Охотники и собиратели Америки были представлены многочисленными группами, разбросанными на огромных пространствах от Огненной Земли до циркумполярных областей Канады. К ним относились огнеземельцы, аборигены тропических лесов бассейнов Ориноко и Амазонки, индейцы Калифорнии, атапаски и алгонкины Северной Канады и внутренних областей Аляски, эскимосы и алеуты крайнего севера. Характер социально-культурной адаптации этих этнических групп, уровень развития их материальной и духовной культуры, направление хозяйственной деятельности, степень дифференциации общественных институтов были неоднородными, что отражало многообразие природных и исторических условий. Многие из названных этносов вступили на путь становления производящего хозяйства, при этом традиционные формы охоты и собирательства сосуществовали у них с начатками земледелия. В данной главе я ограничусь характеристикой нескольких этносов - типичных представителей присваивающего хозяйства. Они обитали в различных природно-географических условиях и, насколько известно, не пережили в прошлом декультурации, не испытали сильного воздействия колонизации и товарно-денежной экономики, которые могли бы исказить их традиционный общественный строй, не занимались хозяйственной деятельностью производящего типа. Такие этнические группы сохранились преимущественно на окраинах обоих континентов, главным образом на крайнем юге и крайнем севере. К ним принадлежат огнеземельцы, калифорнийские индейцы, эскимосы. Индейцы северо-западных областей Северной Америки, которые на основе развитого присваивающего хозяйства достигли сравнительно высокого уровня социального развития и далеко зашедшего имущественного и социального расслоения, характерных для народов, перешедших к производящей экономике, в настоящей главе не рассматриваются.

Большинство племен Южной Америки, отставших в своем развитии, обитало или продолжает обитать в зоне тропических лесов и саванн (льяно). По данным М. Мартина, в Южной Америке известно 25 племен охотников и собирателей, не практикующих земледелия, но в прошлом многие из них пережили процессы депопуляции и декультурации, главным образом вследствие колонизации [103, т. 2, с. 311-334; 423, с. 243-260]. Большинству групп охотников и собирателей Южной Америки свойственны примитивные формы земледелия. Некоторые из них, например сирионо и гуаяки, были земледельцами в прошлом, а затем вернулись к охоте и собирательству [547, с. 378-379].

Архипелаг, носящий название Огненная Земля, состоит из нескольких больших и значительного числа мелких островов, покрытых лесистыми горами и безлесными равнинами. Климат - холодный и влажный, без резких годовых колебаний температуры. Архипелаг населяют три группы индейцев-огнеземельцев: северная - она, западная - алакалуфы, южная - яганы. Все они говорят на различных языках; язык она относится к группе чон, распространенной в южных областях Аргентины и Чили; языки алакалуфов и яганов занимают изолированное положение. Она делились на две подгруппы - хауш и селькнам, различавшихся диалектами и отчасти культурой, а селькнам, в свою очередь, - на северных и южных селькнам. Яганы делились на пять групп, каждая из которых также имела свое название и говорила на особом диалекте [319, с. 82]. Самоназвание алакалуфов - халаквулуп, яганов - ямана.

В 60-х годах XIX в. насчитывалось 10-11 тыс. огнеземельцев, в том числе около 3 тыс. яганов, около 4 тыс. она и примерно столько же алакалуфов. Затем численность их стала резко снижаться, главным образом вследствие эпидемических заболеваний, занесенных европейцами. В 50-е годы XX в. оставалось около 200 яганов и алакалуфов и лишь несколько десятков она [103, т. 2, с. 390; 547, с. 397, 406].

Огнеземельцев с полным основанием можно причислить к наиболее примитивным племенам Америки, а быть может, и земного шара [103, т. 2, с. 376]. С 70-х годов XIX в. Огненная Земля начала заселяться колонистами-скотоводами и искателями золота, что привело к резкому сокращению численности коренного населения. Но сообщения путешественников и исследователей донесли до нас многие черты его традиционной культуры и общественного строя. Так, первые этнографические сведения об огнеземельцах относятся еще к концу XVI в.

Южная оконечность континента была заселена по крайней мере 11 тыс. лет тому назад охотниками на гуанако и собирателями, подобными нынешним она. Одна из их стоянок найдена в пещере Фелл на юге Патагонии, возраст нижнего слоя стоянки - около 9 тыс. лет до н. э. Очевидно, предки она жили в то время на юге материка, там, где обитали люди, оставившие стоянку Фелл и аналогичную стоянку Палли Айк [275, с. 13, 19]; возможно, тогда же они приступили к заселению Огненной Земли. В области обитания огнеземельцев древнейшей (около 9 тыс. лет назад) является культура морских зверобоев о-ва Энглфилд у южного побережья Чили. Эти рыболовы и охотники на морских животных, подобно яганам и алакалуфам, были вооружены гарпунами и копьями [265, с. 157]. Очевидно, уже в глубокой древности началось формирование двух хозяйственно-культурных типов, дошедших до нас как культура она и как культура яганов и алакалуфов. Весьма вероятно, что огнеземельцы приступили к заселению архипелага в конце плейстоцена, когда Огненная Земля полностью не отделилась от материка (аборигены Тасмании также заселили свой остров еще до полного отделения его от Австралии). У она есть легенда, в которой говорится, что их предки пришли на Огненную Землю по суше с севера. Магелланов пролив, согласно этой легенде, образовался позднее. Возраст раковинных куч на островах, населяемых яганами, по подсчетам С. Лотропа, составляет не менее 2 тыс. лет [403, с. 178-197].

Характерный для огнеземельцев хозяйственно-культурный комплекс сложился, как свидетельствуют данные археологии, не позднее 6 тыс. лет назад. Он напоминает, в частности, культуру племен, обитавших на перуанском побережье в IV - первой половине III тысячелетия до н. э. Подобно яганам, эти племена занимались сбором съедобных моллюсков, рыбной ловлей и добычей морских млекопитающих. Жилищами служили овальные в плане небольшие хижины на каркасе из тростника, такие же, как у яганов [97, с. 130]. Возможно, культура огнеземельцев восходит к этому древнему этнокультурному пласту.

Основываясь на данных археологии и этнографии, можно утверждать, что огнеземельцы, являющиеся аборигенами архипелага, донесли до этнографической современности самобытные черты культуры и общественного строя древнейшего населения Южной Америки. Данных, свидетельствующих об их культурной деградации, не существует, нет также и свидетельств о каком-либо значительном культурном воздействии со стороны. На Огненной Земле, в частности, в археологических местонахождениях не обнаружено, например, никаких следов керамики, распространенной на континенте.

Природная среда, в которой уже в течение нескольких тысячелетий обитают огнеземельцы, - одна из самых неблагоприятных на земле. Хозяйство, общественный строй и весь быт огнеземельцев оптимально приспособлены к суровым естественным условиям [309, т. 1, с. 192, 302, 306]. Особенно наглядна социально-культурная адаптация к среде алакалуфов, которые населяют местность, изолированную от окружающего мира горными хребтами, ледниками и проливами, изобилующими рифами, а также яганов, которые живут на островах, покрытых густым и труднопроходимым лесом. Главным источником существования она, населяющих о-в Огненная Земля, была пешая охота с луком и стрелами на гуанако и других наземных животных. Шкурами гуанако покрывали жилища, из них шили одежду. Рыбу она били копьем или ловили сетями. Яганы и алакалуфы жили охотой на морских животных (тюленей, дельфинов, выдр, морских львов), рыбной ловлей, сбором моллюсков и охотой на птиц; охота на наземных животных имела подсобное значение.

Охотники на морского зверя были вооружены гарпунами и копьями. Стрелы и копья огнеземельцев имели наконечники из камня и кости; использовали они и пращу. В целом традиционная материальная культура огнеземельцев основывалась на камне, кости и дереве (металлические орудия были заимствованы в конце XIX в. у европейцев). Охотились огнеземельцы с собаками, других домашних животных они не знали. Огонь добывали высеканием.

В отличие от она, которых европейцы называли «пешими индейцами», яганы и алакалуфы получили название «индейцы в лодках». В поисках пищи они почти непрерывно передвигались в лодках по многочисленным проливам между островами. Это были настоящие морские кочевники, которые жили так, видимо, уже с глубокой древности. На Огненной Земле на протяжении тысячелетий сложилось два хозяйственно-культурных типа - сухопутных охотников и морских охотников, рыболовов и собирателей. Они вели разный образ жизни, были вооружены разными орудиями труда, по-разному приспосабливали культуру и общественный быт к условиям и требованиям производства. В этом отношении огнеземельцы напоминают тасманийцев и аборигенов прибрежных областей Австралии. Конечно, у всех этих народов основная хозяйственная деятельность сочеталась с второстепенной, побочной. Так, восточные группы яганов, подобно она, охотились на гуанако, а она, живущие на побережье, в свою очередь, охотились на тюленей и собирали моллюсков. Но все же тип социальной адаптации определялся ведущим направлением хозяйства.

Яганы и алакалуфы сознавали необходимость поддержания главного источника их пищи - морских моллюсков - на должном уровне, поэтому, когда количество последних в одном месте сокращалось, они на своих лодках немедленно отправлялись на поиски другого.

У огнеземельцев труд был строго поделен между мужчинами и женщинами. Мужчины охотились на сухопутных и морских животных, на птиц и крупную рыбу, делали хижины и лодки, изготовляли орудия труда и оружие. Женщины занимались домашним хозяйством, собирали моллюсков, ныряя за ними в воду подобно тасманийкам, ловили рыбу удочкой, собирали растительную пищу, обрабатывали шкуры, изготовляли домашнюю утварь и одежду. У яганов гребцами в лодках были только женщины. Так как моллюски составляли основу питания яганов и алакалуфов, роль женщин в добывании пищи была исключительно важной. Хозяйство она было ориентировано преимущественно на мужскую охоту. Она охотились в одиночку либо группами из трех-восьми человек. Совместная охота нескольких мужчин была и у яганов [309, т. 2, с. 387]. Исследователи отмечают равноправие мужчин и женщин в семье и обществе у она, яганов и алакалуфов, гармоничное сочетание мужского и женского труда, сравнительно высокое положение женщины [309, т. 1, с. 348-354; 319, с. 93].

Яганы и алакалуфы обычно не оставались на одном месте больше двух недель, но через несколько недель или месяцев они нередко возвращались на прежнее место, и хозяйственно-кочевой цикл замыкался. Их хижины были хорошо приспособлены к кочевому образу жизни: они легко разбирались и их можно было перевозить в лодках с места на место. Однако яганы и алакалуфы не всегда повторяли маршруты прошлых лет: территориальность у них (за исключением части яганов) была выражена сравнительно слабо, границы между территориями не отличались четкостью.

У она простая семья сооружала отдельную хижину, иногда объединялись две семьи, связанные родством. Внутри хижины или у входа разводили костер. На стойбищах, которые устраивались по случаю совместных обрядов, семейные хижины располагались на некотором расстоянии одна от другой [309, т. 1, с. 195, 203-204, 303], что как бы подчеркивало относительную автономию семьи. «Они живут семьями, - писал об она Т. Бриджес. - Мы встретили группу человек в пятьдесят, которые расположились вокруг девяти очагов» (цит. по [309, т. 1, с. 47]). У яганов и алакалуфов в хижине обычно жила одна семья, иногда две-три семьи - члены кочевой хозяйственной группы. Только такие события, как выброшенный на берег кит, временное лежбище тюленей, собирали разрозненные обычно семьи на более или менее продолжительный срок. В это время группы насчитывали 100-200 человек. Они проводили совместные обряды и другие общественные мероприятия. Раздробленность яганов и алакалуфов на отдельные семьи, их хозяйственная автономия были обусловлены необходимостью постоянно передвигаться от одной кратковременной стоянки к другой [309, т. 2, с. 367-369, 390, 628-629; 319, с. 84-85]. Но если пищевых ресурсов было достаточно, две или три семьи, которые связывали родственные узы, объединялись и кочевали вместе. Несколько таких групп составляли относительно более стабильную общность - общину, экономически осваивающую определенную территорию, обычно группу островов. Сравнительно более долговременные и более многолюдные стойбища существовали только у восточных яганов - охотников на гуанако [547, с. 397-402]. Объединение она и восточных яганов в многосемейные общины было в значительной мере обусловлено охотой на гуанако и других животных, совместная охота на которых эффективнее индивидуальной. Но и у пеших охотников она общины систематически дробились на отдельные семьи, которые добывали пищу самостоятельно, не задерживаясь длительное время на одном месте [309, т. 1, с. 193-194, 302].

Основной общественной единицей она, как утверждают М. Гузинде и другие исследователи, была индивидуальная семья. Однако тот же Гузинде, отмечая относительную самостоятельность и хозяйственную самодостаточность семьи, подчеркивает тесную связь нескольких семей между собой. Семья была неразрывной частью более крупной общности - общины, объединявшей от 40 до 120 человек. Община состояла из нескольких семей, связанных кровным родством и свойством. Всего таких групп насчитывалось 39. Ядро общины составляли люди, которые вели происхождение по мужской линии; жены приходили из других общин. Общины были вирилокальны и экзогамны. Каждая община была независима от других, ей принадлежала определенная территория, границы которой были четко очерчены: их обозначали камнями, деревьями и другими естественными ориентирами. Кроме того, у многих групп она территории общин отделялись одна от другой нейтральными полосами, зонами «ничьей» земли. Произвольное нарушение границ членами других общин не допускалось. Территория общины находилась в исключительной и коллективной собственности ее членов. Посторонние могли добывать пищу на территории общины лишь с разрешения хозяев [309, т. 1, с. 304, 416, 419-421, 424-427, 429]. Ведь она населяли не отдельные небольшие острова, как яганы и алакалуфы, а один крупный остров. Площадь общинной территории составляла у них в среднем около 1000 кв. км [319, с. 116-119; 547, с. 406-407].

В зависимости от сезона общины она, жившие на побережье, передвигались от берега в глубь острова и обратно. Осенью и зимой они рассеивались хозяйственными группами, состоящими примерно из четырех семей, или 20 человек. В это время основным занятием мужчин была охота на гуанако, женщин - собирание моллюсков. Весной и летом она жили более стабильными общностями, насчитывавшими до 80 человек и более, иногда включавшими людей всей общины. Мужчины охотились на тюленей, женщины собирали моллюсков и растительную пищу [204; 554]. Наряду с сезонной мобильностью у она прослеживались также циклы дисперсии и концентрации хозяйственных групп, которые в соответствии с потребностями охотничье-собирательского хозяйства передвигались в пределах общинной территории.

По утверждению М. Гузинде, общество яганов тоже основывалось на семье и у них не существовало более крупной общности, объединяющей семьи [309, т. 2, с. 777]. Это, конечно, не так. Правда, еще в 1839 г. (т. е. до основания в 1843 г. первого постоянного европейского поселения на Огненной Земле) яганы жили семьями и не собирались в большие группы. Европейцы постоянно встречали здесь небольшие семейные группы, не превышавшие девяти человек. Одна из больших групп насчитывала около 15 человек [309, т. 2, с. 113, 116, 119, 122, 127]. И все же факты показывают, что семьи яганов тоже объединялись в небольшие общины, связанные с определенными территориями, которые находились в их коллективной собственности. Как и у других охотников и собирателей, общины назывались так же, как и населяемые ими местности [319, с. 94]. Если общины она насчитывали не более 120 человек (в среднем 80 человек), то общины яганов и алакалуфов - не более 50 человек (в среднем 25 человек) [547, с. 406; 445, с. 123].

Общины яганов, в свою очередь, объединялись в упоминавшиеся выше диалектные общности, которые можно, видимо, рассматривать как общины более высокого порядка либо как формирующиеся племена. Но и общины, и эти общности, иерархически более высокого порядка, были довольно рыхлыми структурами. Простая семья, состоящая из родителей и детей, была устойчивой ячейкой, автономной не только в хозяйственном отношении [309, т. 2, с. 671-680, 779-782, 963-967]. Словом «укур», основным значением которого было «жилище», яганы называли любую человеческую общность, начиная с семьи [309, т. 2, с. 799-800].

Группы семей объединялись в общины главным образом по принципу кровного родства и свойства [319, с. 71]. Однако общины включали и людей, не состоявших в родстве между собой.

При господствующей вирилокальности брака у огнеземельцев существовала временная уксорилокальность: мужу приходилось расплачиваться за жену своим трудом, и в это время он жил с ее родителями. Вступать в брак разрешалось только после прохождения мальчиками и девочками обрядов посвящения. Типичной формой семьи была простая семья. Преобладал моногинный брак; полигинные браки (по две-три жены у одного мужчины) были немногочисленны, хотя по свидетельству ранних авторов, полигиния была традиционной чертой общественного строя яганов. Она, как правило, имела хозяйственное значение, что характерно и для многих других охотников и собирателей [309, т. 1, с. 335-342]. Так, у яганов полигиния обеспечивала необходимое число гребцов - ведь на веслах сидели женщины, а мужчина выслеживал добычу [309, т. 2, с. 663, 665-671].

Обществу огнеземельцев была свойственна общинная, или локальная, экзогамия, лучше сохранившаяся у она, хуже - у яганов, вероятно, вследствие атомизации общества последних. У она, у которых экзогамия соблюдалась особенно строго, родственниками, между которыми брак был запрещен, считались члены каждой из упомянутых выше тридцати девяти групп, собственники определенных территорий [309, т. 1, с. 319-321]. То же, в сущности, было и у яганов. Люди, населявшие определенную кормовую территорию, а такими были прежде всего члены общины, считались близкими родственниками. Выбирать партнера по браку можно было только за пределами этой группы [309, т. 2, с. 653]. Но яганы избегали, как правило, и браков с представителями очень отделенных групп [319, с. 92]. Внутри диалектных общностей наблюдалась тенденция к эндогамии, и это - наиболее серьезный аргумент в пользу того, что они - зарождающиеся племена.

Надежных доказательств существования у огнеземельцев родовой организации нет. Некоторые авторы утверждают, что она, яганам и алакалуфам родовая организация не была известна [319, с. 58, 71, 94, 116]. По словам С. Лотропа, она делились только на общины, основанные на родстве и тесной связи с определенными охотничьими территориями [403, с. 84]. Замечания М. Гузинде, которые можно истолковать как указание на существование рода, имеют очень неопределенный и двусмысленный характер. Так, он говорит не о родовой, а о локальной экзогамии, или экзогамии большой семьи у она. Преобладающий у огнеземельцев патрилинейный счет родства Гузинде относит к общности, которую он называет «родом или большой семьей» [309, т. 1, с. 319-321, 416-417]. Но эти понятия, как известно, несовместимы. Очевидно, речь идет о совокупности простых семей, связанных тесным родством и образующих отдельную общину, которая концентрируется вокруг ядра - либо родственного (бушменская модель), либо родового (австралийская модель). Ядром каждой общины она была родственная группа, а возможно, и локализованный патрилинейный род [164]. Состав общин менялся в зависимости от потребностей производства и иных факторов, но родственная (или родовая) структура при этом сохранялась, а родственное (или родовое) ядро общины рассматривало себя в качестве собственника общинной территории. Такая структура очень напоминает структуру общин бушменов, в которых стержень - родственное ядро, или структуру общин австралийцев, стержнем большинства которых является локализованный род.

Общины яганов в отличие от более устойчивых и более интегрированных общин она были, как отмечалось выше, сравнительно аморфными территориальными общностями, внутри которых между семьями не существовало прочных связей. Э. Сервис полагает, что причина этого кроется в депопуляции яганов в результате колонизации [516, с. 89-91]. В действительности разобщенность их хозяйственных групп и семей, непрерывно кочевавших в лодках по проливам между островами и пешком по побережью в поисках пищи, была следствием самих условий их существования. Эта разобщенность задолго до колонизации была отмечена участниками экспедиции на судне «Бигль» - Ч. Дарвином и капитаном Р. Фицроем. Ч. Дарвин писал, что в постоянных поисках пищи яганы «вынуждены беспрестанно переходить с места на место, а берег до того крут, что они могут объезжать его лишь на своих жалких челноках» [58, с. 185]. По словам Р. Фицроя, огнеземельцы рассеяны небольшими семейными группами и только изредка, в очень немногих местах побережья, где пищи больше, они собираются группами в 20-40 человек [273, с. 178]. Ясно, что условия, в которых приходилось жить яганам, способствовали не интеграции, а атомизации общества.

Однако некоторые факторы, обеспечивавшие относительную устойчивость общин яганов, сближали их с общинами ряда других охотничье-собирательских обществ, в частности бушменов. Одним из таких факторов было, как отмечалось выше, родственное ядро общины, состоявшее из группы родственных семей, другим - сама территория общины. Об общинной территориальности свидетельствуют цитируемые Э. Сервисом сообщения, относящиеся к тому времени, когда традиционная общественная структура яганов еще не была разрушена. Очевидно, различие между общинами она и яганов объясняется не депопуляцией последних, ибо процесс депопуляции пережили и она, а различной социальной адаптацией к различным природным условиям, существованием двух типов хозяйства, о которых говорилось выше.

Члены каждой диалектной группы и каждой общины яганов, подобно она, избегали переходить границы соседней диалектной группы или общины, если только не было уважительной причины, такой, например, как резкое уменьшение пищевых ресурсов на их территории.

Если территория общины и ее естественные ресурсы находились в коллективной собственности общины, то предметы семейного пользования (хижина, пища, поступающая в распоряжение семьи, и т. п.) - в семейной собственности людей, которые сделали их и пользовались ими [309, т. 1, с. 431-434, т. 2, с. 967-972; 319, с. 118-119]. «Тот, кто произвел орудие, оружие, одежду с затратой времени и сил, вследствие одного лишь этого факта становится и законным их владельцем ... „Этот лук принадлежит мне, потому что я его сделал", - таково обычное объяснение» [308, с. 405-407].

В обществе огнеземельцев высоко ценились щедрость и гостеприимство, что характерно и для других охотников и собирателей. Раздел пищи между родственниками и друзьями был обычным явлением. Крупное животное охотник-она обычно делил сам, стремясь, чтобы мясо получили не только члены его семьи, но и ближайшие родственники и друзья [309, т. 1, с. 275-276]. У яганов охотник нес добычу домой, где жена делила ее: часть оставляла своей семье, остальное раздавала другим семьям хозяйственной группы или общины [309, т. 2, с. 80]. Так нормы и обычаи распределения разрушали хозяйственную изоляцию простой семьи. Это еще одно подтверждение того, что она - лишь звено более крупной социальной общности.

М. Гузинде и В. Копперс подробно описывают обряды инициации - чихаус у яганов и клокетен у она. В обрядах чихаус принимали участие и мальчики, и девочки, обряды клокетен были мужскими по своему характеру [309, т. 1, с. 808-1083, т.2, с. 805-961; 373, с. 45-101]. Обряды посвящения мальчиков существовали и у алакалуфов [319, с. 72-76]. Одновременное прохождение мальчиками и девочками обрядов чихаус - видимо, архаическая черта. Однако на эту древнюю основу, в которой еще отсутствует четкое противопоставление полов, лег более поздний слой - мужской праздник кина. Только после участия в празднике, куда женщины не допускались, юноши становились полноправными членами общества. Мужской праздник, где юношам открывают эзотерическую, недоступную женщинам часть культурного наследия, по существу, аналогичен обрядам посвящения у других народов. Если в Австралии и других местах этнографы могли изучать классические образцы этого обряда, то на Огненной Земле - как бы переходную форму, превращение праздника в обряд.

У огнеземельцев существовали знахари-шаманы, ясновидцы и пророки (йекамуш у яганов, хон у она) - первые, синкретические по своим функциям, специалисты эпохи первобытности [373, с. 170-177; 309, т. 1, с. 717-807]. Типологически шаманизм огнеземельцев имел много общего с шаманизмом других американских индейцев, а также народов Сибири. Архаическая особенность его заключалась, однако, в том, что шаманами были не только мужчины, но и женщины.

В том, что у огнеземельцев не было ни вождей, ни каких-либо признаков социального расслоения, источники единодушны (например, [58, с. 185; 86, с. 96]). В их обществе признавался только моральный авторитет, связанный с возрастом, опытом, личными качествами. Господствовали отношения равенства, влиянием пользовались главным образом пожилые люди, обладавшие выдающимся умом и сильным характером [309, т. 1, с. 421-423, т. 2, с. 802; 319, с. 58, 71, 94, 116]. Руководящую роль старших мужчин в семье и общине огнеземельцев отметил еще Ч. Дарвин. Все переговоры с командой европейского судна «вел старик, который, по-видимому, был главою семьи; остальные трое были сильные, молодые люди... Женщины и дети были удалены» [58, с. 177]. Старики же, по наблюдению Дарвина, распределяли пищу [58, с. 184].

Итак, огнеземельцы - это охотничье-собирательское общество, сохранившее вплоть до этнографической современности древние устои своего традиционного быта и социально-экономической структуры, характерной для других охотников и собирателей. Благодаря гибкости и адаптивности, свойственным всем обществам этого типа, они сумели успешно приспособиться к экстремальным природным условиям и сформировали два хозяйственно-культурных комплекса, которые обладают и универсальными чертами, свойственными всем охотникам и собирателям.

В Северной Америке до сравнительно недавнего времени сохранялись многочисленные племена охотников и собирателей, обитавшие в самых различных природных и социально-исторических условиях. Их общественная жизнь, культура и история давно уже стали предметом интенсивного и всестороннего изучения. Особенно богатый материал для характеристики охотничье-собирательской общины в ее различных вариантах, детерминированных природными и социальными условиями, дают племена алгонкинов и атапасков, а также аборигены Большого Бассейна и Калифорнии. Социальной организации алгонкинов и атапасков, судьбам этих народов в последние столетия посвящены многочисленные труды, в том числе обобщающие работы советских ученых [103, т. 1, с. 171-193, 220-227; 8].

Общественная структура индейцев Калифорнии освещена в отечественной этнографии менее полно, чем структура многих других индейских обществ. Вплоть до середины XIX в. их традиционный общественный строй и самобытная культура сохранялись в том виде, в каком они сложились в итоге длительного самостоятельного развития. Некоторые группы индейцев Калифорнии «до 50-х годов XIX в. практически не подозревали о существовании каких-либо неиндейских народов» [124, с. 286]. После открытия в 1848 г. в Калифорнии золота началось массовое истребление коренного населения, разрушение его культуры. Несмотря на это, индейцы Калифорнии этнографически хорошо изучены. Они представляют собой особый тип общества, основанного на присваивающем хозяйстве, но не зашедшего еще так далеко в имущественном и социальном расслоении, как индейцы северо-западного побережья Северной Америки. Наряду с универсальными им свойственны и такие черты, которые позволяют рассматривать их как один из вариантов охотничье-собирательского общества, теперь очень редкий, но, возможно, широко распространенный в далеком прошлом. Особому положению индейцев Калифорнии способствовало не только своеобразное сочетание природных условий, но и относительная их изоляция. Последнее обстоятельство объясняет, почему они так долго сохраняли свой традиционный общественный уклад [103, т. 1, с. 266-283].

Калифорния, отрезанная от остальных частей континента горной цепью Сьерра-Невада, в основном лежит в полосе жаркого и сухого климата, который на побережье Тихого океана сменяется мягким и влажным. Долины и цепи скалистых, поросших лесом гор перерезают текущие в океан реки. Природные ресурсы Калифорнии, ее растительность и животный мир богаты и разнообразны. В горах и долинах бродили стада оленей, антилоп и лосей, озера, реки и море изобиловали рыбой, морскими животными, съедобными моллюсками. Все это освобождало людей от необходимости специализироваться в добывании одного или немногих видов пищи, позволяло им от сезона к сезону менять хозяйственную деятельность, гибко приспосабливаясь к смене экологических условий, объектов охоты и собирательства. Вместе с тем многообразие ландшафтов обусловило и разнообразие типов социально-экономического освоения природной среды. С условиями обитания во многом связаны относительная замкнутость населения отдельных регионов и большая языковая дробность. В Калифорнии насчитывались десятки отдельных языков, и только А. Креберу удалось свести это разнообразие к семи языковым семьям.

Древнейший период истории калифорнийских индейцев современная археология начинает с IX тысячелетия до н. э. Археологические материалы этого периода свидетельствуют о существовании небольших, вероятно бродячих, общин, жизнь которых определялась преследованием животных. Последующая смена экологических условий сопровождалась переходом коренного населения от преимущественной охоты к интенсивному собирательству (VI-III тысячелетия до н. э.) и, наконец, к комплексному хозяйству. Около 3 тыс. лет до н. э. в основе системы освоения природной среды лежало сочетание охоты, рыболовства и собирательства, причем в зависимости от местных условий одно из перечисленных направлений хозяйства преобладало. Охотничьим оружием индейцам служили, как и позднее, метательная палица-атлатль, копья с каменными наконечниками, лук и стрелы, гарпуны, орудиями для обработки продуктов собирательства, прежде всего желудей, - жернова и ступки. Обилие желудей уже тогда сделало их одним из главных источников пищи для индейцев Калифорнии. Широко использовались и продукты моря. На протяжении нескольких столетий, предшествующих появлению европейцев в 70-х годах XVIII в., в составе и расселении калифорнийских индейцев не произошло существенных изменений, не было значительных перемен в способах добывания пищи, да и в культуре в целом [318, с. 25-68]. К XVIII в. окончательно сложилось существующее соотношение расселения и этнокультурных ареалов с географическими регионами [330].

По подсчетам А. Кребера, численность индейцев Калифорнии сократилась с 133 тыс. в 1770 г. до 16 тыс. к началу XX в. [103, т. 1, с. 270; 219, с. 71]. В 70-е годы XX в. в Калифорнии насчитывалось 40 тыс. местных индейцев [124, с. 316].

Вплоть до колонизации индейцы Калифорнии, за исключением юма, диегоэньо, кагуилья и камия, живущих на крайнем юге, не были знакомы с земледелием, не знали они и скотоводства. Традиционная экономика, основанная на охоте, рыболовстве и собирательстве, обеспечивала самую высокую в Северной Америке плотность населения - в среднем один человек на 2,5 кв. км [376, с. 41]. Это объясняется не только благоприятными природными условиями, но и развитой технологией присваивающего хозяйства. Для юки, майду и многих других групп, занимавшихся охотой, собирательством и рыболовством, были характерны крупные общины, насчитывавшие 100 человек и более, и долговременная или сезонная оседлость [171,с.155-236].

Техника охоты, рыболовства и собирательства калифорнийских индейцев основывалась на материалах, характерных для каменного века; огонь добывался высверливанием. Несмотря нa примитивность и ограниченность орудий труда, приемы и методы добывания пищи и особенно ее сохранения достигли сравнительно высокого уровня. В этом индейцы Калифорнии опередили многих других охотников и собирателей. Центральнокалифорнийские племена, основой существования которых было собирательство, умели хорошо обрабатывать и хранить желуди, владели различными способами приготовления пищи из них. «Этот источник пищи был практически неисчерпаем» [124,. с. 291], он, вероятно, более всего способствовал тому, что население Калифорнии не знало, что такое голод. Кроме желудей имелось и много другой пищи растительного происхождения. Разнообразными и технически совершенными были способы рыболовства, охоты на оленей и других животных, на водоплавающую птицу [87, с. 115-118; 375].

Желуди и лососи, заходящие во время нереста в реки Калифорнии, добывались и заготавливались впрок в больших количествах. Желуди давали индейцам Калифорнии такой же устойчивый и обильный урожай, как бушменам - орехи монгонго. По своей регулярности и продуктивности, по социальным последствиям собирание желудей и лов лососевых рыб можно сравнить с собиранием урожая дикорастущих растений (риса, саго и др.) народами - собирателями урожая или даже со сбором урожая культурных растений народами-земледельцами [624, с. 52-67]. Это наряду с умением делать запасы продуктов собирательства, рыболовства и охоты было условием долговременной оседлости, сочетавшейся с сезонной мобильностью, высокой плотности населения, образования необычно крупных общин (вероятно, самых крупных из известных этнографии общин охотников и собирателей), наконец, первых ростков имущественного и социального расслоения, не свойственных большинству других охотников и собирателей.

Охота и рыболовство были мужскими занятиями. Охотились калифорнийские индейцы как индивидуально, так и коллективно. В коллективной охоте загоном на оленей, лосей и антилоп участвовало иногда до сорока человек. Собирательством занимались главным образом женщины. Они же вялили рыбу и мясо, обрабатывали продукты собирательства. Подобно аборигенам Австралии, тасманийцам и бушменам, калифорнийцы систематически сжигали траву и кустарники на обширных пространствах, что способствовало росту растительности в следующем сезоне и привлекало стада животных [174, с. 19-48]. К началу колонизации ландшафт Калифорнии вследствие воздействия на него человека на протяжении тысячелетий стал в значительной мере антропогенным.

Многообразие природных условий определило особенности освоения природной среды различными этническими группами. Так, годичный цикл у восточных помо, типичный для многих других групп, находился в тесной зависимости от экологических условий и смены сезонов, от движения рыбы в реках. Ранней весной, во время хода рыбы, люди жили в постоянных селениях, в мае - июне рассеивались небольшими группами для собирательства и рыбной ловли в озерах, в июле возвращались в селения, но продолжали заниматься собирательством, в сентябре - октябре уходили для сбора желудей и другой растительной пищи, в ноябре снова возвращались в селения и охотились на водоплавающую дичь, пока в конце февраля снова не наступало время хода рыбы [318, с. 310].

Наибольшим своеобразием отличалась социально-культурная адаптация племен Северо-Западной Калифорнии - толова, юроков, хупа, карок, хозяйство которых было ориентировано преимущественно на речной и морской промысел. У них имелись лодки-долбленки, предназначенные для плавания по рекам и вдоль морского побережья. В поселениях-общинах толова, расположенных вдоль морского побережья, насчитывалось до 300 человек в каждой. Освоение природной среды носило циклический характер, определявшийся сменой сезонов - сухого (с июня по сентябрь) и дождливого. В зависимости от времени года основой существования толова служили то продукты рыболовства и охоты на морского зверя, то продукты наземной охоты и собирательства. Они меняли свои поселения, то собирая желуди и охотясь на лесных животных, то добывая морских или речных животных, рыбу, собирая моллюсков [318, с. 129-130; 295, с. 49-78]. Культура чумашей, населявших юго-запад Калифорнии, была ориентирована преимущественно на море: они охотились на тюленей, ловили рыбу. Йокутсы Центральной Калифорнии большую часть года жили в постоянных селениях, но весной или в начале лета покидали их, причем отдельные семьи уходили на свои обычные угодья. Здесь мужчины ловили рыбу, охотились, а женщины вялили мясо на зиму, делали запасы растительной пищи. В сентябре йокутсы возвращались в свои селения [286, с. 82-85]. Для моно, хозяйство которых также основывалось на охоте, рыболовстве и собирательстве, была характерна та же сезонная мобильность, позволяющая им осваивать различные участки общинных территорий на склонах гор.

В долговременных и постоянных поселениях возводились прочные деревянные жилища двух основных типов - наземные и полуземлянки. В сезонных поселениях зимние жилища делались вместительнее летних, и если последние обычно предназначались для одной простой семьи, то зимние жилища были рассчитаны нередко на несколько простых семей. Внутри жилища устраивался один или несколько очагов. Кроме того, в поселении имелись общественные дома для собраний и обрядов, причем некоторые могли вместить несколько сот человек, хранилища для желудей, мастерские, «дома для потения» - бани. Последние служили одновременно клубами для мужчин.

В качестве универсальной ячейки общества калифорнийских индейцев и основного субъекта собственности на землю А. Кребер выделяет общность, которую он называет «малым племенем» (tribelet). Калифорнийское племя, в его понимании, - это общность, обладающая культурным и языковым единством, но в отличие от «малого племени», лишенная какой-либо внутренней организации. По подсчетам Кребера, в Калифорнии насчитывалось около 500 «малых племен», в каждом примерно от 100 до 500 человек. Имеются сведения и об общностях, численность которых доходила до 2 тыс. человек [376]. Некоторые авторы предпочитают называть «малое племя» общиной (community). Этот термин адекватно отражает сущность данной социальной формы. Каждое «малое племя», отмечает Кребер, обычно состояло из нескольких поселений, и если «малое племя» является общиной, то это община высшей, или первой, степени, а поселения, входящие в нее, - общины низшей, или второй, степени. Двухстепенная иерархическая соподчиненность общин отмечена у аборигенов Австралии, веддов и некоторых других народов. Территории общин второй степени были расположены на территории, принадлежавшей общине первой степени, и, в свою очередь, находились в их собственности. Иными словами, в пределах территории общины первой степени располагались охотничьи, собирательские и рыболовные угодья общин второй степени. Иерархической общинной структуре соответствовала иерархическая структура отношений собственности на землю. Каждый член общины второй степени имел равное с другими право на природные ресурсы ее территории, если только это право не ограничивалось семейными притязаниями на участки общинной территории. Отношения собственности на землю покоились на принципах коллективизма и равноправия, как это свойственно и другим охотникам и собирателям. Правда, в пределах общинных угодий отдельные участки нередко переходили в собственность отдельных семей, но собственность эта имела условный, временный характер, и над ней возвышалась собственность всей общины как верховного распорядителя земли. Участки отдельных семей в конечном счете оставались собственностью общины, и семьи были их владельцами до тех пор, пока пользовались ими, и лишь потому, что вложили в них свой труд. Подобные семейные участки встречаются и у других охотников и собирателей, но опять же не находятся в частной собственности семей, на них распространяется лишь право преимущественного пользования [87, с. 113; 377, с. 19-58].

Община первой степени была не только основной собственницей земли, но и крупнейшей общностью, выступавшей в качестве автономной потестарной единицы - ее нередко возглавлял вождь, власть которого, однако, не распространялась за пределы общины. На уровне племени вождей или каких-либо органов власти не существовало. Каждым поселением, входившим в общину первой степени, управлял старейшина. Вождю общины первой степени, обычно жившему в главном, самом крупном поселении, подчинялись старейшины остальных поселений. Итак, иерархической общинной структуре соответствовала не только иерархическая структура отношений собственности на землю, но и иерархическая структура власти. Последняя в отличие от отношений собственности на землю во многом уже отошла от принципов равноправия и демократизма. Достаточно сказать, что статус вождя и старейшины часто был наследственным. У других охотников и собирателей подобных отношений власти нет.

Община первой степени - типичная для Калифорнии автономная, самоуправляющаяся общность, признававшая одного вождя, а поселение, в котором жил вождь, являлось «политическим», экономическим и обрядовым центром всей общности. Общину первой, высшей, степени можно назвать общиной-вождеством. Такого социального образования нет у других охотников и собирателей, упоминаемых в данной книге. Условия формирования общины-вождества - это долговременная оседлость и умение сохранять впрок большие запасы пищи, что способствует созданию прибавочного продукта. Символизируют ее, как будет показано ниже, специфические материальные ценности.

В социальном отношении племя представляло собой не более чем совокупность подобных общностей. Племенная организация формировалась в общинах первой степени, которые А. Кребер не случайно назвал «малыми племенами». Общины первой степени, или общины-вождества, - это как бы потенциальные или формирующиеся племена.

Поселения, в свою очередь, состояли из простых семей, включавших кроме родителей и детей также и других родственников, а иногда и неродственников. Семья насчитывала обычно от пяти до десяти человек. Существовали и крупные семейно-родственные группы, объединявшие несколько десятков человек, которые, по терминологии американских авторов, образовывали патрилинейные домохозяйства (households) или домовые общины, основанные, во-первых, на коллективном производстве и коллективной собственности на добываемую пищу и, во-вторых, на разделении труда между мужчинами и женщинами [87, с. 110-113].

Хотя первичной социальной ячейкой была простая семья, социально-экономические и родственные связи выходили далеко за ее границы: объединяли семьи в домохозяйства, а последние в поселения-общины. Основой социально-экономической структуры было поселение-община, которое осваивало определенную территорию и состояло из отдельных семей, связанных родственными и иными узами. Возглавлял такую общину старейшина. Несколько поселений-общин входило в общину первой степени, или общину-вождество, а несколько общин-вождеств иногда составляли федерацию, связанную экономическими и обрядовыми узами; в ее распоряжении могли находиться общие обрядовые центры [318, с. 676].

Временные, сезонные поселения принадлежали общинам, населявшим постоянные поселения. Это были их сезонные базы. При старейшине поселения-общины иногда существовал совет наиболее авторитетных людей общины. Поселение-община в большинстве племен функционировало как единый социально-экономический механизм под руководством старейшины и совета при нем, а отдельные семьи, выполнявшие те или иные общественно полезные функции, выступали как части этого механизма. Например, одни семьи изготовляли обсидиановые наконечники для стрел, другие - корзины, третьи - ловушки или сети на водоплавающую дичь, четвертые специализировались на охотничьей магии. Были семьи, поставляющие шаманов. Во время сбора урожая желудей или орехов жители нескольких поселений объединялись в одно стойбище, которое иногда насчитывало 200-300 человек.

Степень социальной интеграции была неодинаковой. Наиболее «атомизированной» была структура северо-западных племен; отдельные поселения-общины, а нередко и отдельные домохозяйства внутри их образовывали почти автономные, слабо связанные между собой общности [318, с. 673-674]. У хупа и их соседей в поселениях-общинах насчитывалось от 6 до 28 домов и от 50 до 200 жителей. Многие поселения назывались по той или иной примете местности, иногда название было связано с каким-либо мифологическим событием [318, с. 168-169]. У толова каждому селению принадлежала часть побережья. Хозяйство юроков, карок и хупа было более ориентировано на долины и устья рек. Границы общинных территорий были четко ограничены, произвольное нарушение их не допускалось. Община толова жила в постоянном поселении от 9 до 10 месяцев в году и только в конце лета покидала его для ловли рыбы и сбора желудей. Общины объединялись лишь для обрядовой ежегодной охоты на морских львов. Каждая семья осваивала особый участок общинной территории, где собирала желуди и ловила лососей. Семья жила в отдельном доме. Помимо жилищ и обязательного «дома для потения» в поселении были специальные места для изготовления каменных орудий, разделки животных и для других работ [318, с. 128-131].

Юки делились на восемь или девять общин первой степени, каждая из которых была совокупностью общин второй степени, населявших определенную местность. Они идентифицировали себя как люди селений А, Б, В и т. д. Община первой степени охватывала несколько поселений и носила название главного из них. Такая же социально-экономическая структура была у помо, майду и винтунов: община первой степени объединяла несколько поселений-общин второй степени. Общины первой степени были самостоятельными, самоуправляющимися сообществами. В главном поселении жил вождь, признаваемый всей общиной. Территория со всеми естественными ресурсами находилась в коллективной собственности всех ее членов. Границы этих территорий были хорошо известны соседям, которые избегали нарушать их. Зимой общины концентрировались в поселениях, лето было периодом дисперсии. Помо насчитывали около 8 тыс. человек и объединялись в 34 общины первой степени, в каждой из которых было от 100 до 2 тыс. человек. Кроме того, все помо делились на семь диалектных групп, в каждую входило несколько общин первой степени. Если исходить из того, что помо было единым племенем, эти группы можно назвать подплеменами. Каждая община второй степени имела своего старейшину, а все старейшины входили в руководящий совет общины первой степени при ее вожде. Общины второй степени жили в постоянных или во временных сезонных поселениях, расположенных на зимних или летних угодьях. У всех названных этнических групп преобладала патрилинейность, у помо прослеживались элементы матрилинейности. Большую роль играли тайные общества [376, с. 160-163, 228-230, 396; 219, с. 318-320, 322-325; 318, с. 5, 293].

По утверждению исследователей, только йокутсы, юма и мохэвы, населявшие центральную и юго-восточную части Калифорнии, ближе остальных калифорнийских индейцев подошли к созданию племенной организации, характерной для многих других североамериканских индейцев. У йокутсов каждая община первой степени говорила на особом диалекте, что несвойственно большинству калифорнийцев, и имела самоназвание. Община первой степени насчитывала в среднем 300-350 человек, причем у северных йокутсов большая часть такой общины жила в главном поселении, там же жил ее вождь. У южных йокутсов общинам первой степени также была свойственна концентрация. Общины первой степени были совершенно независимы. Состав общин был довольно стабилен. Поселение состояло или из небольших, односемейных домов, или из больших жилищ, рассчитанных на десять семей и более. Внутри последних были выделены секции для малых семей, в каждой - свой очаг [376, с. 474-475; 219, с. 28, 320-321; 318, с. 450-454, 464-466; 287, с. 409-426].

Богатые продовольственные ресурсы и разностороннее хозяйство - продуктивное рыболовство, охота на водоплавающую дичь, собирание моллюсков и растительной пищи - позволяли южным йокутсам жить оседло большую часть года; только весной или в начале лета отдельные семьи уходили на несколько месяцев на свои собирательские угодья.

Мохэвы (их самоназвание - хамакхава) рассматривали себя как единую общность, а свою землю - как единое целое. Их поселения, часто временные, были малы и разбросаны на большом расстоянии друг от друга [376, с. 727; 219, с. 322].

Территория кагуилья в Южной Калифорнии была разделена на десять или двенадцать частей. Л. Бин, реконструирующий их социальную организацию в доколониальное время, обозначает группы, которым принадлежали эти земли, термином «сиб» (sib), под которым он понимает совокупность нескольких локализованных патрилинейных линиджей. По его словам, сиб был экономической и обрядовой ячейкой общества. В пределах территории этой группы отдельные линиджи имели собственные собирательские и охотничьи угодья. Таким образом, некое подобие двухстепенной общинной структуры прослеживается и у кагуилья. Существовала и семейная собственность на отдельные деревья или рощи. Оседлость была долговременной, отдельные хозяйственные группы или семьи покидали поселение только для сезонной охоты, собирательства или обмена с соседями. Когда возникала необходимость переселиться на новое место, поселение основывалось обычно в границах территории сиба, причем переселившаяся группа сохраняла право собственности на ту же территорию и ее естественные ресурсы [172].

В отличие от общин племена калифорнийских индейцев, за исключением йокутсов, юма и мохэвов, не обладали внутренней организацией, не имели ни общеплеменных институтов власти, ни племенных вождей. У многих из них не было самоназваний, а отдельные группы именовались по месту их расселения («люди с низовьев реки», «прибрежные жители» и т. п.). Только у йокутсов, юма и мохэвов были социально интегрированные сообщества, говорившие на одном диалекте и обладавшие общегрупповым самосознанием. Типичное калифорнийское племя было, в сущности, не более чем совокупностью общин как относительно стабильных, автономных, самоуправляющихся общественных единиц [475]. Племена индейцев Калифорнии находились на той же ранней стадии формирования, что и племена других охотников и собирателей, например австралийцев или бушменов, и ничем принципиально от них не отличались. Тем не менее калифорнийская община во многом иная, и это свидетельствует о том, что социально-экономическое развитие преобразует прежде всего общину как главную носительницу социально-экономических связей.

Ведущие социально интегрирующие факторы у большинства калифорнийских индейцев были те же, что и у очень многих других охотников и собирателей, - общая территория или родственные связи, а иногда и то и другое [219, с. 29]. Часто, однако, границы между общинами первой степени размывались межгрупповыми контактами, основную роль в которых играли экономические связи, межгрупповой обмен, межгрупповые браки [173, с. 99-124]. При этом иногда возникали военные и обрядовые объединения - конфедерации; появлялись межгрупповые культовые центры для совершения обрядов обновления мира, аналогичных по своей направленности австралийским обрядам интичиумы.

В Центральной и Южной Калифорнии общины первой степени обычно состояли из экзогамных патрилиниджей. Существовали тотемические группы и экзогамные фратрии с патрилинейным счетом происхождения. У мивоков каждый линидж (нена) был экзогамен и входил в одну из экзогамных патрилинейных половин; некоторые исследователи полагают, что у мивоков и некоторых других этнических групп существовала родовая организация [124, с. 300; 219, с. 31, 326-329; 291, с. 155-219].

Была распространена полигиния, в одних этнических группах в большей, в других - в меньшей степени. У северо-западных племен - хупа, юроков, карок, толова - преобладала вирилокальность. Первичной хозяйственной единицей у толова было полигинное домохозяйство, основанное на разделении труда между мужчинами и женщинами. Чем больше жен имел глава домохозяйства, тем больше было у него запасов пищи. Пищу обменивали на другие ценности, на которые, в свою очередь, приобретали новых жен [299, с. 67-89].

Существовали у калифорнийских индейцев и обряды инициации. Юноши посвящались в члены двух тайных религиозных обществ - куксу и толоаче. В некоторых местах Южной Калифорнии юноши и девушки проходили обряды посвящения совместно.

У хупа и некоторых других групп, особенно там, где люди, владевшие материальными ценностями, имели большое общественное влияние, в семейную собственность перешли почти все охотничьи и собирательские угодья; это не относилось лишь к местам рыбной ловли [318, с. 177-178]. У западных и северо-восточных помо было три уровня собственности на землю и естественные ресурсы - собственность простых семей; собственность общностей, возглавлявшихся старейшинами и состоявших из семей, которые были в родстве между собой, иначе говоря, общин второй степени; собственность общин первой степени. Некоторые охотничьи угодья и места рыбной ловли находились только в коллективной собственности и были доступны всем, независимо от того, к какой общине принадлежал человек. Однако некоторые собирательские угодья, охотничьи тропы и отдельные деревья принадлежали простым семьям [318, с. 296; 375, с. 66, 89]. Нарушение права собственности вело к столкновениям. Орудия, оружие, утварь составляли индивидуальную собственность.

Шахты и каменоломни, где добывался камень для орудий, находились в коллективной собственности общины, на земле которой они располагались, а иногда и всего племени. Например, места добычи обсидиана на территории помо принадлежали всему племени. Избыток сырья шел на обмен с соседями [219, с. 297-299]. В межплеменном и внутриплеменном обмене в качестве всеобщего эквивалента фигурировали раковинные деньги; подобное явление не отмечено у других охотников и собирателей.

Пища распределялась в пределах семьи или группы семей, связанных близким родством, реже - в пределах всего поселения. В некоторых группах охотничью добычу и другую пищу распределяли лучшие охотники [318, с. 427].

Специализация в различных видах ремесла достигла у калифорнийских индейцев в целом значительно большего развития, чем у большинства охотников и собирателей. Существовали специалисты в изготовлении обсидиановых наконечников, лодок, корзин, украшений и денег из раковин и т. д. Иногда эти люди, посвящая себя только одному виду деятельности, становились профессионалами. Это было возможно благодаря существованию прибавочного продукта. Однако у толова единственными специалистами-профессионалами были шаманы - видимо, исторически первые профессионалы эпохи первобытности. Влияние и авторитет шамана зависели исключительно от его дарований. Шаманы выступали одновременно знахарями, знатоками и руководителями религиозных обрядов, психотерапевтами, пророками и магами [318, с. 297]. Чаще люди становились шаманами вследствие «призвания», что вообще типично для шаманизма, иногда потому, что принимали участие в тайных обществах, иногда потому, что шаманом был отец, а иногда потому, что человек родился в семье, из которой прежде уже выходили шаманы. Бывали случаи, особенно на северо-западе Калифорнии, когда шаманами становились женщины. Шаманом мог быть вождь или старейшина, и тогда его роль в общественной и экономической жизни общины еще более возрастала.

Таким образом, у калифорнийских индейцев, как и у многих других охотников и собирателей, существовали люди, которые вследствие прирожденных способностей или обучения специализировались в тех или иных видах деятельности. Важно отметить, однако, что в обществах индейцев Калифорнии в отличие от других рассмотренных выше обществ некоторые из таких людей монополизировали эти виды деятельности, что приносило им почет и богатство [173].

Общество калифорнийских индейцев отличалось от большинства других охотничье-собирательских обществ тенденцией к образованию групп с различным социальным статусом, или социальных рангов, как называют их в зарубежной литературе: богатых, «больших людей», представителей общинной элиты (очень напоминающих меланезийских и новогвинейских «больших людей»), рядовых общинников, бедняков, а в некоторых племенах Северо-Западной Калифорнии - рабов, хотя рабство, притом только долговое, лишь начало формироваться и было неустойчивой категорией.

Между этими группами еще не существовало непреодолимых кастовых барьеров, человек мог повысить свой статус, опираясь на экономические механизмы. У юроков и толова, например, средством повышения социального статуса отдельного индивида было участие в накоплении материальных ценностей и обмене ими.

Итак, у индейцев Калифорнии социальная стратификация дала лишь самые первые ростки. Это явление было здесь глубоко самобытным, оно имело местные корни. Высказывается предположение, что социальное расслоение в Калифорнии началось еще до европейской колонизации. Гипотеза эта подтверждается раскопками погребений, относящихся к III-IX вв. н. э. [364, с. 225-248; 160].

Социальная стратификация в Калифорнии еще не получила такого развития, как на северо-западе Северной Америки, ранги еще не приобрели замкнутого наследственного характера, хотя процесс шел именно в этом направлении. Знаменательно, что и в Калифорнии, и на северо-западе Северной Америки социальное расслоение происходило на основе присваивающей экономики. Объясняется это тем, что присваивающее хозяйство калифорнийских индейцев, которые в больших количествах собирали желуди, ловили лосося и умели запасать их впрок, а в еще большей степени хозяйство индейцев северо-запада Северной Америки во многом аналогично хозяйству раннеземледельческих обществ. Очевидно, в определенных, благоприятных условиях присваивающая экономика не является препятствием для социального расслоения, хотя в силу ограниченности экономической базы этот процесс имеет свои пределы и не ведет к образованию государства.

Калифорнийские вожди находились как бы в центре экономической жизни общества, они осуществляли контроль над производством, распределением и обменом общественного продукта, и главным образом на этом основывались их власть и авторитет. Власть вождей и старейшин постепенно приобретала наследственный характер, что со временем стало типичным явлением для Калифорнии. У помо, для которых характерна тенденция к укреплению роли женщины в обществе, во главе некоторых общин первой степени стояли женщины, их статус также был наследственным [318, с. 296]. В общинах некоторых племен кроме вождей существовали еще военные предводители. Обрядовой жизнью нередко руководил один из старейших членов общины.

Только у племен, населявших северо-запад Калифорнии, несмотря на сравнительно развитую и сложную материальную культуру, отсутствовали характерные для остальной Калифорнии четко выраженные социальные роли вождей. Вместе с тем только здесь было известно рабство, и только долговое. Население этого региона имело представление о личном богатстве, которое накапливалось в виде связок раковин, приобретавшихся путем обмена, а социальный статус человека прямо зависел от количества находившихся в его распоряжении раковин и других материальных ценностей. Как утверждают исследователи, для хупа, например, было характерно усиленное внимание к символам богатства и социального престижа - раковинным деньгам, оленьим шкурам, пластинам из обсидиана [318, с. 171]. У толова каждое поселение имело старейшину, авторитет которого покоился на обладании материальными ценностями - ретушированными пластинами из обсидиана, ожерельями из раковин и т. д. Согласно источникам XVIII - середины XIX в., над отдельными семьями юроков также возвышался авторитет общины в лице ее старейшины. Его власть над рядовыми общинниками была сравнительно велика и имела наследственный характер. Обычно он имел несколько жен, и это еще более способствовало сосредоточению материальных ценностей в его руках [219, с. 30, 224]. Очевидно, индейцы Северо-Западной Калифорнии стояли на пути формирования социальной структуры, основанной на имущественных различиях (такая структура, как уже говорилось, была характерна для племен северо-западного побережья Северной Америки).

У северных майду вожди были выборные, у южных - наследственные. Они выполняли организационные функции, занимали особое место в системе производства и пользовались некоторыми привилегиями при распределении охотничьей добычи [376, с. 399; 252, с. 224].

Для калифорнийских индейцев характерно тесное взаимодействие экономических и религиозных институтов с институтами власти, слияние функций вождя и шамана, активная социально-потестарная и экономическая роль шаманов в некоторых обществах. То, что один человек выполнял одновременно функции вождя и шамана [288, с. 175-223], можно рассматривать как наследие древнего, первобытного социально-идеологического синкретизма. Но подобное явление могло быть и возвращением к древнему синкретизму на новой социально-экономической основе. В этом случае оно свидетельствовало о дальнейшем развитии охотничье-собирательского общества. Социально-экономическая, и в частности общинная, структура калифорнийских индейцев в силу благоприятных экологических условий и связанного с этим культурного развития занимает особое положение - они стояли на пороге социальных сдвигов, свойственных обществам с производящей экономикой.

Жизнь эскимосов, населяющих северные области земного шара, - замечательный пример успешного социально-культурного приспособления первобытных охотников к жизни в экстремальных природных условиях. Выдающееся достижение первобытного человека - освоение Арктики и Субарктики - было возможно потому, что люди опирались не только на сравнительно развитую для каменного века культуру, великолепно приспособленную к жизни и к добыванию пищи в суровых условиях севера, но и на гибкую, адаптивную и в то же время устойчивую социальную организацию.

Эскимосы расселены от азиатского побережья Берингова моря до Гренландии. Численность всех эскимосов - 97 тыс., в том числе в США, Канаде и Гренландии (Дании) - 95,5 тыс. [37, с. 880]. Их принято делить на две большие группы - юпик и инуит. Юпик живут на крайнем северо-востоке Азии, на юге и юго-западе Аляски. Инуит населяют крайний север Америки от Берингова пролива до Лабрадора и побережья Гренландии. Об инуит и пойдет речь ниже.

Язык инуит делится на ряд взаимопонятных диалектов. Инуит состоят из нескольких территориальных групп: эскимосов Северной и Северо-Западной Аляски, эскимосов бассейна реки Маккензи, центральных эскимосов, медных эскимосов (они изготовляли холодной ковкой орудия из самородной меди, которая находится в местах их обитания), оленных эскимосов (или эскимосов карибу), эскимосов пролива Смит, эскимосов Лабрадора, гренландских эскимосов [103, т. 1,с. 105-131],

Появление европейцев вызвало депопуляцию и частичную дезинтеграцию, которые, однако, в разных местах протекали по-разному.

Традиционное представление об однородности эскимосской культуры ныне можно считать устаревшим. Расселение эскимосов на огромных пространствах сопровождалось дифференциацией их культур. Мы не будем касаться проблемы этногенеза эскимосов: ей посвящена обширная специальная литература; значительный вклад в решение этой проблемы внесли и советские ученые [103, т. 1, с. 106-109]. Древняя область формирования эскимосов - Берингоморье - с начала нашей эры стала ареалом развития постепенно усложнявшейся социально-культурной специализации, ориентированной на китовый промысел. Судя по данным археологии, предки эскимосов жили временными стойбищами или сезонно-оседлыми поселениями. Три главных этапа древней истории канадских эскимосов - предорсет, дорсет и туле - хорошо представлены в археологии центральных эскимосов, которых наряду с другими эскимосами американской Арктики можно считать непосредственными потомками носителей культуры туле. Эта культура распространилась между 900 и 1200 гг. н. э. от Аляски через всю арктическую Канаду до Северной Гренландии. Видимо, эскимосы инуит произошли от носителей культуры туле, двигавшихся на восток с Аляски. До появления европейцев, а местами и позднее техника эскимосов опиралась на каменные орудия мезолитического и ранненеолитического облика. Даже использование самородной меди медными эскимосами началось только в XIX в. [243, с. 6].

Не сразу сложилась и специализация в охоте на китов на северо-западе Аляски. Как показывают археологические исследования, во II тысячелетии до н. э. здесь еще бродили небольшие группы охотников на оленей карибу и тюленей. Но уже в пунукское время, около 800 г. н. э., оформился хозяйственный комплекс охотников на китов. Пунукские поселения были крупнее и, быть может, многочисленнее нынешних, что было связано, очевидно, с успешным китовым промыслом. И все же наиболее ориентированной на китовый промысел археологической культурой была более поздняя культура туле. До 1200 г. н. э. все более увеличивались размеры поселений охотников на китов, их население формировалось из прежних рассеянных полукочевых охотничьих общин. В эпоху туле северо-западные прибрежные районы Аляски были поделены между несколькими крупными общинами [561, с. 456-464; 196, с. 41-46; 257, с. 129; 272].

Экологические факторы по-разному отражались на характере древних культур Северной Америки и Гренландии. Носители культуры туле в ходе своего развития несколько раз меняли экономическую ориентацию в связи с меняющимися экологическими условиями. В истории некоторых эскимосских обществ наблюдалась, по выражению Ж. Малори, культурная инверсия - возвращение к пройденной, более примитивной фазе развития под воздействием изменившихся природных условий. Но наряду с экологическими действовал и такой фактор, как все возрастающая географическая и социально-культурная изоляция отдельных, наиболее взаимно разобщенных групп.

Постоянные поселения европейских промышленников появились на территории расселения эскимосов в XVIII в. Европейцы принесли болезни, к которым коренное население не имело иммунитета, и к началу XX в. численность эскимосов по сравнению с 1750 г. сократилась наполовину. Приход европейцев сопровождался и многими другими переменами. И все же еще несколько десятилетий тому назад некоторые группы эскимосов сохраняли свою самобытную культуру, которая и стала предметом интенсивного этнографического изучения.

Это относится прежде всего к центральным эскимосам - нетсилик и иглулик, живущим к северу и северо-западу от Гудзонова залива. До конца 20-х годов XX в. их контакты с европейцами были минимальными. Зимой мужчины-нетсилик охотились на тюленей у продушин на льду, весной - на тюленей с берега (с участием женщин и детей), летом ловили рыбу у запруд, в конце лета и ранней осенью охотились на оленей карибу и мускусных быков, поздней осенью занимались подледным ловом рыбы. На протяжении всего годового хозяйственного цикла, определяемого наличием и распределением естественных ресурсов, люди меняли места стоянок на своей территории, проходя типичные для первобытных охотников, рыболовов и собирателей фазы концентрации и дисперсии. Даже зимние стойбища центральных эскимосов на протяжении двух-пяти месяцев зимнего, или максимального, объединения передвигались несколько раз. Зима была временем концентрации и интенсивной общественной и обрядовой жизни. Летом крупные зимние стойбища распадались на небольшие хозяйственные группы, иногда - на простые семьи, которые жили изолированно в тундре, и общественная жизнь замирала. В начале зимы большие стойбища вновь восстанавливались [168, с. 78-82; 167]. Все это полностью соответствует классическому описанию сезонной дихотомии эскимосского общества [428; 427]. Эскимосы иглулик зимой также охотились на тюленей у продушин, летом продолжали охотиться на тюленей и других морских животных, но способы охоты менялись, а группы разбивались на две части - более пожилые охотники оставались на побережье и занимались морским зверобойным промыслом, выезжая в море на каяках, более молодые преследовали в тундре оленей карибу.

Медные эскимосы населяют о-в Виктория и близлежащие части материка. В 20-е годы XX в. в их жизни произошли большие изменения, связанные с вторжением европейских торговцев пушниной, но до этого и они сохраняли традиционные устои жизни и хозяйственной деятельности. И у них главными объектами промысла, определяющими динамику и направление перекочевок на протяжении года, были тюлени, карибу и рыба. Сезонный хозяйственный цикл медных эскимосов был тот же, что и у эскимосов нетсилик. Он состоял из двух основных фаз: периода с декабря до мая, когда главным видом промысла была охота на тюленей у продушин, и периода с мая до ноября, времени охоты на карибу и других животных, а также рыбной ловли. Таким образом, в характере освоения природной среды этими территориальными группами эскимосов были и сходства, и различия. Так, зимняя охота на тюленей всегда была связана с концентрацией людей в больших стойбищах, и повсюду в. этот период проводились важнейшие общественно-религиозные мероприятия. Нетсилик, которых к 1900 г. насчитывалось около 500 человек, концентрировались в четырех или пяти стойбищах, иглулик, которых было почти столько же, - в пяти или шести, медные эскимосы, насчитывавшие около 800 человек, - в семи или восьми, т. е. средний размер максимального объединения составлял в этих группах около 100 человек. Численность летних объединений колебалась от 5 до 50 человек (в среднем 20 человек). Наиболее крупные летние объединения образовывались для охоты загоном на оленей и для ловли рыбы во время ее хода. В загонной охоте принимали участие женщины и дети. Существовал и другой способ массовой охоты на оленей - в местах переправы животных через реки и озера их били с каяков. Группы примерно в 50 человек собирались осенью для шитья одежды на зиму [242, с. 116-141]. Используя нашу модель общинной организации и в данном случае, можно рассматривать зимние стойбища как общины, а летние и осенние объединения - как хозяйственные группы.

В начале 20-х годов XX в. огромное пространство арктического побережья осваивали пять общин эскимосов нетсилик. В одном стойбище насчитывалось примерно от 15 человек (в глубине материка летом) до 60 человек и более (на морском льду зимой). В период охоты на тюленей у продушин группа, насчитывающая менее 50 человек, была бы неэффективна: для успешной охоты большое количество продушин должно было находиться под одновременным наблюдением мужчин-охотников с гарпунами. Итак, зимнее, максимальное объединение у нетсилик и других охотников на тюленей было обусловлено прежде всего потребностями производства. Это - один из главных факторов концентрации людей в больших зимних стойбищах. Другой - периодическая общественная необходимость. Летом и ранней осенью общины находились в состоянии дисперсии, которая была обусловлена главным образом требованиями охоты на рассеянные стада карибу и на других животных. Однако охота на карибу с каяков на озерных и речных переправах во время сезонных миграций оленьих стад также порою требовала объединения усилий группы охотников.

Зимние стойбища медных эскимосов, насчитывающие от 50 до 200 человек, а в среднем 100 человек, обеспечивали оптимальное число охотников для охоты на тюленей на льду. Коллектив охотников мог успешно осваивать площадь радиусом около 8 км вокруг стойбища. Один раз в месяц стойбище передвигалось на расстояние около 16 км, и люди приступали к освоению новой охотничьей территории. Дисперсия медных эскимосов весной и в начале лета тоже была хозяйственно обусловлена, потому что карибу в это время рассеяны небольшими стадами. Летом хозяйственные группы медных эскимосов одну - две недели состояли только из простой семьи, в остальное время года - из нескольких простых семей. Более крупные объединения наблюдались у медных эскимосов в конце лета (в местах сезонного хода рыбы) и осенью (во время охоты на карибу загоном или с каяков в местах, где они пересекают озера или реки). В начале зимы медные эскимосы шили одежду, питаясь в это время запасами сушеного мяса и рыбы, после чего переселялись к морю, где охотились на тюленей. В зимних, максимально крупных объединениях центральные и медные эскимосы жили от двух до пяти месяцев, в минимальных - от шести до восьми месяцев.

Семьи одной общины нетсилик обычно были связаны между собой узами кровного родства и свойства. Вокруг ядра общины, состоявшего из семей, объединенных особенно тесным родством, группировались остальные семьи. Устойчивое ядро общины было постоянно связано с общинной территорией. На тот случай, если в общину вливались семьи, не состоявшие с другими семьями в родственных отношениях, существовал особый обычай, призванный содействовать укреплению отношений между членами общины, - партнерство по дележу тюленьего мяса [488; 165, с. 261-262; 166, с. 11-16; 245, с. 40-64, 283-284; 243, с. 23-24; 542; 251].

Оленные эскимосы, или эскимосы карибу (нунамиут), живущие к западу от Гудзонова залива, отличаются от других эскимосов тем, что главным направлением их хозяйственной деятельности является не охота на тюленей, как у остальных эскимосов, а добыча оленей карибу. К. Биркет-Смит и К. Расмуссен, давшие классическое этнографическое описание эскимосов карибу, не показали, однако, как сложился этот уникальный культурно-хозяйственный тип [191; 489]. Биркет-Смит считал эскимосов карибу потомками древних охотников на северного оленя, населявших те же внутренние области материка. Недавно было установлено, однако, что оленные эскимосы лишь два или три столетия назад оставили побережье и переселились во внутренние области материка. В ходе адаптации к новым условиям во многом изменились их образ жизни и культура. Однако характер социальной адаптации в этот позднейший период их истории типичен и для других охотников и собирателей. Н. Габсер реконструировал общество нунамиутов и показал, каким оно было в XIX - начале XX в. [304]. По мнению Э. Берча, автора другой реконструкции, общество эскимосов карибу во второй половине XIX в. еще сохраняло свой традиционный облик. Перемены наступили только в конце века [210; 209, с. 1-35; 228; 187].

Эскимосы карибу знали три способа охоты на оленей: охота загоном с использованием искусственных аллей из поставленных в ряд камней (в ней участвовали женщины и дети), охота с каяков в местах переправы животных через озера и реки,. охота с применением ям-ловушек в местах зимовок оленей. Коллективная охота загоном была производительнее индивидуальной. Олени проводят зиму на окраине леса, а с приближением лета уходят стадами в тундру. На их пути (весной и осенью разном) эскимосы карибу разбивали стойбища. Но люди всегда возвращались к месту старых становищ, чтобы подготовиться к следующему охотничьему сезону [117, с. 62-63]. Весной и осенью хозяйственные группы эскимосов вновь объединялись в общины в ожидании сезонной миграции оленей [304, с. 61]. Мобильность, ритмическая смена состояний концентрации и дисперсии были обусловлены главным образом требованиями охоты, сезонным рассеянием или локализацией оленьих стад. Эскимосы концентрировались весной и осенью в местах, где олени пересекают реки и озера, а зимой - у озер, где ловили рыбу. Главный охотничий сезон продолжался с августа по октябрь. Охотники ждали стада карибу на переправах и били плывущих животных копьями с каяков. Женщины заготавливали мясо и шкуры. Охотились также на мускусных быков, а группы, которые выходили к побережью, - на морских животных. Когда карибу рассеивались, отдельные семьи вели независимое существование [604, с. 207]. Общины - объединения нескольких семей - насчитывали 70 человек и более. Каждой общине принадлежала определенная территория, которую она осваивала. Плотность населения эскимосов карибу была самой низкой среди охотников и собирателей. Она составляла около 312 кв. км. на одного человека.

Эскимосы аммассалик, живущие на востоке Гренландии, до середины 80-х годов XIX в., когда началось их этнографическое изучение, не имели контактов с европейцами. Как и у большинства других эскимосов побережья, у них были долговременные поселения, которыми они пользовались главным образом в период охоты на тюленей, и разбросанные летние стоянки, где они жили во время рыбной ловли и охоты в тундре. Эскимосы делились на 13 вирилокальных «длинных домов» (в среднем по 32 человека). В каждом доме обитало несколько простых семей, а возглавлял эту группу один из старейших мужчин, опытнейший и искуснейший охотник [566].

Полярные эскимосы Гренландии - самый северный народ нашей планеты. До конца XIX в. их контакты с внешним миром имели крайне ограниченный характер, и вплоть до XX в. сохранялись традиционные, первобытнообщинные отношения. Их предки принесли в XII-XIII вв. в Гренландию культуру туле - культуру морских зверобоев, распространившуюся к этому времени по всему северному побережью Америки. За время изоляции, которая продолжалась много столетий, полярные эскимосы утратили такие характерные элементы эскимосской культуры, как каяк и умиак, перестали пользоваться луком и стрелами, острогами для лучения рыбы, дротиками для охоты на птиц [135, с. 168-169]. Подобная утрата культурных достижений свойственна и многим другим группам человечества, длительное время находившимся в изоляции, например тасманийцам. Изоляция полярных эскимосов была настолько полной, что в начале XIX в. они считали себя единственными людьми на земле. Конец осени и большую часть зимы полярные эскимосы жили в долговременных стойбищах. В каждом из них было пять-шесть односемейных домов. Во второй половине февраля почти все полярные эскимосы собирались в одно место - Питуарвик, где охотились на моржей, которых в это время было особенно много. Здесь ежегодно вырастало большое стойбище, в котором эскимосы оставались до второй половины мая, когда начинал взламываться лед. Летом полярные эскимосы группами по три-четыре семьи передвигались с места на место в поисках охотничьей добычи [135, с. 170-171].

Всех полярных эскимосов, которых во второй половине XIX в. насчитывалось около 250 человек, можно рассматривать как единую общину первой степени, их зимние стойбища - как общины второй степени, а летние объединения - как хозяйственные группы. Все полярные эскимосы выступают не только как община первой степени, но и одновременно как этническая общность, формирующееся племя. Об этом свидетельствуют присущие полярным эскимосам как единому целому специфическое сочетание культурных компонентов, язык и групповое самосознание [413].

Особое место занимают эскимосы Северо-Западной Аляски - специализированные охотники на китов. Благодаря удачному сочетанию экологических факторов, развитой технологии добывания и хранения пищи, оседлости они достигли сравнительно высокого уровня социального развития, аналогичного уровню развития индейцев Калифорнии. Американские исследователи называют этот тип общества ранжированным [583, с. 123-156]. Охота на китов была ведущим направлением хозяйственной деятельности и организационным стержнем общества эскимосов Северо-Западной Аляски как в эпоху самых ранних контактов с европейцами, так и позднее [591; 523]. Археологические и этнографические исследования позволяют проследить процесс становления этого общества на протяжении последнего тысячелетия [159, с. 233-251; 213, с. 253-304; 211]. На китов эскимосы охотились группами в восемь-десять человек, составляющими команду одного умиака, или китобойную артель. Нередко в охоте принимало участие одновременно несколько умиаков [537]. Китовый промысел требовал не только участия сравнительно большого коллектива охотников, но и строгой организованности, специализации труда каждого его члена. Чем больше охотников могла выставить община, тем больше китобойных артелей участвовало в охоте, тем производительнее она была.

Киты добывались из года в год, из поколения в поколение в одних и тех же местах, и этим определялось географическое размещение поселений-общин. В сущности, это тот же тип социально-территориальной организации, что и у калифорнийских индейцев. Такая концентрация в постоянных поселениях-общинах, каждая из которых насчитывала несколько сот человек, была итогом длительного социально-экономического развития, толчком к которому стал переход к китовому промыслу. Это, в свою очередь, привело к социальным сдвигам, к первым росткам имущественного и социального расслоения. Китобойный промысел не только был регулярным источником пищи, но и давал прибавочный продукт - необходимое условие интенсивного межобщинного обмена, оседлости, внутриобщинного расслоения и выделения умиаликов. Охота на китов была экономической основой власти последних.

Если в охоте на китов участвовали хорошо организованные коллективы охотников, то в охоте на тюленей, оленей и птиц - небольшие группы, а иногда и один человек. Когда в определенное время года заканчивалась коллективная охота - на китов у жителей побережья, на стада карибу у групп, живущих в глубине материка, эскимосы Аляски рассеивались небольшими хозяйственными группами и семьями, занимаясь по-прежнему охотой или рыбной ловлей [536, с. 140; 538, с. 132, 137; 381, с. 29; 454].

Американские и гренландские эскимосы населяли, в зависимости от времени года, экологических условий, хозяйственных и общественных потребностей, временные стойбища, сезонно-оседлые, долговременные либо постоянные поселения [225, с. 28-41]. Жилища были зимними и летними. В поселениях и стойбищах эскимосов Аляски и побережья Гудзонова залива сооружались мужские дома (кариги или кажимы, как называли их в русских источниках) - центры общественной и обрядовой жизни.

Несмотря на то что экологические условия, в которых обитают разные территориальные группы эскимосов, различны, существует, согласно М. Моссу, фактор, который оказывает на всех эскимосов одинаковое воздействие. Это - глубокое различие между зимними и летними условиями жизни. Со сменой сезона эскимосы резко меняли свой образ жизни. Зимой они охотились на морских животных, а летом возрастало значение охоты на сухопутных животных и собирательства. Зимой они жили у моря, летом рассеивались по материку. Зимой они объединялись в большие общины, летом разбивались на мелкие хозяйственные группы. Двум периодам хозяйственного года соответствовали и два типа общественной жизни - зимний, когда возрастала общественная и религиозная активность, и летний, когда эта активность затухала. Как уже отмечалось, годовой цикл центральных эскимосов состоял из двух фаз - зимней, когда большие группы, примерно в 100 человек каждая, собирались в одном стойбище для охоты на тюленей и для проведения обрядов с участием всей общины, и летней, когда общины разбивались на хозяйственные группы, состоявшие из одной или нескольких семей, для рыбной ловли и охоты на карибу. Первую фазу годового цикла М. Мосс называет фазой общественной жизни, вторую - фазой частной жизни [428, с. 39-132]. Такое деление года на две фазы типично для большинства охотников и собирателей разных географических зон.

Для эскимосской семьи и общества в целом были характерны строгое разделение труда между мужчинами и женщинами, взаимозависимость и взаимопомощь мужчин и женщин во всех сферах хозяйственной, семейной и общественной жизни, равноправие женщин и мужчин в семье. Добывание пищи лежало почти исключительно на мужчинах, однако в загонной охоте на оленей у эскимосов карибу и в весенней охоте на тюленей у нетсилик принимали участие и женщины. В определенное время года женщины вовлекались и в рыболовство [350, с. 116]. Мужчины делали каяки, гарпуны и другое охотничье снаряжение, женщины заготовляли пищу впрок, обрабатывали шкуры и шили одежду. Развитая технология добывания и хранения пищи, строительства жилищ и лодок, изготовления одежды была жизненно необходима в условиях крайнего Севера. Труд мужчин и женщин был здесь одинаково незаменим.

Хозяйство эскимосов в целом было комплексным, зависело то в большей, то в меньшей степени от традиционной, устойчивой специализации в тех или иных видах промысла. Основой существования эскимосов были морской зверобойный промысел и охота. Зверобойный промысел определял местоположение эскимосских поселений - все они располагались по пути движения морских животных и в зонах их концентрации, т. е. в местах, наиболее благоприятных для охоты. Мясо, сохранявшееся в специальных мясных ямах, обеспечивало эскимосов пищей на протяжении многих месяцев.

В соответствии с условиями производства складывалась и территориальность эскимосских обществ. Сравнительно слабо она была выражена у центральных эскимосов. Это было связано с тем, что места охоты на тюленей каждый год менялись вследствие изменения характера ледяного покрова, а следовательно, экологических условий в целом. На северо-западе Аляски в местах китобойного промысла была особенно высокая концентрация населения, и здесь территориальность имела более законченные формы.

Несмотря на сравнительно высокий уровень развития техники и материальной культуры в целом, в общественной организации эскимосов были черты, типичные для обществ других первобытных охотников и собирателей. Еще В. Г. Тан-Богораз отметил, что нет прямой зависимости между относительным развитием материальной культуры и уровнем развития социальной организации эскимосов. «Первобытная организация общества американских эскимосов кажется тем более примечательной, - писал он, - если сопоставить ее с развитием техники, которая во многих отношениях достигла такого совершенства, какого нельзя встретить у других народов с значительно более сложной общественной организацией» [129, с. 199]. Техника и общественная организация не противоречили друг другу, а, напротив, хорошо дополняли одна другую в борьбе эскимосов за овладение пространствами Севера.

Наряду с универсальными чертами, сближающими эскимосов с другими охотниками и собирателями, общественная организация эскимосов обладала и такими особенностями, которые связаны со специфическими природными условиями, с разбросанностью и крайне низкой плотностью населения. К числу этих особенностей относятся открытость общины, текучесть ее состава, а также отсутствие общинной экзогамии в некоторых территориальных группах эскимосов.

Основную социально-экономическую ячейку общества - общину - у большинства эскимосов составляли обитатели зимнего стойбища. Община-стойбище, община-поселение - сезонное объединение односемейных домохозяйств, связанных или даже не связанных родством.

Такие объединения почти всюду на территории расселения эскимосов насчитывали от 50 до 150 человек, но иногда значительно больше. В 20-х годах XX в. численность жителей эскимосских поселений Аляски колебалась от 75 до 319 человек, составляя в среднем 165 человек. Продолжительность непрерывной совместной жизни всех членов общины в стойбище или поселении зависела от местных экологических условий, от наличия охотничьей добычи. Например, эскимосы Северо-Западной Аляски жили в крупных поселениях-общинах 10 месяцев в году [488, с. 473-477; 487, с. 70, 76-85; 486, с. 139; 244, с. 111].

Итак, можно говорить о двух основных уровнях социальной организации эскимосов - семье, или односемейном домохозяйстве, и общине-стойбище, или общине-поселении. У эскимосов Гренландии существовал и третий уровень - домовая община, которая состояла из нескольких простых семей, тесно связанных родственными узами, и входила в общину [129, с. 216]. В некоторых случаях сложилась двухстепенная общинная структура.

Л. А. Файнберг полагает, что в конце XVIII - начале XIX в. у эскимосов западного побережья Аляски существовала племенная организация [134, с. 145]. У остальных эскимосов племенная структура, видимо, лишь складывалась, племя как этническая общность и социальный институт только формировалось. Этот процесс шел на основе территориальных групп. Так, у центральных эскимосов территориальные группы выступали как эмбриональные племена, имевшие тенденцию к эндогамии, к культурному и языковому обособлению, и другие эскимосы рассматривали их как единые общности [242, с. 126-127].

Община-поселение, или стойбище, является по мнению М. Мосса, подлинным территориальным единством. По его определению, это группа тесно связанных семей, населяющих и осваивающих некую территорию с четко очерченными границами, иными словами, совокупность угодий для охоты и рыболовства, находящихся в ее собственности. Группа имеет название, образованное от собственного имени, которое используется всеми ее членами (обычно - название населяемой ими местности), и суффикса «мюит», обладает некоторыми, присущими только ей особенностями в языке и культуре [427, с. 27-28]. Иначе говоря, общинам эскимосов были свойственны ведущие признаки этнических общностей, в том числе групповое, или этническое, самосознание. Этими же признаками обладали и состоявшие из общин территориальные группы, которые также идентифицировали себя и других по названию определенной местности. По словам К. Биркет-Смита и Д. Дженнеса, каждая территориальная группа имела название, образованное от названия местности, в которой она обитала, и суффикса «мют» или «миут». Обычно такие группы говорили на особом диалекте [192, с. 144; 349, с. 32-33]. Суффикс «миут», с помощью которого идентифицировали самих себя и друг друга центральные и медные эскимосы, указывает на связь данной группы с определенной территорией. Так, отдельные группы медных эскимосов называли себя куугмиут, нувугмиут и т. д. по местностям, где они охотились летом [243, с. 25].

Э. Берч прослеживает этнические различия между общинами Северо-Западной Аляски, существовавшие в XIX в. Эти различия были обусловлены тесной связью каждой общины с определенной территорией. Эскимосский термин для такой общности - «нунакатигийт», что означает «люди, связанные друг с Другом общим обладанием территорией» [212, с. 48]. Каждая из общностей имела собственное название, свой стиль одежды и украшений, говорила на особом диалекте, ее члены обладали определенным групповым самосознанием [212, с. 49-50]. Между общностями были различия и в сфере духовной культуры.

Итак, и территориальным группам, и общинам были присущи некоторые основополагающие этнические признаки. Этнообразующим фактором, объединяющим соответствующую общность, была ее территория, точнее, осознание связи общности с ее территорией.

Л. Гемпл выделяет в структуре эскимосского общества три основные структурные единицы: 1) семью как хозяйственную ячейку, или домохозяйство (household); 2) локальную общину (local band); 3) региональную общину (regional band).

Домохозяйство в большинстве районов Арктики - это простая семья, но в нее могут входить единокровные или усыновленные родственники, родственники жены или мужа, их дети. Обычно она размещается в одном жилище. Локальная община состоит из нескольких домохозяйств и в большинстве случаев сохраняется в течение года. Ее можно рассматривать как общину второй степени. Региональная община, в которую входит несколько локальных общин, составляет единую общину лишь во время зимовий. Она менее устойчивое объединение, чем локальная община. Ее можно рассматривать как общину первой степени. В целом это гибкая структура, сложившаяся в условиях «постоянной нестабильности» [305; 158].

Модель Л. Гемпла близка к моей, и это неудивительно, ведь обе они созданы на основе анализа конкретного материала. Вместе с тем трудно согласиться с Гемплом, что локальная община, или община второй степени, сохраняется в течение года. В определенное время года она, подобно региональной общине, как правило, распадается на хозяйственные группы или отдельные семьи (домохозяйства). Реорганизацию общин, состав которых после дисперсии меняется, Гемпл объясняет стремлением к установлению разносторонних социальных связей и мобильностью, необходимой для добывания пищи на обширных пространствах. В отдельные периоды, главным образом зимой, общины должны объединяться, чтобы поддерживать производительность своего труда на оптимальном уровне и устанавливать более широкие социальные связи. Подвижность всей структуры достигается доступностью статуса члена общины при помощи обмена женщинами, обручения детей, усыновления, побратимства, ритуального покровительства, партнерства и т. п. Эти социальные институты, призванные дополнять реальные родственные связи, Гемпл называет «вспомогательными формами родства». Подобные институты, существовавшие у австралийцев, андаманцев, бушменов и некоторых других охотников и собирателей, дополняли и расширяли систему родственных связей, они были важным регулятором внутриобщинных и межобщинных отношений, что имело особенно большое значение в условиях атомизации эскимосского общества, разобщенности эскимосских общин. Таким образом, в самой структуре эскимосского общества, как и других охотничье-собирательских обществ, были заложены необходимые предпосылки социальных изменений. Когда возникала потребность в последних, общество создавало соответствующие средства и механизмы. Это еще одно подтверждение того, что структура первобытного общества была не жесткой, а, напротив, открытой и подвижной. Иначе она не смогла бы сохраниться в условиях окружающей первобытное общество среды.

Итак, в общинах эскимосов доминировали родственные связи, а там, где этих связей оказывалось почему-либо недостаточно, они дополнялись квазиродственными связями. Иными словами, эскимосская община, по существу, ничем не отличалась от общин других охотников и собирателей. В конце XIX - начале XX в. общинная собственность на землю как главное средство производства оставалась у эскимосов господствующей формой собственности, а в производстве и распределении господствовали принципы коллективизма. Все сказанное не дает оснований характеризовать эскимосскую общину как соседскую.

Выше говорилось, что в традиционных условиях центральные эскимосы (нетсилик и иглулик) и медные эскимосы проводили зиму в стойбищах, каждое из которых насчитывало около 100 человек. Я называю эти объединения общинами. В целом их состав был непостоянным, но из года в год сохранялось ядро общины, включавшее до 70 % всего ее состава, которое возвращалось в зимнее стойбище [244, с. 113; 242, с. 126]. Иными словами, существовала устойчивая группа семей, связанных родственными узами, которая и была одним из факторов стабильности общины как социально-экономической единицы. Общины состояли из сложных семей, а последние, в свою очередь, из простых семей. Те и другие, комбинируясь в хозяйственные группы различной величины и состава, тоже выполняли в период дисперсии общин определенные экономические функции. У нетсилик и иглулик хозяйственные группы формировались на основе родственных связей и имели сравнительно более устойчивый, более постоянный характер, чем у медных эскимосов, у которых они образовывались безотносительно к родственным связям. С мая по ноябрь размеры и состав хозяйственных групп медных эскимосов непрерывно менялись: то это были простые семьи в три-пять человек, то группы из нескольких простых семей численностью около 20 человек [349, с. 121-144]. В последние десятилетия состав, размеры, экономическая роль этих основных структурных ячеек общества центральных эскимосов претерпели значительные изменения, однако в работах А. Баликци можно найти описание традиционной социальной структуры и анализ изменений в ней [166].

Общины центральных и медных эскимосов выделяли из своей среды, когда это было необходимо, не только хозяйственные, но и целевые группы, например, группы охотников на полярного медведя. Ежегодно в начале зимы несколько семей медных эскимосов, входящих в общину, объединялись в общем стойбище для шитья зимней одежды. Такие временные целевые объединения насчитывали от 20 до 70 человек. С наступлением зимы, когда начиналась охота на тюленей, общины воссоединялись. Эти зимние объединения медных эскимосов Д. Дамас предлагает называть «максимальными общинами» (maximal band), а их сегменты, состоящие из нескольких сложных семей, «минимальными общинами» (minimal band).Те и другие были связаны с определенными территориями, проходили циклы концентрации и дисперсии, имели стабильное ядро из одних и тех же людей, связанных родственными узами. Некоторые «минимальные общины» имели самоназвания [243, с. 26-27]. Модель, предлагаемая Дамасом, дает основание говорить о двухстепенной общинной структуре и рассматривать сегменты общин, или «минимальные общины», как общины второй степени, а «максимальные общины» как общины первой степени.

Во второй половине XIX в. эскимосы карибу делились на четыре территориальные группы, каждая из которых, в свою очередь, состояла из общин. В отличие от последних территориальные группы не функционировали как единое целое и редко собирались в полном составе. Вместе с тем каждая община имела постоянное базовое поселение, в котором жила в сентябре - октябре и апреле - мае. В базовом поселении находился дом для обрядов и собраний, символизировавший единство общины. Общины насчитывали от 25 до 150 человек и состояли из нескольких сложных семей, или домохозяйств, как называет их Н. Габсер. В периоды сезонных миграций оленей они образовывали временные хозяйственные группы из двух, трех, иногда четырех сложных семей. Иногда, обычно весной или осенью, общины перегруппировывались, при этом одна или несколько сложных семей могли отделиться от одной общины и присоединиться к другой. Община у нунамиут была сравнительно непостоянным объединением, как это свойственно и другим охотникам, живущим в экстремальных природных условиях, но ее связь с определенной территорией, экономически осваиваемой, была одним из главных факторов относительной стабильности. Фактором, объединявшим общину, были, как и у центральных эскимосов, также родственные связи. В каждой общине, однако, имелись семьи, не связанные родством с ее основным костяком - родственным ядром [304, с. 165-166].

Итак, во второй половине XIX в. общинная структура эскимосов карибу имела типичные, универсальные черты, свойственные и другим первобытным охотникам и собирателям. У эскимосов карибу, как и у центральных и медных эскимосов, наблюдалась следующая закономерность: чем крупнее была единица социальной структуры и принадлежавшая ей территория, тем стабильнее были ее численность и состав, тем меньше она была подвержена колебаниям, связанным со сменой сезонов и распределением природных ресурсов. Эта закономерность не распространялась лишь на простую семью как простейшую клетку социальной структуры.

Основной социальной общностью полярных эскимосов, по мнению исследователей, было стойбище, иначе говоря - община первой или второй степени. Главными факторами, связывавшими людей в общину, были родство, товарищество на охоте, взаимопомощь и дружба [135, с. 177; 412, с. 296]. Но родственные узы, как всегда у первобытных охотников, были весьма пластичны, что позволяло общине эффективно функционировать как экономической общности. По словам Ж. Малори, коллектив полярных эскимосов в социологическом плане является общиной. «Родственная общность, - пишет он, - составляет, конечно, главное звено с генеалогической точки зрения... но в границах достаточно „открытых", чтобы составить экономически (и посредством расширения, переступающего границы непосредственных кровных связей) единство перегруппировки и организации» [95, с. 86]. Но и у них прочное родственное ядро является фактором устойчивости общины. «Сколь различной по формирующим признакам ни казалась бы группа, в действительности внутреннее ее ядро прочное и структура строго определена: еще в большей степени, чем коллективизм, чем слияние групп, ядро является орудием, совокупностью средств выживания, складывавшейся под влиянием опасностей на протяжении тысячелетий» [95, с.88-89].

В первой половине XIX в., когда только начинались интенсивные контакты с европейцами, эскимосы Северо-Западной Аляски жили поселениями-общинами, в среднем по 300 человек каждая. По данным Э. Берча, у эскимосов Северо-западной Аляски насчитывалось в это время 25 общин (около 11 тыс. человек). Общины были территориальными объединениями сложных, относительно автономных семей, а последние, в свою очередь, состояли из простых семей. Группа из нескольких сложных семей или одна сложная семья образовывали внутри каждой общины интегрированную социальную систему. Каждая такая система, по словам Э. Берча, социально, территориально и культурно отличалась от ее соседей [19, с. 55; 212]. Таким образом, и у эскимосов Северо-Западной Аляски существовала двухстепенная общинная структура, подобная структуре медных эскимосов, и прослеживалась тенденция к складыванию на основе общин этнических общностей. Если Э. Берч называет общины первой степени «обществами», то Д. Рэй - «племенами» [491]. Общины второй степени, состоявшие только из одной сложной, или локальной, по терминологии Берча, семьи, существовали в менее благоприятных условиях; правда, в такую общину могло входить 75 человек. В наименее продуктивных районах локальные семьи, а следовательно, и общины насчитывали от двух до пяти простых семей (10-30 человек). Такие локальные семьи отличались наименьшей стабильностью. И общины первой, и общины второй степени имели собственные территории, границы которых признавались соседями, их произвольное нарушение вело к столкновениям. Первичной ячейкой этой структуры была, по мнению Берча, большая, или сложная, билатеральная семья, состоявшая из нескольких простых семей. Сложная семья населяла два или несколько расположенных рядом жилищ. Численность и стабильность общин второй степени (в том числе сложных семей) зависели от продуктивности осваивавшихся ими территорий. Состав общин был довольно устойчивым, хотя в разное время года они проходили фазы концентрации и дисперсии. Большинство общин второй степени собиралось один или два раза в году, причем не только для производственных, но и для иных целей, например по случаю «праздника кита». Во многих поселениях, о которых упоминали ранние авторы, обитала одна сложная семья. Более крупные поселения населяло несколько сложных семей, связанных между собою узами кровного родства и свойства.

В интеграции общин, начиная со сложносемейного уровня, особое значение имел мужской, или обрядовый, дом - кариги. Вокруг него концентрировалась вся жизнь общины [212, с. 36-37]. В дневное время в нем собирались, работали, ели только мужчины и мальчики-подростки. Но по вечерам он был открыт для всех членов общины. Здесь устраивались праздники, проводились обряды, решались все жизненно важные общественные проблемы, улаживались конфликты. Обычно обрядовый дом принадлежал всей общине, и только на севере Аляски у охотников на китов, хозяйство которых способствовало накоплению прибавочного продукта, концентрации богатства в руках владельцев умиаков и росту их общественного влияния, кариги становились собственностью одной семьи или небольшой семейной группы.

Ранние источники содержат немало сведений о военных столкновениях между общинами Северо-Западной Аляски. Но сближение общин в результате обмена и обменного партнерства, взаимных браков сглаживало межобщинное напряжение. В XIX в. существовали широкие обменные связи между различными территориальными группами эскимосов. Межобщинный обмен, нередко выступавший в обрядовой форме, имел важное социальное и экономическое значение. В центрах регулярного обмена собирались сотни, иногда тысячи людей. Сезонные передвижения общин, даже если они выходили за пределы их собственных территорий, совершались в соответствии с нормами обычного права, с согласия собственников территорий, и конфликтов на этой почве почти не возникало.

Партнерство у эскимосов играло важную роль в таких областях, как обмен, охота и распределение мяса, обрядовая жизнь. Таково, например, партнерство по потреблению мяса у эскимосов Гренландии [351, с. 362-371]. Партнерство было институциализированным выражением дружеских скреп, объединявших общину и цементировавших межобщинные отношения. Социальные связи между общинами, семьями и отдельными людьми выходили далеко за пределы формальных родственных связей. Помимо партнерства они регулировались посредством обычаев адопции и обмена супругами [243, с. 30-32]. «Изобретательский гений эскимосов, - пишет К. Расмуссен, - приводит их к открытию все более многочисленных средств связи» [95, с. 88], необходимых, чтобы преодолеть разобщенность социальных групп. Институциализированные межсемейные экономические отношения, о которых говорит Расмуссен [488, с. 164], также были одним из факторов укрепления общины.

Значение родственных связей у эскимосов было очень велико. Каждый нетсилик отождествлял себя с определенным кругом людей, который включал как кровных родственников, так и свойственников. Родственные семьи селились в стойбищах рядом. Во главе родственных групп стояли старейшие члены. По словам А. Баликци, каждый такой круг людей имел тенденцию к эндогамии [166, с. 25-36], хотя в поселениях-общинах существовала тенденция к экзогамии, или локальной экзогамии, как называет ее Р. Спенсер [536, с. 62-63]. Во многих группах брак был запрещен между людьми, родившимися в одном поселении [427, с. 69-70]. У эскимосов Северо-Западной Аляски экзогамными были обычно и сложные семьи, которые выступали здесь как общины второй степени [212, с. 26]. Узы кровного родства и свойства были одним из ведущих структурообразующих факторов общины. У медных эскимосов наличие родственных уз прослеживалось примерно у 90 % всего состава общин первой степени [243, с. 28].

Данные о значении простой семьи и ее месте в эскимосской общине противоречивы. Многие авторы рассматривают простую семью как основную и автономную социально-экономическую ячейку эскимосского общества [349, с. 83; 380; 412; 536, с. 64]. Это очевидное преувеличение. Семья обретает свое значение прежде всего как часть общины. Без помощи коллектива семья не выдержала бы борьбы за существование. Даже кочуя самостоятельно, семьи нередко оставались экономически взаимозависимыми, они, в частности, питались мясом из складов, оставленных другими семьями [135; 604, с. 142-143; 490, с. 44]. Преувеличение роли семьи ведет к недооценке значения первобытнообщинного коллективизма у эскимосов.

Вместе с тем несомненно, что семья была важной производственной ячейкой эскимосского общества и первичной ячейкой общинной структуры. У медных эскимосов, например, такой первичной ячейкой была простая семья, у иглулик и нетсилик - сложная, или расширенная, как называет ее Д. Дамас [242, с. 129].

Всюду наблюдалась как вирилокальность, так и уксорилокальность брака; у полярных эскимосов он был преимущественно неолокальным. Нередкой была полигиния и изредка полиандрия, вызванная убийством девочек [365].

Несомненно и то, что сложные семьи при определенных условиях имели тенденцию становиться автономными общинами. Так было, например, у эскимосов карибу во второй половине XIX в. Первичной ячейкой общества у них в этот период была сложная семья. В некоторых случаях численность такой семьи достигала 35 человек, в среднем - 19 человек. Члены простой семьи жили в одной палатке или в одном снежном доме, сложные семьи - в нескольких. Связи между сложными семьями поддерживались двумя социальными институтами - обменом супругами и обрядовым («танцевальным») партнерством. Наиболее авторитетным человеком в сложной семье был исуматак - представитель среднего или старшего поколения мужчин, искусный охотник, иногда шаман, получивший признание благодаря своему опыту и мудрости, а также тесным родственным связям с большинством членов сложной семьи [210].

У медных эскимосов каждая простая семья также жила в отдельном доме, у нетсилик и иглулик одно жилище часто населяло несколько родственных семей. Но и у медных, и у центральных эскимосов простая семья входила в качестве составной части в более крупные коллективы - в стойбище зимой и в сложную семью (илагийт) летом. Общинные трапезы - одно из выражений общинного коллективизма [195, с. 577]. В современных условиях семья становится экономически все более автономной, и это подрывает общину как экономическое целое [166, с. 71-75].

В традиционных условиях у иглулик в группы охотников входили родственники, у нетсилик - представители нескольких сложных семей. На основе сложных семей формировались и китобойные артели - команды умиаков - у эскимосов Северной Аляски. Взаимные браки и фиктивные родственные связи способствовали расширению и консолидации этих групп. Потребности производства - коллективной охоты на китов, на оленей карибу - заставляли людей выходить за границы родственных связей. Некоторые виды охоты и рыболовства требовали участия всех охотников стойбища, независимо от его размеров.

Проблема родовой организации у эскимосов остается дискуссионной. В то время, когда изучали эскимосов, ее не было - она либо не сложилась, либо исчезла в ходе заселения огромных пространств Арктики и атомизации общества. Имеются, правда, указания на существование элементов тотемизма, а также тотемических групп [448, с. 324-325], но связь таких групп с родовой организацией совсем не обязательна. В ареале расселения эскимосов были зафиксированы унилинейные родственные группы, но убедительных доказательств существования родовой организации в прошлом все же нет, «что вынуждает сторонников родовой концепции строить свои выводы, базируясь на весьма проблематичной теории пережитков» [144, с. 4].

Отношения первобытнообщинного коллективизма пронизывали всю жизнь эскимосов, что обнаруживается прежде всего в коллективной собственности на основные средства производства - на землю и море со всеми их ресурсами. Общественной собственностью были охотничьи угодья и места лова морского зверя, каменные изгороди, которые использовали при коллективной охоте загоном на оленей, запруды на реках для ловли рыбы, общественные дома [349, с. 91; 192, с. 146]. Территория, осваиваемая полярными эскимосами, рассматривалась ими как их общая собственность. «Однако „жизненное пространство" непосредственно вокруг лагеря - собственность тех, кто здесь живет. Так, например, житель другого лагеря не может постоянно ставить здесь силки на песцов без согласия обитателей... Единственное место охоты на моржей, которыми оно изобилует ввиду благоприятных гидрографических условий», является общественной территорией для всех полярных эскимосов [95, с. 137].

Личная собственность распространялась на предметы индивидуального пользования (охотничье снаряжение у мужчин, предметы домашнего хозяйства у женщин), на продушины во льду. Имелись семейные и родственногрупповые знаки собственности. У охотников на китов умиак считался собственностью умиалика, хозяина умиака, гарпун - собственностью гарпунера.

Коллективизм и взаимопомощь, свойственные эскимосам, были особенно ощутимы в сфере распределения пищи между членами общины. Принципы коллективизма требовали, чтобы никто не оставался без пищи, особенно в голодное время. Такое распределение, которое мы называем равнообеспечивающим, свойственно и другим первобытным охотникам, живущим в экстремальных условиях. Праздники с раздачей подарков членам общины были формой перераспределения имущества общины и выравнивания имущественного неравенства [134, с. 134-135; 380, с. 195]. Люди как бы стремились ограничить распространение тенденций, подрывавших древние устои общинной жизни. У нетсилик, живших в особенно неблагоприятных условиях, цель равномерного жизнеобеспечения всех членов общины преследовали совместные общинные трапезы [488, с. 482]. У многих групп эскимосов бытовал обычай раздавать первую добычу молодого охотника или первую добычу в новом охотничьем сезоне всем членам общины [134, с. 131-132], что напоминает обычай принесения в жертву первинок, существовавший у некоторых охотничьих и раннеземледельческих народов, однако у эскимосов жертва приносится не духам-хозяевам, а самому первобытному коллективу.

В XIX - начале XX в. большинство эскимосов придерживались сложных и тщательно разработанных правил распределения охотничьей добычи [192, с. 146; 488, с. 163; 487, с. 105 - 107; 566, с. 645 - 646; 241, с; 220 - 240]. Особенно большое социальное значение имело распределение среди членов общины мяса тюленей. Оно было призвано укреплять социальные связи, необходимые для успешной охоты на тюленей и для совместной жизни в многолюдном стойбище. Распределение мяса оленей не регламентировалось столь строго, так как в период охоты на этих животных такие связи не играли значительной роли. Мясо тюленя делилось на определенное число частей, каждая из которых доставалась одному из партнеров по потреблению тюленьего мяса [592; 166, с. 33 - 39]. У нетсилик распределение мяса тюленей варьировало от неформального дарения до обусловленного строгими нормами распределения мяса между всеми членами общины [168, с. 81]. У медных эскимосов охотник тоже делил добытых тюленей со своими партнерами, среди которых могли быть как родственники, так и неродственники [243, с. 24 - 25]. Такую систему отношений можно рассматривать как один из механизмов упрочения социальных связей и, следовательно, самой общины. Другим механизмом, выполнявшим аналогичную функцию, был широко распространенный обычай совместных трапез всех членов общины [134, с. 116 - 119, 132 - 133].

У иглулик добычу часто распределял исуматак - самый авторитетный человек в общине [244, с. 115]. Коллективизм в производстве и потреблении, по единодушному мнению всех исследователей, особенно ощущался у полярных эскимосов. Охотиться полярные эскимосы предпочитали коллективно, убитое животное распределялось согласно строгим правилам, хотя свою долю получали все обитатели стойбища [135, с. 173 - 175; 490, с. 47].

Института вождей у эскимосов не было, но люди выдающихся способностей, незаурядного ума, большой физической силы, а также искусные охотники часто становились руководителями общин. Нередко они одновременно являлись и шаманами. Эскимосы называли руководителя общины исуматак (исума - мысль; исуматак - тот, кто много думает, мудрец). Этот человек пользовался наибольшим авторитетом и уважением, он был первым среди равных. Некоторых предводителей эскимосы называли «сильными людьми». Они имели значительную власть. В целом, однако, общество эскимосов было эгалитарным, в основе его лежал первобытный демократизм. Лишь у очень немногих территориальных групп, обитавших преимущественно на северо-западе Аляски, появились, как и у калифорнийских индейцев, первые признаки социального и имущественного расслоения. Но ни у одной из групп эскимосов распад первобытнообщинных отношений не продвинулся так далеко, как у индейцев Северо-Западной Америки.

Исуматак (ихуматак у нетсилик) обычно не имел реальной власти, но мог указывать охотникам, куда им следует идти и где охотиться, он руководил перекочевками, нередко под его наблюдением осуществлялся дележ добычи. Такой человек часто стоял во главе сложной семьи или общины второй степени [195, с. 578; 191, с. 258]. Родственное ядро общины, представителем которого он являлся, было постоянно связано с общинной территорией. Таким образом, его положение в общине определялось не только личными качествами, но и тем, что исуматак представлял родственное ядро общины и ее глубокие, традиционные связи с общинной территорией. Этим он очень напоминает руководителей общин у бушменов.

У медных эскимосов почти в каждой общине имелся атаник - организатор охоты, но он был, видимо, менее влиятельным человеком, чем исуматак у центральных эскимосов. Кроме руководителей общин у центральных и медных эскимосов были шаманы, мужчины или женщины (у нетсилик - ангаткоки, у медных эскимосов - ангаткуки). У полярных эскимосов промыслом и перекочевками руководил наиболее опытный охотник стойбища, который нередко был и шаманом. Его тоже называли «тот, кто думает за всех» [135, с. 177-178]. Положение человека, находившегося в центре общественной, производственной и обрядовой жизни общины, делало его фактическим руководителем этой общины. «В Туле употребляется термин „налагак", хотя он означает скорее власть, чем мудрость... Это тот, кто благодаря своей власти, своему умению предвидеть и организовывать обеспечивает группе регулярные ресурсы» [95, с. 89].

У эскимосов Северо-Западной Аляски во главе каждой сложной семьи и каждой общины стоял общественный и религиозный руководитель, умиалик, которого эскимосы называли «предводителем охоты на китов». Умиалик как руководитель группы охотников и собственник умиака играл важную роль в распределении охотничьей добычи, запасов мяса, в религиозно-обрядовой деятельности, руководил своей группой и в мирное, и в военное время. Положение этого человека основывалось на имущественных различиях в общине, обусловленных накоплением продовольствия и других ценностей. Однако, когда пищи не хватало, он кормил членов своей группы из собственных запасов. Вместе с тем раздача имущества умиаликом, коренящаяся в традициях первобытнообщинной взаимопомощи, была средством укрепления его социального статуса [486, с. 21 - 22, 122 - 123; 536, с. 152 - 153].

У охотников на китов поселение было местом длительного хранения китового мяса, центром создания прибавочного продукта. Это и послужило основой формирования иерархической социальной структуры, в эскимосском мире характерной только для китобоев Аляски. На высших ступенях иерархической лестницы находилась родня умиалика, на низших - сироты и семьи, в которых не было охотников, остальные общинники занимали промежуточное положение. При распределении умиалик и его родственники получали большую и лучшую часть. Когда в поселении жила только одна сложная семья, у европейских наблюдателей складывалось впечатление, что умиалик - вождь поселения. Однако власть умналика была ограничена советом старейших представителей сложной семьи [212, с. 21 - 26]. Чем крупнее была такая семья, тем большими хозяйственными возможностями она располагала, тем большие запасы имела, тем могущественнее был умиалик. Но его влияние ограничивалось общиной второй степени; на уровне общины первой степени никаких руководителей не существовало. Любопытно, что на северо-западе Аляски в хозяйственных группах охотников на дичь руководитель охоты также назывался умиаликом, здесь он тоже одновременно был религиозно-обрядовым лидером.

Социальная дифференциация эскимосов Северо-Западной Аляски была не только следствием умения создавать и хранить избыточный продукт, но и одним из последствий освоения разнообразной и сложной природной среды, предъявляющей повышенные требования к обществу. Освоение этой среды может быть достаточно эффективным, если опирается на сравнительно развитую технику производства, если существуют специализация и хорошо организованные формы кооперированного труда, такого, как охота на китов. Далеко не случайно, что именно среди охотников на китов возникла специализация. Именно здесь специалисты, занимавшиеся изготовлением различных изделий, получали вознаграждение от общества за свой труд.

        Общество эскимосов, несмотря на его своеобразие, обусловленное особенностями природной среды и исторических судеб, в целом типично для первобытных охотников. Для него характерны знакомые нам фундаментальные свойства социально-экономической структуры, в центре которой стоит община, в основе своей та же, что и в пустынях Австралии и Южной Африки, в тропических лесах Центральной Африки и Юго-Восточной Азии, на холодных скалах Огненной Земли и на необъятных пространствах Арктики.