Бронислав Малиновский (1884-1942), выдающийся полевой исследователь и теоретик, вошел в историю современной западной этнографии как один из основателей функционалистского направления. Функционалисты рассматривали каждое общество, каждую культуру как единое целое, состоящее из взаимосвязанных и взаимообусловленных частей, как систему, каждая часть которой выполняет свою определенную, необходимую для жизнедеятельности целого функцию, удовлетворяя ту или иную общественную потребность. Это и было сильной стороной функционализма – то, что он рассматривал отдельные явления культуры не как изолированные, вырванные из целого, а как части целого, понимание которых невозможно без осмысления их места и значения, их роли в нем, во всей социально-культурной системе. Все сказанное относится, разумеется, и к религии. В архаических обществах миф, религия, магия составляют, по Малиновскому, необходимую, органическую часть общественной жизни. Только изучение религии в контексте всей жизни общества, взятой как единое целое, дает возможность объяснить и ее место в нем, и ее происхождение.¹

Различая религию и магию, Малиновский шел за Фрэзером, называя магию "псевдонаукой", прагматически направленной и основанной на использовании причинно-следственных связей. Однако первобытные люди, – полагал Малиновский, и в этом он был, несомненно, прав, – располагают и немалым арсеналом основанных на опыте положительных знаний. Овладевая окружающим миром с помощью орудий труда, создав язык как мощное орудие социальной коммуникации, они заложили основы подлинно научного освоения мира. Но, несмотря на это, в их жизни остается много такого, над чем они не властны, что они не в силах контролировать с помощью орудий труда или позитивных знаний. Они бессильны предотвратить и отвратить неудачу, несчастные случаи, стихийные и разрушительные явления природы. И сталкиваясь с ними, люди пытаются овладеть ими с помощью еще одного созданного ими орудия – магии. Прибегая к магии, они как бы стремятся компенсировать невозможность достичь желаемого иными, рациональными средствами. Магия призвана заполнить "зияние" в их практических знаниях и навыках. Например, тробриандцы, которых изучал Малиновский, обращались к магии обычно накануне или во время плавания в море – предприятия опасного, связанного с риском. Они ведь знали, что иными способами они не могут обеспечить благополучное плавание, благоприятную погоду и ветер, изобилие рыбы.

Мир в представлении первобытного человека расколот на две обширные области: первая характеризуется системой ясных для человека, доступных его пониманию и контролю причин и следствий, вторая – неисчислимыми враждебными силами, для овладения которыми его знания, его рациональный трудовой опыт бессильны; здесь-то и возникает потребность в магии. Малиновский повторяет здесь дюркгеймовское деление мира на сферы обыденного и священного, или, как он предпочитает говорить, на область науки и область магии и религии, – традиционных, священных для первобытного человека действий и верований, связанных с представлениями о сверхъестественных силах и существах. Положительные знания как фундамент науки, с одной стороны, магия и религия, с другой, выполняют различные общественные функции, призваны удовлетворять различные, жизненно важные потребности первобытного человека, они, – и религия, и магия, и наука, – одинаково необходимы, но каждая в своей сфере. В жизни первобытного общества сфера обыденного живет по своим собственным законам, независимым от сферы священного с ее представлениями о сверхъестественном. Малиновский считал ошибочным допущение, что на ранней стадии развития люди жили в мире представлений, где мистическое и разумное, реальное и фантастическое были перемешаны. По его мнению, религия и магия захватывают только те области, которыми не удается овладеть положительным знаниям. Люди прибегают к магии и религии не потому, что они игнорируют границы своих интеллектуальных возможностей, а, напротив, потому, что они осознают их. У религии и магии свое собственное поле приложения и деятельности, у практической жизни – свое. Не существует народов, как бы примитивны они не были, без религии и магии, – утверждает Малиновский, – так же, как нет ни одного первобытного племени, у которого не было бы основ науки. Малиновский говорит здесь не о преднауке, не о совокупности положительных знаний, а именно о науке.

Отделяя религию и магию от практической жизни первобытного общества, Малиновский делает это чрезмерно механически, полагая, что люди прибегают к содействию сверхъестественного только там и тогда, где и когда бессильны реальные практические знания и навыки. Это – очевидное упрощение реальной ситуации, противоречащее фактам. То же относится и к различению магии и религии. В целом функции их, как считает сам Малиновский, очень близки: если магия выросла из потребности предупреждать потенциально опасные, угрожающие явления и события, религия возникла из стремления уменьшить чувство тревоги, овладевающее людьми в переломные, кризисные периоды жизни, связанные с переходом из одного состояния в другое, такие как рождение, наступление зрелости, брак и смерть. Первобытная религия освящает их, она утверждает социально позитивные ценности. В основе религии находятся, по словам Малиновского, не размышления и спекуляции, не иллюзии и заблуждения, но реальные трагедии человеческой жизни. Религия помогает людям пройти через них и встретить смерть. Дихотомия магического и религиозного сохраняет свое значение и при делении религиозных явлений на безличностные и персонифицированные отношения к сверхъестественному.

Отметим в связи с этим, что проводимое Малиновским деление реальностей жизни первобытного человечества на две области, с одной из которых имеет дело религия, а с другой магия, весьма условно. Граница между ними оказывается особенно зыбкой, когда люди сталкиваются с явлением смерти. То же самое, впрочем, относится и к другим кризисным ситуациям в жизни человека. Магия пронизывает собою все религиозное поведение, а не является особой, хотя и тесно связанной с религией, сферой. Люди прибегают к магии не только для того, чтобы предотвратить наступление угрожающих, стихийных событий, но и чтобы обеспечить продолжение обычного течения жизни во всех ее проявлениях. Такую цель преследуют, например, многообразные продуцирующие обряды, которым первобытное общество придает такое большое значение.

Другим основоположником функционализма был Альфред Реджинальд Радклифф-Браун (1881-1955). В противоположность принципиальному антиисторизму Малиновского, Радклифф-Браун признавал ценность исторического метода и плодотворность исторических реконструкций, не выходящих, однако, за пределы конкретной истории данного народа. Вот почему, признавая в целом идею эволюции, он в то же время обвинял этнографов-эволюционистов в подмене исследования общих законов социального и культурного развития весьма проблематичными теориями происхождения тех или иных явлений культуры, включая религию. Проверить теории, построенные на основе эволюционистского метода, невозможно, и это делает их малопродуктивными. Первобытным людям свойственна, по мнению Радклифф-Брауна, не "потребность в объяснении" явлений окружающего мира, как полагали эволюционисты, а "потребность в коллективном действии", и поэтому обычаи и связанные с ними верования развивались в связи с этой потребностью. Религия и магия, согласно Радклифф-Брауну, обязаны своим существованием тому, что с их помощью общество сохраняет и поддерживает себя, утверждая фундаментальные социальные ценности. Если Малиновского интересовали главным образом психологические предпосылки и функции магии и религии, Радклифф-Браун подчеркивал прежде всего социальное значение религиозных институтов в формировании общественной структуры и сохранении ее стабильности. Религия, наряду с моралью и правом, контролирует поведение людей в обществе. Если, по мнению Малиновского и других исследователей, люди прибегают к религиозно-обрядовой практике, чтобы устранить чувства тревоги и страха, Радклифф-Браун полагал, что, напротив, они испытывают эти чувства, когда привычная, традиционная обрядовая деятельность не совершается, что она сама порождает эти чувства, и их может устранить только своевременное выполнение соответствующих обрядов.²

Утверждения Малиновского и Радклифф-Брауна не так уж противоречат друг другу, они, скорее, дополняют друг друга. Истина состоит в том, что первобытные люди прибегают к религиозно-обрядовой деятельности в том числе и для того, чтобы утвердить привычный, устойчивый порядок вещей в мире. При всех различиях и Малиновский, и Радклифф-Браун стремились познать общественные закономерности, опираясь прежде всего на данные этнографии современных архаических обществ. И в этом – их главный вклад и в изучение истории религии.