общины нхаро стоит один из старейших мужчин, которого называют «хозяином растений» общинной территории, но реальная власть его незначительна. Он руководит передвижениями общины и возглавляет ее во время войны. Большим влиянием и авторитетом нередко пользуются другие мужчины, особенно выдающиеся охотники или знахари [194, с. 36-37].

Жизнь бушменской общины основана на первобытном демократизме, насквозь пронизанном традициями и нормами обычного права. Но и в этом эгалитарном обществе есть люди, пользующиеся особым авторитетом; остальные прислушиваются к их голосу, следуют их советам. Чаще всего они старше других по возрасту, входят в ядро общины (у кунг - в группу формальных собственников нгоре), обладают незаурядными личными качествами и опытом, это выдающиеся охотники и воины, ораторы и знатоки обрядов. Большинство таких неформальных лидеров - мужчины, но в некоторых случаях и женщины. Именами этих людей иногда называют всю общину [390, с. 343-348].

При угрозе извне семьи или соседние общины объединяются под руководством наиболее храброго и способного человека, но, как только опасность исчезает, это временное объединение распадается [255, с. 52].

У бушменов ко на роль руководителя общины выдвигается наиболее инициативный и опытный из старейших ее членов. Он выбирает направления передвижений общины, места стоянок, представляет свою группу на переговорах с другими общинами. Но и другие мужчины старшего возраста пользуются в общине значительным влиянием. Глава общины у ко может быть одновременно и религиозным лидером, хотя чаще эти функции выполняют разные люди. Отражением авторитета главы общины является уважение, оказываемое его жене, если она не слишком молода. Эта женщина иногда влияет на важные решения, касающиеся всего коллектива [329, с. 85-86]. У хейкум функции главы общины и религиозного лидера переплетены теснее, чем у ко. Он руководит обрядами, связанными с охотой и плодородием, а также зажигает священный огонь, магические свойства которого, по мнению бушменов, приносят здоровье и благополучие, изгоняют несчастье [517, с. 149-151]. Это - один из архаических типов главы общины, функции которого переплетены с функциями мага, знахаря, религиозного руководителя. Его наследственный статус связан с представлением о том, что этот синкретический комплекс качеств передается из поколения в поколение.

В прошлом у южных групп бушменов были лекари и маги, «контролировавшие» передвижение стад антилоп и выпадение дождей. Колдовство и знахарство, магия и знание религиозной обрядности - единственные виды специализации в обществе бушменов. Никаких преимуществ перед остальными членами общины эти специалисты не имели [517, с. 145].

Социально-экономическая неоднородность ганакве, живущих в тесном соседстве с банту, отличает их от эгалитарных обществ остальных бушменов Калахари. Охоту и собирательство ганакве дополняют выращиванием небольшого количества продуктов земледелия. Это помогает им преодолевать систематический недостаток пищи и вести оседлый образ жизни на протяжении всего сезона дождей. Постоянные базовые стоянки ганакве расположены вблизи посадок сельскохозяйственных культур. В отличие от других бушменов ганакве относятся терпимо к накоплению продуктов земледелия отдельными лицами. Связанное с этим относительное экономическое неравенство ведет к увеличению полигинии, которая у ганакве развита больше, чем у прочих бушменов. Примерно четвертая часть мужчин имеет более одной жены, тогда как у кунг, например, более одной жены имеют лишь 5 % мужчин. Большим авторитетом у ганакве пользуются мужчины среднего или старшего возраста, зажиточные, имеющие несколько жен [223, с. 116-120]. Эти явления, несомненно, обусловлены частичным переходом ганакве к производящему хозяйству.

Возникновение производящей экономики было в истории человечества основным, магистральным путем, ведущим к социальному расслоению и классообразованию. Однако первые признаки социального неравенства можно обнаружить порою уже в охотничье-собирательских обществах, в частности у бушменов, австралийцев и других народов, чуждых производящему хозяйству. Социальное неравенство связано у них с такими факторами, как оседлость, постоянная или длительная, накопление прибавочного продукта, главным образом в виде запасов пищи [565, с. 523-530], половозрастное разделение труда, индивидуальные различия между людьми (последнее не имеет непосредственного отношения к экономике). Эти многообразные формы неравенства, свойственного первобытному доземледельческому обществу, я предпочитаю называть не социальным расслоением, а социальным расчленением или социальной неоднородностью.

Охотники и собиратели хадза, живущие на востоке Африки, в северной части Танзании, - осколок древнего койсанского массива, к которому принадлежали и предки бушменов. Хадза - самоназвание; иногда их называют хадзапи, тиндига или киндига. О существовании этой общности европейская наука узнала лишь в 1931 г. [193, с. 273-286]. Д. А. Ольдерогге называет хадза «бушменами Восточной Африки» [112, с. 169-170]. Их язык по фонетической структуре близок к языкам бушменов Южной Африки. В 60-х годах XX в. численность хадза составляла около 600 человек. Они населяют сухие степи, саванны и предгорья к северо-востоку от озера Эяси, богатые дичью. Не испытывают хадза недостатка и в растительной пище, составляющей до 80 % их рациона. В настоящее время некоторые хадза ведут образ жизни охотников и собирателей, другие, после прихода на их территорию в 40-х годах скотоводческих племен, лишились многих охотничьих угодий и теперь помогают земледельцам-суахили обрабатывать землю, получая зерно в обмен на продукты собирательства.

Основные этнографические исследования этой этнической общности были осуществлены до середины 60-х годов, т. е. еще до того, как радикально изменился образ жизни хадза. Поэтому материалы по ним достаточно репрезентативны. В традиционных условиях главными занятиями хадза были охота с луком на буйволов, антилоп и других животных, а также собирательство плодов, корней и меда. Охота - исключительно мужское дело. Хадза предпочитают охотиться в одиночку, вдвоем или втроем, чтобы добыть мясо прежде всего для себя и своей семьи. Знакомы им и коллективные формы охоты на крупных животных; так, в охоте на бегемота участвуют до 15 человек. Убить зверя способен и один охотник, вооруженный копьем и отравленными стрелами, но, чтобы освежевать и перенести добычу, требуется много людей. А выставить их может только большая хозяйственная группа или целая община; естественно, что добыча считается собственностью всей группы или общины и распределяется среди всех ее членов. И только в этом случае вступают в действие правила обязательного распределения добычи. Охотник съедает мозг убитого им животного и. по представлению хадза, вступает с ним в особую связь. Животное становится его «другом» и помогает убить следующую жертву [369, с. 90-91, 101-102; 615, с. 102-104].

Собирательством занимаются и мужчины, и женщины, особенно в сухое время года, когда охота малоэффективна. То же самое, как уже отмечалось, наблюдается и у бушменов Южной Африки. Группы женщин с детьми почти ежедневно отправляются на поиски растительной пищи. Собирают они ее главным образом для себя и своих детей, зачастую даже мужья вынуждены заботиться о себе сами. По данным Дж. Вудберна, хадза затрачивают на добывание пищи в среднем не более двух часов в день, т. е. примерно столько же, сколько и бушмены [616. с. 49-55].

Община, которую изучала комплексная японская экспедиция, состояла из 80 человек, кочевавших по своей территории небольшими хозяйственными группами и семьями по 6-11 человек. Обычная численность общины - не более 50 человек. Есть, впрочем, сообщения и о группах численностью 100-200 человек [369, с. 38]. Вероятно, речь идет о временной, может быть сезонной, концентрации нескольких общин в одном месте, как это бывает и у бушменов.

Большую часть года хадза живут в хижинах из травы; в сезон дождей некоторые группы переселяются в укрытия под скалами. По утверждению Дж. Вудберна, каждый хадза может жить, охотиться и собирать пищу там, где пожелает: территории соседних общин не имеют четких границ. Хозяйственные группы, которые Вудберн называет резидентными группами, или стоянками, переходят с места на место примерно один раз в две недели, их размеры и состав непостоянны; в среднем в группе насчитывается около 18 взрослых человек. При желании группы могут сходиться, расходиться, образовывать новые группы. Одни люди покидают группы, другие вливаются в них. Базовых стоянок хадза не имеют. Вудберн описывает стоянку, типичную, по его словам, для сухого сезона. Она состояла из 17 хижин, в двенадцати из которых жили семейные пары с детьми, в остальных - подростки одного пола, холостяки или люди, чьи жены и мужья находились в другом месте [614, с. 193-196].

Жизнь хадза резко меняется со сменой сезонов. В дождливое время года - дисперсия, в сухое - концентрация. Меняются и виды добываемой пищи [616, с. 52].

Характеризуя общественную организацию хадза, Дж. Вудберн говорит главным образом о резидентных группах, которые не являются собственниками земли. Термин «община» к общностям этого типа неприменим, отмечает исследователь, и в то же время пишет, что вся территория хадза, ведущих жизнь охотников и собирателей, делится на четыре части, каждую из которых населяет группа людей численностью до 150 человек; все такие группы имеют собственные названия, происходящие от названий населяемых ими местностей. Поисками пищи эти группы, как правило, занимаются на собственной территории, в сухое время года каждая из них концентрируется на своей земле [617, с. 103-105]. Хотя состав этих групп изменчив, они более стабильны, чем резидентные группы, и обладают некоторыми признаками территориально-общинной организации. Резидентные же группы имеют все признаки хозяйственных групп.

Члены резидентных групп связаны узами родства и свойства. Браки преимущественно амбилокальны с тенденцией к уксорилокальности. Структурообразующим элементом общественной организации нередко является своего рода большая материнская семья [617, с. 108-109]. Система родства у хадза, как и у бушменов, билатеральная. Все хадза относятся друг к другу как родственники; как у бушменов и австралийцев, родственные термины распространяются на лиц, не состоящих с хадза в фактическом родстве [615, с. 105].

По мнению хадза, главное преимущество большой группы заключается в том, что большее число мужчин-охотников может убить больше крупных животных. Но если в группе свыше 50 человек, на одного человека приходится слишком мало мяса и группа стремится расколоться. Следовательно, численность хозяйственной группы в 50 человек, что является критическим порогом, определяется условиями хозяйства. При недостатке пищи и воды несколько групп собираются у одного водоема, однако опасность, подстерегающая большие группы, - возникновение конфликтных ситуаций - вынуждает их снова расходиться [614, с. 199-201]. Хадза переходят с места на место по разным причинам: либо из-за недостатка воды и пищи, либо потому, что на стоянке кто-то умер, либо потому, что жить долго на одном месте считается опасным для здоровья [614, с. 202-204].

Формализованного института руководителей групп или общин у хадза нет, хотя отдельные люди пользуются влиянием благодаря своим личным качествам. Решения, касающиеся всего коллектива, принимают мужчины.

По многим параметрам традиционное общество хадза напоминает общество бушменов. Объясняется это, видимо, не только близостью природных условий и одинаковым уровнем социального и культурного развития, но и тем, что они имеют общие генетические корни. Правда, может сложиться впечатление, что такие особенности хадза, как склонность к индивидуализму, сочетающаяся с присущим всем охотникам коллективизмом, и сравнительная неустойчивость общинной структуры, в какой-то мере выделяют их среди других охотников и собирателей. И тем не менее хадза - один из многих вариантов типичного охотничье-собирательского общества.