Социальная организация аборигенов Австралии (в настоящее время насчитывающих около 150 тыс. человек) издавна привлекает внимание исследователей, однако община, или локальная группа, как часто называют общину австраловеды, оказалась в поле их зрения сравнительно недавно. Во многом это объясняется тем, что социально-экономические отношения первобытного, доклассового общества стали объектом интенсивного изучения лишь в последние десятилетия. В прошлом ученых интересовали преимущественно иные формы общественной организации австралийцев. Правда, понятие «община» (под термином «орда», заимствованным из тюркских языков) было введено в австраловедение еще Л. Файсоном и А. Хауиттом. Так они называли вирилокальные общины в областях распространения матрилинейного рода [271, с. 142-143]. Каждая община имела определенную охотничье-собирательскую территорию; совокупность общин образовывала племя. Наименьшей единицей общинной организации была семья, которая охотилась на одном из участков земли общины; совокупность семей составляла «орду». На языке камиларои охотничье-собирательская территория общины называлась таураи. Границы этих земель были четко очерчены, и посторонние не смели переступать их без разрешения владельцев [342, с. 43, 46, 47, 50, 51, 57].

Локальные группы, из которых состояли племена с отцовской филиацией, А. Хауитт называл кланами, хотя по существу это были те же общины. Кланы нарриньери, вурундьерри, курнаи и чепара, согласно А. Хауитту, имели те же признаки, что и «орды» камиларои и диери: они обладали определенными охотничье-собирательскими территориями и делились на группы меньшего размера, вплоть до индивидуальных семей [342, с. 68, 72, 73, 86, 89]. Сущность общины Хауитту, видимо, была недостаточно ясна, иначе ему удалось бы избежать нечеткости терминологии.

Исключение составляют книги А. Кнабенханса и Дж. Уилера, установивших, что община - основная социальная общность у аборигенов Австралии [368]. Для А. Кнабенханса, который рассматривает структуру австралийской общины, численность общин в различных экологических условиях, межобщинный обмен и т. п., австралийская община главным образом политический, а не экономический институт. Дж. Уилер, поставивший своей задачей изучение австралийского племени, пришел к выводу, что «важнейшая общественная единица у австралийцев - не племя, а небольшая локальная группа» [605, с. 55]. «Племя - это лишь рыхлое объединение независимых локальных групп» [605, с. 116]. Значительная часть его материалов относится именно к общине как основной структурной ячейке австралийского общества.

Ведущей общественной единицей считает австралийскую общину и Н. Тиндейл, автор фундаментального современного труда, посвященного племени у аборигенов Австралии [573, с. 30]. К такому же выводу приходит и Д. Дэвидсон. Его статья об австралийской общине так и называется: «Основа социальной организации в Австралии». Каждое австралийское племя, согласно Дэвидсону, делится на локальные группы, территории которых хорошо известны; каждая группа владеет своей территорией сообща и независимо от других групп. Дэвидсон не без основания полагает, что система локальных групп, или общин, была самой ранней, исходной формой организации австралийского общества, на которую позднее наслоилась система секций [246].

По мнению одного из наиболее осведомленных современных австраловедов, Ф. Маккарти, локальные группы являются «важнейшими экономическими ячейками австралийского племени» [429, с. 33]. Они состоят из нескольких, объединенных родственными отношениями семей и владеют определенными территориями. Члены группы связаны со своей землей экономическими и религиозными узами. Семьи выполняют в общине некоторые хозяйственные функции. Об общине как основной социальной единице в жизни аборигенов Австралии пишет Н. Петерсон [584, с. 59].

Р. и К. Берндт в обобщающем труде «Мир первых австралийцев», который можно назвать энциклопедией современного австраловедения, различают такие социальные категории, как локальная наследственная группа, клан, «орда», религиозное объединение и семья. Под локальной наследственной группой они понимают не общину (общиной является то, что они называют «ордой»), а группу людей, живущих, как правило, на определенной территории и связанных со своей землей и между собой происхождением и узами родства, а также религией. Ее члены объединены происхождением по отцовской линии и могут проследить отношения между собой генеалогически. Они имеют общие святилища. Локальная наследственная группа, по словам Берндтов, владеет землей. Другим группам не запрещено добывать пищу на этой земле, но они не должны приближаться к ее святилищам. Локальная наследственная группа экзогамна и вирилокальна, жен она не включает. Женщины, вступая в брак, покидают свою группу и уходят в группу мужа, но сохраняют духовные связи с родной землей. Власть в группе находится в руках мужчин, прошедших все обряды посвящения. Такое объединение можно было бы назвать локализованным патрилинейным родом.

Клан, как пишут Р. и К. Берндт, - это группа людей, которые считают, что они происходят по одной линии от общего предка, хотя и не всегда могут проследить отношения между собой генеалогически. Клан экзогамен, но этот признак присущ и локальной наследственной группе. Члены его могут не жить. вместе на одной территории. Кроме того, в отличие от локальной наследственной группы клан может быть как патрилинейным, так и матрилинейным. Такое объединение можно назвать нелокализованным родом.

«Орда» состоит из членов локальной наследственной группы и жен, пришедших из других локальных групп. Средства к существованию она добывает на территории своей локальной наследственной группы, а иногда на территории других групп. В зависимости от того, есть пища и вода или нет, «орда» то концентрируется в одном месте, то рассеивается группами меньшего размера. Если, пишут Р. и К. Берндт, локальная наследственная группа владеет землей, то «орда» лишь пользуется ею. Вместе с тем они справедливо считают «орду» (или общину, как мы предпочитаем ее называть) главной охотничье-собирательской ячейкой, важнейшей экономической общностью аборигенов Австралии. Можно добавить, что это делает ее и субъектом собственности на землю в экономическом отношении, ибо в обществе первобытных охотников и собирателей земля находится в экономической собственности того коллектива, который трудится на ней и присваивает продукты своего труда.

Религиозное объединение - это группа людей, связанных общей мифологической традицией и регулярно совершающих соответствующие обряды. К ней могут принадлежать люди, обладающие единым тотемом.

Семья, согласно Берндтам, - основная ячейка общества. Она состоит из мужа, его жены или нескольких жен и их детей [184, с. 40-43; 179].

А. Радклиф-Браун в своих классических исследованиях определил типичную австралийскую общину, или локальную группу, как общественную форму, обладающую следующими признаками: 1) принадлежность к группе связана с происхождением и совместным проживанием, ребенок входит в группу отца и является членом его рода; 2) в большинстве случаев локальные группы экзогамны и вирилокальны, женщина, вступая в брак, покидает свою группу и присоединяется к группе мужа; 3) локальная группа состоит из мужчин и незамужних женщин, принадлежащих к группе по рождению, а также жен, в большинстве своем пришедших из других групп; 4) локальная группа владеет определенной территорией со всеми ее естественными ресурсами, это основная землевладеющая общность; добывание пищи на земле локальной группы без ее разрешения не допускается; 5) мужчина обычно не покидает свою группу и не становится членом другой, в нормальных условиях он остается членом своей группы от рождения до смерти; 6) локальная группа независима и автономна во всех своих делах и в отношениях с другими группами; 7) как правило, локальной группе принадлежит несколько тотемических центров, расположенных на ее территории и основанных, как верят аборигены, в незапамятные времена мифическими существами - тотемическими предками. По словам А. Радклиф-Брауна, во всех областях Австралии, о которых мы располагаем достоверными и подробными сведениями, система небольших, устойчивых патрилинейных локальных групп была, а местами и остается основой социальной организации [481; 482; 479].

А. Радклиф-Браун неоднократно подчеркивал экономическое значение общины. «В то время как семья является первичной производящей и потребляющей ячейкой, община объединяет несколько семей и образует более обширную экономическую общность, которая характеризуется систематической кооперацией в охоте и других занятиях и систематическим распределением пищи» [482, с. 438]. «Община - это совокупность людей, совместно владеющих определенной территорией, населяющих и экономически осваивающих ее» [483, с. 33]. Радклиф-Браун был первым, кто ясно осознал различие между общиной и родом, более того, он признал это различие очень важным [482]. А без выделения общины как самостоятельной общественной формы не могло быть и подлинного ее изучения. Однако, признавая различие между общиной и родом, основными традиционными институтами австралийского общества, А. Радклиф-Браун не был достаточно последователен. Тотемические центры, даже если они и расположены на территории локальной группы, в строгом смысле слова принадлежат не ей, а тотемическому роду, так как являются центрами тотемического культа только для членов определенного рода. Локальная же группа, состоящая из семей, включает представителей по крайней мере двух родов.

А. Радклиф-Браун прав, отмечая, что принадлежность к локальной группе определяется не только происхождением. С происхождением связана принадлежность к тотемическому роду, институту социально-религиозному, но не социально-экономическому, каким является локальная группа. Следует уточнить, что в локальную группу входят не только люди, родившиеся в ней, не только жены родившихся в ней мужчин, но и все те, кто влился в этот коллектив со стороны, живет и трудится в нем. Понятие «хозяйственная группа», т. е. форма существования общины в меняющихся условиях природной среды, у Радклиф-Брауна отсутствует, хотя он и обратил внимание на то, что, когда пищи мало, локальные группы распадаются на подгруппы, которые разбредаются в поисках пищи по ее территории.

Концепция А. Радклиф-Брауна получила широкое признание. Со временем, однако, она стала предметом оживленной дискуссии. Наиболее активным оппонентом Радклиф-Брауна выступил Л. Хайэтт. Опираясь на современные исследования, в том числе и собственные, относящиеся к тем областям Австралии, где аборигены еще сохраняют традиционный общественный и хозяйственный уклад или, если он исчез, хорошо помнят о нем, он попытался показать, что австралийская община строится на иных началах, чем это представлялось Радклиф-Брауну [336]. По мнению Хайэтта, общинная организация австралийцев характеризуется не устойчивыми локальными группами, владеющими определенной территорией, а непостоянными по численности и составу объединениями, состоящими из мужчин, принадлежащих к нескольким тотемическим родам, и их жен, причем связь таких объединений с территорией часто весьма неопределенна и условна.

В 1958-1960 гг. Л. Хайэтт изучал одно из племен Северного Арнемленда, которое он называет гидйингали (племенного самоназвания оно не имеет и называет себя просто «мы»). Гидйингали, которых в 1960 г. насчитывалось 294 человека, делились на 19 групп, каждая из которых, по словам Л. Хайэтта, владела несколькими участками земли. Большинство участков были тотемическими и носили соответствующие названия (например, «здесь живет лягушка»). Исследователь называет эти группы «землевладеющими единицами». Тринадцать из них состояли из одной патрилинейной экзогамной группы, три - из двух и три - из трех патрилинейных групп. Л. Хайэтт объясняет это тем, что некоторые патрилинейные группы по каким-то причинам покинули свои прежние владения и присоединились к другим группам. Хотя ученый и называет эти группы землевладеющими, в действительности собственниками земли в экономическом смысле слова являлись большие по размерам группы и даже, может быть, все племя в целом, о чем свидетельствуют факты, сообщаемые самим же Хайэттом. По его словам, вся жизнь аборигена проходила в основном не в патрилинейной «землевладеющей единице», а в общине (community). Так он называет группу людей, совместно живущих и кочующих, а значит, и сообща осуществляющих общественное производство.

        Гидйингали делились на четыре общины: анбара, маравураба, мадаи и маринга. Постоянными членами каждой общины были мужчины нескольких «землевладеющих единиц», их жены и дети. Браки внутри общины не запрещались. Территория общины включала участки входивших в нее «землевладеющих единиц». Когда истощались природные ресурсы в одном месте, община переходила на другое. Л. Хайэтт пишет, что, если бы «землевладеющая единица» зависела исключительно от природных ресурсов своего тотемического участка, ее члены умерли бы от голода. Очевидно, эти участки были слишком малы и не могли прокормить своих «владельцев». Следовательно, они были экономически бесполезны, и их ценность для соответствующих групп состояла не в ресурсах, а в находящихся на них тотемических центрах - средоточиях тотемического культа. «Землевладеющие единицы» Хайэтта - не экономические, а тотемические группы, точнее - тотемические роды.

Л. Хайэтт, по сути дела, опровергает свое же утверждение, что тотемическая группа являлась собственницей определенной территории. «Хотя члены каждой землевладеющей единицы имели определенные тотемические центры, они не жили все время вокруг них... Люди свободно передвигались по территории всей общины. Исключительная связь между землевладеющей группой и ее территорией существовала только в ритуальной сфере» [335, с. 28]. Материалы Л. Хайэтта показывают, что фактически земля находилась в собственности не тотемических групп, а общин - основных производственных ячеек общества - и всего племени. Члены общины пользовались всей ее территорией на равных основаниях как своей собственностью, независимо от принадлежности к той или иной тотемической «землевладеющей единице». Существовали лишь немногочисленные ограничения при охоте и рыбной ловле, не имевшие, очевидно, большого значения; например, ловушки на рыбу ставились на участках своих «землевладеющих единиц». Однако из данных, приводимых Л. Хайэттом, не видно, чтобы это оказывало какое-либо влияние на распределение добычи.

Л. Хайэтт наблюдал за передвижениями общины анбара в течение года. Она насчитывала около 150 человек и включала членов шести тотемических групп. Эти передвижения носили правильный, экологически обусловленный характер. В течение влажного сезона (с января по апрель) анбара жили на участке одной из тотемических групп, входившей в состав их общины. Этот участок, расположенный на берегу моря, наиболее благоприятен по условиям обитания в это время года, поэтому сюда часто приходили также представители других общин, обитающих вдали от побережья. В это время года аборигены питались преимущественно рыбой. В период сухого сезона (с мая по октябрь) вся община анбара перекочевывала в глубь материка и присоединялась к общине, владевшей данной территорией. В это время она нередко распадалась на мелкие родственные группы, которые по своим функциям являлись хозяйственными. В августе все члены общины снова собирались вместе, а в ноябре - декабре анбара, к которым присоединялись и другие обитатели внутренних районов, начинали двигаться к побережью [336, с. 281). Собственность отдельных общин на землю не была, следовательно, абсолютной, и гидйингали рассматривали территорию всех четырех общин как свою общую кормовую область. Между землями соседних общин не было четких границ, и аборигены не нуждались в формальном разрешении, чтобы посетить территорию соседней общины. Это позволяло им успешно осваивать всю территорию племени с ее разнообразными естественными ресурсами, ориентируясь в разное время года на добывание то одних видов продовольствия, то других. Общины как бы попеременно обменивались продовольственными ресурсами. Не будь этой формы распределенного во времени взаимообмена ресурсами общинных земель, осуществляемого посредством циклического передвижения общин по территории племени, одни общины голодали бы, в то время как на землях других был бы избыток продовольствия. При этом свойственное аборигенам представление о связи определенных территорий с определенными общинами неизменно сохранялось.

Циклический, сезонный тип хозяйственной деятельности, включающей концентрацию общин на побережье, временную специализацию на морском промысле и относительную оседлость в дождливый период северо-западного муссона, характерен и для некоторых других племен Арнемленда.

В других районах Северного Арнемленда, по свидетельству А. Элькина и супругов Берндт, общины были невелики, в собственности каждой находились участки земли. Костяком общин являлись патрилинейные, вирилокальные локализованные роды. Кроме того, существовали матрилинейные экзогамные тотемические фратрии, члены которых были рассеяны между различными общинами [261].

В 1948 г. Ф. Маккарти и М. Макартур изучали жизнь одной из общин Северного Арнемленда. Группа состояла из девяти человек - мужа, его жены, четырех его двоюродных братьев, жен двух из них и еще одного молодого человека, о родственных отношениях которого с остальными не сообщается. Мужчины принадлежали по крайней мере к двум патрилинейным родам, но были членами одного трудового коллектива, вместе охотились, жены их вместе собирали растительную пищу. Структура этой общины, несмотря на ее малые размеры, типична для других общин Австралии, она является как бы их моделью. Те же исследователи наблюдали, как живет и трудится одна из хозяйственных групп на сравнительно изолированном острове Грут-Айленд у берегов Арнемленда. Она состояла из мужа, жены и ее брата с женой. Мужчины принадлежали к различным патрилинейным родам [431].

В 20-х годах XIX в. на о-ве Грут-Айленд, коренное население которого составляло около 300 человек, было шесть общин, две из них включали две трети всего населения острова [576]. Позднее Ф. Роуз установил, что общины состояли из мужчин и женщин различных патрилинейных тотемических родов [415, с. 148]. Родовая гетерогенность общин была, несомненно, их традиционной чертой. По словам П. Уорсли, границы между землями общин не были строго фиксированными, однако большую часть года общины проводили на собственных территориях [619].

У мурнгин, на северо-востоке Арнемленда, общины насчитывали в среднем 40 - 50 человек. Ядром территории, составлявшей в среднем 576 кв. км, обычно являлся водоем, близ которого располагались стойбища. Костяком общины, согласно П. Уорсли, был локализованный патрилинейный род, мужчины которого жили почти постоянно на земле своей общины, тогда как женщины приходили в общину мужа из других общин и родов через год или два после заключения брака (вследствие временной уксорилокальности). В периоды относительного изобилия продовольствия дружественные общины жили и добывали пищу совместно; к тому же их члены при необходимости всегда могли добывать пищу на землях друг друга. В дождливое время года общины распадались на небольшие группы, состоящие из нескольких братьев с их семьями. В аридных внутренних районах полуострова границы общинных земель не отличались определенностью, но на морском побережье они были достаточно определенны и хорошо известны всем [599].

По словам Л. Уорнера, земля у мурнгин находилась в собственности локализованных родов. Но ведь на этой земле постоянно жили только мужчины рода, а женщины, вступая в брак, уходили в другие общины. В то же время жены этих мужчин, приходя из других общин и родов, наравне со своими мужьями участвовали в общественном производстве и имели те же права на природные богатства общинных земель. Поэтому подлинными их собственниками были не тотемические роды, а общины, в состав которых входили представители разных родов.

Р. Берндт пишет, однако, что общины у мурнгин состояли из представителей нескольких (от двух до шести) патрилинейных родов, но мужчины - члены одного рода с их семьями - иногда образовывали самостоятельные группы. Очевидно, это были сформированные по родовому принципу временные хозяйственные группы. По словам Р. Берндта, общины владели определенными участками земли, границы которых были хорошо известны. Они могли добывать пищу на землях других общин, но большую часть года оставались на своей земле [180].

Одна из характерных черт Восточного Арнемленда - отсутствие явно выраженной племенной организации. Мурнгин, например, - общее название восьми различных групп, говорящих па родственных языках. Коренное население Восточного Арнемленда разделено на многочисленные небольшие общины, некоторые из них состоят лишь из нескольких мужчин с женами и детьми. Эти общины почти независимы одна от другой, у каждой свое наречие, хотя во многих случаях языковые различия незначительны. Общины экзогамны. Четко выраженных общинных территорий нет, но члены тотемических родов имеют собственные святилища, с которыми они связывают свое происхождение; обычно это скала, водоем, источник или лагуна [602, с. 15-16].

В общинах Восточного Арнемленда большую роль играют связи по браку. В построении общины родство по браку имеет даже большее значение, чем кровное родство [518]. Впрочем, это характерно не только для Арнемленда. Как показывают исследования, преобладающее значение связей по браку, отношений свойства при объединении семей в общину характерно для всей Австралии [462; 322].

Территории общин Западного Арнемленда в начале 30-х годов когда их изучал У. Станнер, были невелики, границы их довольно неопределенны, поэтому другие общины часто переходили их в поисках дичи и растительной пищи. Нередко участки земли принадлежали двум или трем общинам одновременно. Но именно общины Станнер считает собственниками земли. Однако тотемические центры, как и в других местах, принадлежали патрилинейным тотемическим родам. Общины состояли из представителей различных тотемических родов, как женщин, так и мужчин, они были вирилокальны, но не строго экзогамны [540; 541].

Ту же область Западного Арнемленда примерно через двадцать лет посетил Й. Фалькенберг, автор монографии, посвященной группе племен - муринбата и их соседям [267]. Это исследование является в известной мере реконструкцией традиционных отношений. На территории каждого племени были земли общин, которые Й. Фалькенберг, подобно У. Станнеру, называет ордами. На этих землях, в свою очередь, располагались тотемические центры локализованного рода, составляющего костяк данной общины. Каждый род имел несколько тотемических центров и соответственно несколько тотемов. Роды были патрилинейны и экзогамны. Женщины, вышедшие замуж в другие общины и даже племена, оставались членами рода, к которому они принадлежали от рождения. Помимо свого рода абориген был тесно связан с родом матери, особенно с ее братом. Он мог охотиться на территории общины, основу которой составлял этот род, но не смел приближаться к его тотемическим центрам. Члены общины далеко не всегда добывали пищу сообща. Как правило, этим занимались небольшие хозяйственные группы, организованные по родственному принципу, например группа братьев и их жены, или даже отдельные семьи. Мужчины, прошедшие обряды посвящения, составляли закрытое культовое сообщество, куда непосвященные - подростки и женщины – не допускались. Если женщина, вступая в брак, покидала свою общину, то мужчина был связан со своей общинной землей всегда. Выражением и в то же время санкционированием этой связи были культовые и тотемические узы, объединявшие мужчин между собой и с их тотемическими святилищами.

Согласно Фалькенбергу, локализованный род был привязан к «родовой территории» мифологическими и тотемическими скрепами, тогда как общину с ее землей и ее ресурсами связывала экономика.

По данным Станнера, общины состояли из представителей нескольких родов, не только женщин, но и мужчин, тогда как, по данным Фалькенберга, мужчины локальной группы были членами одного рода. Возможно, реконструкция Фалькенберга отражает более раннюю структуру, но доказательств этому мы не имеем. Скорее всего здесь, как и в других местах Австралии, можно было наблюдать общины обоих типов - как локально-родовые, так и гетерогенные, состоящие из представителей нескольких родов. К последнему типу относится группа общин, многородовой состав которых выяснен У. Шапиро [518].

В племени гунвинггу (Западный Арнемленд) Р. и К. Берндт различают три типа социальных общностей - гунмугугур, вирилокальный, патрилинейный локализованный род, связанный с землей религиозно-тотемическими узами; общину, обитающую на определенной территории, на которой расположены тотемические центры нескольких родов; «орду», подвижную хозяйственную группу (состоящую из одного или нескольких мужчин локализованного рода с их женами и детьми), меняющую в зависимости от обстоятельств свой состав и численность. Гунмугугур, по словам Р. и К. Берндт, - группа, владеющая землей; община – группа, обитающая на этой земле; «орда» - группа, использующая эту землю в хозяйственных целях [183, с. 212- 216].

Эта модель во многом близка к моей, различающей общину, основную социально-экономическую ячейку общества, реальную собственницу территории, а также динамичную хозяйственную группу как часть общины и род. Р. и К. Берндт верно вычленили эти три основных социальных института охотничье-собирательского общества, однако сущность и значение общины им недостаточно ясны. Термин «орда», прилагаемый исследователями к хозяйственной группе, неудачен; к тому же в других работах, как указывалось выше, они относят его к общине. Совершенно очевидно, что собственность рода на землю имеет не экономическое, как утверждают Берндты, а религиозное содержание. Сами авторы пишут об этом на страницах своей книги. Кто же является собственником земли в экономическом смысле? Об этом они умалчивают - вероятно, потому, что такой вопрос перед ними просто не возникает.

Тиви, населяющие о-ва Мелвилл и Батерст, расположенные к северу от Арнемленда, еще в конце 20-х годов вели традиционный образ жизни, позднее нарушенный. В то время общины были основой их общественной организации. Дети от рождения принадлежали к группе отца. Имелись также матрилинейные тотемические роды. Представители одного матрилинейного рода находились в различных общинах, и каждая община состояла из людей разных родов. Брак был обычно вирилокальным. Всего на островах насчитывалось девять общин, каждая из которых занимала до 320 кв. км и насчитывала от 100 до 300 человек. Границы общинных земель были хорошо известны каждому, и община рассматривала принадлежавшую ей территорию как «свою страну». Нарушение границ без разрешения собственников территории вело к серьезным столкновениям между группами. Хотя каждый тотемический род, по представлениям тиви, был связан с определенной местностью - «родовым центром», К. Харт, один из первых исследователей тиви, подчеркивает, что не роды, а именно общины владели землей. Однако члены общины жили вместе лишь в течение непродолжительного времени. Условия охотничье-собирательского хозяйства заставляли их периодически рассеиваться по своей территории небольшими группами, состоящими из членов простой семьи - мужа, его жены или нескольких жен, их детей, а иногда также неженатых родственников - мужчин. Впрочем, община и составляющие ее семьи всегда связаны у австралийцев неразрывными узами, и после вынужденного кочевания по общинной территории семьи стремятся вновь воссоединиться; это относится и к тиви. Существовали у тиви и подразделения общин, состоявшие из нескольких семей. Эту форму социальной организации К. Харт и А. Пиллинг называют хозяйством (establishment). Под этим термином, пишут они, «мы понимаем группу, совместно производящую и потребляющую пищу» [321, с. 176-177; 323, с. 65]. Возможно, что это лишь хозяйственная группа - часть общины, состоящая в зависимости от времени года и иных обстоятельств из одной или нескольких семей, совместно добывающих средства существования. Но возможно также, что это - община таксономически более низкого порядка, формирующаяся или уже сформировавшаяся внутри общины более высокого порядка. В таком случае здесь образовалась некая двухстепенная общинная структура. Нечто подобное наблюдается и в племенах курнаи, валбири и бидьяндьяра, хотя механизм образования этих общностей в названных племенах, вероятно, был неодинаковым, о чем будет сказано ниже.

Одно из типичных низших звеньев общинной структуры тиви состояло из трех больших, или сложных, семей. «Экономически это было единое хозяйство, так как шестнадцать жен, входящих в него, работали коллективно и пища, которую они приносили, потреблялась всеми тридцатью двумя его членами» [323, с. 66]. Это еще раз подтверждает, что семьи, из которых состоит община, стремятся к совместному ведению хозяйства и рассеиваются лишь вследствие экономической необходимости.

Дж. Гудейл различает в общественной организации тиви резидентную группу, которая населяет данную местность в данное время, и землевладеющую группу людей, которые являются «совладельцами» этой местности. Все представители первой группы обладают равными правами на пользование ресурсами данной местности, труд их кооперирован, они ведут себя как единое целое по отношению к другим таким же группам (например, в случае враждебных действий) и по отношению к собственным членам. Представители второй группы, по словам исследовательницы, «коллективно владеют или считают, что они владеют этой же самой местностью» [293, с. 99]. Видимо, Дж. Гудейл вычленяет ту социальную категорию, которую в других австралийских обществах представляют члены патрилинейных тотемических родов. Следуя установившейся в австраловедении ошибочной традиции, Гудейл наделяет их правом собственности на охотничье-собирательскую территорию первой группы, т. е. общины. Характерно ее замечание о том, что эти люди «считают себя владельцами земли». Так оно и есть в действительности. Как и повсюду в Австралии, эти люди только считают, что владеют землей. Фактическими собственниками земли в экономическом смысле являются те, кто обладает, как пишет Гудейл, равными правами на пользование ресурсами этой земли, т. е. все члены общины, весь первобытный производственный коллектив.

По словам К. Харта и А. Пиллинга, многоженство у тиви имеет экономическое значение, на нем покоится благосостояние семьи. Пища, собираемая женщинами, количественно преобладает над продуктами мужской охоты и добывается более регулярно. Впрочем, это характерно и для всей Австралии. Особенностью тиви было то, что в пределах общинных территорий, по сведениям Харта, нередко выделялись владения сложных семей, передаваемые по наследству по мужской линии. Видимо, сложные семьи тиви можно рассматривать как формирующиеся общины: некоторые из них уже стабилизировались подобно общинам и приняли на себя некоторые их функции и права, в том числе право собственности на охотничье-собирательские угодья. В таком дроблении локальных групп и формировании новых общин нет ничего удивительного, если учесть, что размеры общин у тиви необычно крупные для Австралии.

В 50-х годах М. Меггитт изучал племя валбири, населяющее пустынные области Центральной Австралии [434]. Его исследование, подобно исследованию Й. Фалькенберга, является в известной мере реконструкцией прежнего, уже исчезнувшего или исчезающего образа жизни, основанной на сведениях, которые получены от самих аборигенов. Племя валбири делилось на четыре части, которые Меггитт называет общинами. Каждая из них насчитывала от 200 до 400 человек, территория составляла от 11 тыс. до 24 тыс. кв. км. Состав и границы территорий общин были более или менее постоянными. Члены каждой общины свободно передвигались по своей земле в поисках пищи.

В наиболее благоприятное время года - с наступлением осени и вплоть до начала зимы, когда воды и продовольствия достаточно, - члены каждой общины объединялись в одну или две большие группы: мужчины охотились, а женщины собирали растительную пищу, ловили небольших животных и заготавливали топливо. Когда воды и пищи становилось мало, эти коллективы распадались на более мелкие группы. И те и другие можно назвать хозяйственными группами. Наконец, в самое трудное, засушливое время года - в конце весны и начале лета - типичная хозяйственная группа (по терминологии Меггитта, «объединение, добывающее пищу») состояла фактически из одной простой семьи. Только такая минимальная группа могла обеспечить себя пищей в это время года. С началом сезона дождей эти группы мало-помалу снова объединялись. Их состав был неустойчив и непостоянен, он зависел от разных причин и менялся от года к году, от сезона к сезону, отражая связи и отношения кровного родства, свойства, дружбы и т. д. В отличие от хозяйственных групп общины были сравнительно постоянными, стабильными объединениями. Материалы М. Меггитта, как и Л. Хайэтта, рисуют общественную структуру, типичную и для других охотничье-собирательских обществ.

Мужчины каждой общины валбири принадлежали к ней по рождению, тогда как их жены нередко приходили из других общин. Однако, по наблюдению Меггитта, браки внутри общин происходили чаще, чем браки между членами разных общин. Общинной экзогамии не было, да это и неудивительно, если принять во внимание необычайно крупные для охотничье-собирательского общества размеры общин. И хотя в остальном валбири обладают всеми типичными признаками охотничье-собирательского общества, возникает предположение, что существующие в настоящее время общины валбири не вполне оригинальное явление, а в известной мере продукт территориальных и демографических сдвигов, обусловленных колонизацией. Уже к 50-м годам значительная часть валбири концентрировалась вокруг правительственных поселений и скотоводческих станций. Наличие таких крупных общин особенно необычно в пустынных, засушливых областях Австралии. В пустынях Западной Австралии, например, общины насчитывают, как правило, до 50 человек. Более крупные общины едва ли смогли бы существовать здесь длительное время, пользуясь лишь продуктами охоты и собирательства.

Высказывалось даже предположение, что четыре общины племени валбири - в действительности подплемена, на которые распалось возросшее племя; полного отделения, однако, не произошло [189, с. 122]. Неизвестно, какой была численность общин валбири в доколониальный период. Возможно, что в то время она не превышала среднего размера, обычного для областей с неблагоприятными природными условиями.

Отцовский и материнский роды, или, по выражению М. Меггитта, патрилинии и матрилинии, у валбири сосуществуют. Так как браки заключаются не только внутри общин, но и за их пределами, естественно, что члены матрилинии и патрилинии рассеяны по территории всего племени. Матрилинии не связаны с землей вообще. Наибольшее значение они имеют для женщин, так как мужчины - члены матрилинии выдают их замуж и в дальнейшем защищают их интересы. Патрилинии, напротив, имеют большее значение для мужчин, так как, будучи членами патрилинии, они имеют на земле общины общие тотемические центры, где регулярно совершают продуцирующие обряды, направленные на сохранение и умножение производящих сил природы и самого человеческого общества. Мужчины - члены патрилинии составляют как бы закрытое культовое сообщество, доступное только для посвященных. М. Меггитт подчеркивает, что матрилинии и патрилинии не выполняют никаких экономических функций и не владеют землей.

Б. Спенсер и Ф. Гиллен, изучавшие в конце прошлого - начале нынешнего века общественную организацию племени аранда, отмечали, что племя делилось на многочисленные локальные группы, или общины, и каждая община владела определенной территорией, границы которой были хорошо известны аборигенам. Общины аранда и их соседей состояли обычно из двух или нескольких братьев с их женами и детьми и насчитывали до 40 человек, но иногда и из 10-12 семей общей численностью до 60 человек [534, т. 1, с. 8; 535, с. 7-9, 16, 490]. На территории каждой общины находилось главное, постоянное стойбище - мбаинда, а внутри его - место собрания мужчин, представителей восьми секций, на которые делилось племя аранда, - примитивная, исходная форма мужского дома [534, т. 2, с. 501- 502]. Согласно Т. Стрелову, у западных аранда вся земля была распределена между экзогамными вирилокальными общинами - нджинанга. Их границы были санкционированы раз и навсегда священными мифами, повествующими о странствиях тотемических предков, и поэтому не могли быть изменены. Но соседние общины, члены которых были связаны брачными узами, могли добывать пищу на землях друг друга. Частично нджинанга совпадали с тотемическими родами, так как все мужчины группы были членами одного рода [551]. Этим, вероятно, объясняется обусловленность их территорий тотемической мифологией. Мифологически санкционированные границы имели в прошлом и общины валбири.

У племен, обитавших к северу от аранда, по словам Б. Спенсера, над земельной собственностью общин возвышалась собственность на землю всего племени, но границы между владениями общин были и здесь четко выражены [533, с. 34-35, 43, 45].

Каждый аранда принадлежал от рождения к общине отца и его тотемическому роду. «Каждая локальная группа аранда, - пишет Т. Стрелов, - являлась независимым политическим и религиозным единством, управляемым старейшими... Локальная организация племен к западу от аранда была более рыхлой и текучей» [552, с. 99-100]. Стрелов объясняет это тем, что данные племена обитают в более аридной части континента, чем обусловлена необходимость расселения на более обширных пространствах. Члены тотемических родов, образующих основу общин аранда, совершали тотемические мистерии, веря, что обеспечивают этим не только свое материальное благополучие, но и соседей. Одни тотемические роды были ответственны за дождь, другие - за прирост растений или животных. Это была своего рода тотемическая кооперация, основанная на разделении труда между представителями всех общин племени. Религиозные руководители аранда не только были хранителями мифов, священных песен и преданий, организаторами обрядов, совершавшихся вблизи тотемических центров, но и обладали в своих общинах реальной властью, в частности контролировали распределение продовольственных ресурсов. Однако их власть, проистекавшая из их религиозных функций, была ограничена советом старейших [552, с. 110-111]. Таким образом, у австралийцев, как и у тасманийцев, существовали, хотя и не повсеместно, руководители общин, власть и авторитет которых зачастую были неотделимы от их религиозно-обрядовых функций.

О. Пинк пишет, что собственниками земли в северных районах расселения аранда являются члены наследственных тотемических родов и что аранда точно знают расположение тотемических центров, но границы общинных территорий «теряются в ничьей земле» [471, с. 290]. Это противоречит утверждениям Б. Спенсера и Ф. Гиллена; Дж. Бердселл объясняет подобное расхождение точек зрения тем, что О. Пинк изучала аранда через 50 лет после начала колонизации и локальные группы как функционирующие общности исчезли, в то время как значение тотемических центров еще сохранялось [189, с. 120]. Возможно, что это и соответствует действительности, однако считать, что причиной неопределенности общинных границ является колонизация, во всех случаях нельзя, подобное явление может быть связано с другими факторами, например с низкой плотностью населения в пустынных областях Центральной и Западной Австралии, недостаточной экономической освоенностью и существованием еще не освоенных пространств, слабыми связями между соседними группами и т. д. У северных аранда, которых изучала Пинк, до недавнего времени сохранялся обычай после сильных дождей перекочевывать группами (до 100 человек), состоящими из нескольких соседних общин, на север, за пределы своих территорий, туда, где бывало в это время года изобилие воды и пищи. То же самое наблюдалось и в племени бидьяндьяра, живущем в Центральной Австралии: соседние общины, покинув свои земли, совместно кочевали в течение нескольких недель, пока наконец не рассеивались небольшими хозяйственными группами.

Согласно сведениям европейцев, впервые увидевших людей этого племени в 70-х годах XIX в., они жили обычно маленькими общинами, переходя с места на место в границах собственных территорий. Эти земли были связаны с определенными тотемами и назывались соответственно «Страна кенгуру», «Страна эму» и т. д. Видимо, ядром каждой общины был локализованный тотемический род. Жены приходили из других общин [337, с. 54, 110, 114]. Эти данные подтверждаются и позднейшими этнографическими исследованиями.

У бидьяндьяра каждая община имела, по выражению А. Енгояна, ядро, которое состояло из женатых мужчин, связанных общим происхождением по отцовской линии, иначе говоря, родовое ядро. Мужчины и их дети принадлежали к одному тотемическому роду, жены - к другому. Все племя делилось на две экзогамные половины; брак разрешался только с членами противоположной половины. Каждая община осваивала определенный участок племенной территории. Время от времени общины встречались для совместных обрядов посвящения или тотемических мистерий и возобновления межгрупповых и межличностных контактов. Сходились они и у водоемов во время засухи. Неженатые мужчины на какое-то время присоединялись к другим группам, но затем возвращались обратно. Все бидьяндьяра рассматривали территорию своего племени как «свою страну», отличая ее от земель соседей, например аранда. В пределах племенной территории находились участки земли крупных общностей, объединявших каждая несколько общин (своего рода общин высшего порядка), и каждый из этих участков аборигены соответствующих общностей тоже считали «своей страной». Видимо, возникновение этих общностей связано с ростом племени и расширением границ его территории до таких размеров, когда внутренние связи, интегрирующие племя как целое, разрываются. То же самое, возможно, произошло и у валбири. У бидьяндьяра эти общности имели не столько структурный, сколько географически или пространственно обусловленный характер. В пределах территории каждой такой общности находились общины, включавшие от 20 до 70 человек, такая численность обычна для аридных областей Австралии. Состав их был до некоторой степени неустойчивым, но патрилинейное родовое ядро являлось основой каждой общины, а локально-групповая экзогамия и вирилокальность - неотъемлемыми свойствами этих групп [621, с. 82-83].

Н. Тиндейл показал, какое воздействие оказывает смена сезонов, изменчивость природно-климатических условий на протяжении года на образ жизни бидьяндьяра, циклическую концентрацию и дисперсию общин, на их кочевание по своим территориям [577].

Тем, что бидьяндьяра населяют пустыню, во многом объясняются особенности их территориальности. Как свидетельствует Ч. Маунтфорд, границы племенной территории были и остаются неопределенными. Аборигены рассматривают землю племени не как строго очерченную территорию, а как совокупность небольших, четко определенных охотничьих участков, на каждом из которых обитает немногочисленная община, состоящая из кровных родственников и свойственников. Обычно общины добывают пищу на своей земле, но, если в какой-либо местности люди страдают от недостатка пищи и воды, соседи приглашают их жить и добывать пищу на их землях, пока не минует тяжелое время [442, с. 3, 18-19]. Добывание пищи в наиболее трудное время года на территории дружественных соседних общин и даже племен наблюдалось и у валбири.

В начале 60-х годов Д. Томсон сообщил о биндибу - одном из наиболее изолированных племен Центральной Австралии, совершенно не затронутом влиянием колонизации, чрезвычайно архаичном, приспособившем всю свою примитивную культуру и общественный быт к жизни в труднейших условиях пустыни [568]. Биндибу были рассеяны по территории племени в несколько десятков тысяч квадратных километров небольшими общинами (обычно в две-три семьи), которые кочевали от стойбища к стойбищу. Некоторые стойбища на протяжении нескольких дней, а то и недель служили базами, из которых люди уходили на расстояние в несколько дневных переходов, а затем возвращались. Одна из общин состояла из трех или четырех семей и насчитывала 15-16 человек. В стойбище каждая семья располагалась отдельно от других и сохраняла известную хозяйственную самостоятельность, которую, однако, не следует преувеличивать. Семьи помогали друг другу, дети нередко покидали родителей и присоединялись к другим семьям. Интересы общины и семьи находились в гармонии. Порою семьи добывали пищу самостоятельно, а иногда мужчины и женщины общины уходили на поиски добычи двумя группами: мужчины отдельно, женщины отдельно. Деление на хозяйственные группы и некоторая хозяйственно-бытовая самостоятельность семей сочетались здесь с половым разделением труда внутри общины.

Ущелье, по дну которого протекает ручей, являлось святилищем, куда периодически сходились разрозненные группы биндибу. При Д. Томсоне здесь собралось 42 человека, однако из его сообщения неясно, были ли это представители нескольких общин или одной общины. Неподалеку от каждого стойбища располагался лагерь для неженатых мужчин и мальчиков, не прошедших обрядов посвящения. Днем здесь находились и другие мужчины группы. Есть основание предполагать, что такое пространственно-бытовое отделение мужчин и подростков является стадиально исходной формой мужских домов и мужских союзов, свойственных более развитым культурам. Биндибу, как и многим другим австралийским племенам, известно многоженство; браки заключались в строгом соответствии с определенными правилами. Вождей у биндибу не было, но отдельные мужчины благодаря своим личным качествам занимали в своих общинах доминирующее положение.

В результате более поздних исследований в этом районе было установлено, что типичными объединениями людей, которые совместно кочуют от источника к источнику, являются группы, состоящие из одной или двух семей от трех до двенадцати человек в каждой. Самая большая группа насчитывала 22 человека и состояла из трех семей. Дожди здесь выпадают редко, часты засухи, поэтому и группы большую часть года живут рассеянно и лишь изредка собираются вместе. Мужчины уходят со своими группами далеко от родовых тотемических центров - иногда на 250 км [402]. За 60 лет, прошедших с того времени, как в области расселения биндибу побывала экспедиция Д. Карнеги, изменений в образе жизни аборигенов, видимо, не произошло. Он тоже встречал здесь разрозненные группы численностью 6-10 человек [221]. Ритмические сезонные колебания дисперсии и концентрации общин - явление, которое У. Станнер назвал «полярностью» образа жизни аборигенов, - свойственны жителям этих пустынных засушливых областей Австралии в меньшей степени, чем населению других географических зон.

В пустынях как Западной, так и Центральной Австралии общины состоят из мужчин и незамужних женщин, принадлежащих к группе от рождения, а также жен, приходящих из других групп. Общины патрилинейны: принадлежность к ним передается по отцовской линии. Каждая община насчитывает обычно не более 50 человек. Географические условия западноавстралийских пустынь таковы, что лишь небольшие коллективы, которые к тому же не задерживаются слишком долго на одном месте, могут обеспечить себя пищей. Общине принадлежит участок земли, который связывается с деяниями и странствиями мифических предков. По свидетельству одного из ранних авторов, границы между общинами четко определены и общепризнаны [331, с. 279]. Здесь, как и во многих других местах Австралии, экономические и мифо-тотемические, общинные и родовые связи как бы переплетены. Общины, как правило, добывают пищу на своей территории, они независимы от других общин и самостоятельно решают свои дела. Лишь в периоды относительного изобилия пищи и воды несколько общин объединяются на непродолжительное время для совершения обрядов. Такие временные объединения насчитывают иногда 200-300 человек. В периоды засух общины на протяжении нескольких месяцев находят убежище на землях других общин, обитающих в более благоприятных условиях, иногда за сотни километров от них [551, с.124]. Гостеприимство - закон у аборигенов, к тому же многие общины связаны общими мифами и верованиями. Общинам не запрещено добывать пищу на землях других общин, нельзя лишь приближаться к святилищам чужого рода. Члены тотемических родов рассеяны по разным общинам [179]. Несколько общин образуют общности, говорящие на относительно однородном языке, - возможно, протоплемена. Здесь мы наблюдаем как бы истоки формирования племени как этнической общности и социального института.

Для аборигенов, живущих в пустынях Западной Австралии, характерны постоянные переходы от концентрации групп в местах, изобилующих водой и пищей, к рассеянию отдельными семьями вблизи источников воды. В зависимости от местных условий эти группы то увеличиваются до ста и более человек, то сокращаются до десяти-двенадцати человек (членов нескольких родственных семей или даже одной семьи). Эта текучесть не столько обусловлена сменой времен года, сколько связана с капризами погоды, с выпадением или отсутствием дождей в той или иной местности. Поэтому группы разной численности могут быть одновременно обнаружены в разных районах [300; 296; 298].

Аборигены Юго-Западной Австралии зимой и весной охотились, расселяясь небольшими группами в глубине континента, а летом возвращались на побережье и, объединяясь в более крупные коллективы, как правило не более 50 человек, занимались в основном рыболовством [451, с. 28, 35]. Это очень напоминает образ жизни охотников и рыболовов другой части света - полярных эскимосов, хотя природная среда, в которой живут эскимосы и аборигены Австралии, совершенно различны, несхожи также характер и уровень развития материальной культуры, материально-культурной адаптации к условиям среды. Но тип социальной адаптации в основе тот же.

Племя кариера (Северо-Западная Австралия), как установил А. Радклиф-Браун, делилось на общины, которые насчитывали 30 человек и более. Каждая община имела в своей общей собственности определенную территорию со всеми ее животными, растительными и минеральными ресурсами. Переходить границы этой территории разрешалось только с согласия владельцев. Существовала локальная экзогамия - жены приходили только из других общин. В остальном они были замкнутыми организациями и переход из одной общины в другую был невозможен [484, с. 144-147].

Изучая племя карадьери (Кимберли), Р. Пиддингтон установил, что общины (каждая из которых состояла не более чем из двенадцати человек) охотились на территории любой другой общины, не спрашивая разрешения. Четких границ между общинами не было. Хотя они и были связаны с определенными участками территории племени, но их право собственности на эти участки не являлось абсолютным: верховным собственником земли выступало племя в целом. Такая система территориальности, свойственная карадьери в отдаленном прошлом, знакома нам по материалам гидйингали и некоторых других племен, населяющих различные области Австралии. Общины карадьери были экзогамны; вступая в брак, женщина обычно переходила в группу мужа. Нередко в одну общину входили мужчины разных патрилинейных тотемических родов [468; 470]. У карадьери, по словам Р. Пиддингтона, владение землей основывалось скорее на духовных, чем на экономических или правовых понятиях. Тяготение аборигенов к своим священным тотемическим центрам Пиддингтон сравнивает с полями тяготения в физике: они могли пересекать границы полей, но духовно всегда были связаны с ними. В то же время Пиддингтон признает, что эта система имела свой экономический базис [469].

Община и общинная территориальность в жизни и психологии аборигенов Кимберли играли, вероятно, большую роль, чем это представляется Р. Пиддингтону. По наблюдению Ф. Каберри, представители чужой общины, находясь в стойбище хозяев, устраивали очаги на той стороне, которая была обращена к их собственной общине. Территория общины является для аборигена совокупностью жизненно важных мест, прежде всего водоемов; один из них, тот, где аборигена «нашел» отец, для него самый важный, это его собственный духовный центр. Подобные представления объясняют притязания отдельных аборигенов на те или иные участки. Такие притязания нередко вводили в заблуждение европейцев, которые полагали, что имеют дело с личной собственностью на землю.

Эта собственность столь же мало наполнена экономическим содержанием, как и собственность тотемического рода. Если духовный центр аборигена располагается на земле другой общины, ему разрешается охотиться на ней [357, с. 23-31]; в этом случае религиозно-культовое отношение к земле приобретает экономический характер.

Сезонность присуща хозяйству и аборигенов Кимберли. В конце зимы, в сентябре, когда пересыхают водоемы, общины распадаются на маленькие группы, кочующие с места на место. Летом, когда воды и пищи в изобилии, общины собираются, образуя крупные объединения до 150 человек и более, и живут на одном месте два или три месяца. Женщины, по словам Ф. Каберри, не рассматривают территорию общины мужа как свою собственность, хотя на них распространяется «большинство привилегий членов общины» [357, с. 136], родившихся в ней. Как и везде в Австралии, в Кимберли очень важны связи по браку. Для австралийцев они имеют не меньшее значение, чем кровнородственные связи. В Кимберли «мужчина часто живет и охотится на земле общины его матери, матери его матери, матери его отца, мужа его дочери, жены его брата и его собственной жены» [357, с. 137].

Племя викмункан (п-ов Кейп-Йорк), согласно У. Макконнел, состояло из тридцати общин. Основу каждой из них составлял локализованный патрилинейный род. Тотемические центры (аува) находились, по словам У. Макконнел, на охотничьих угодьях родов, которым эти центры принадлежали. Как и во многих других местах Австралии, тотемическая собственность на землю, точнее, связь рода с землей через священные тотемические центры была тесно переплетена с экономической собственностью. Однако отождествлять их не следует. Реальным субъектом экономической собственности на землю и здесь была община. Община занимала территорию от 80 до 160 кв. км. Большую часть года общины жили и добывали пищу на своей собственной земле. Но так как наличие продовольственных ресурсов менялось от места к месту и от сезона к сезону, действовал принцип взаимности: в периоды изобилия было принято приглашать родственников из других общин. Охотники двух соседних общин, члены которых постоянно заключали браки между собой, охотились на землях друг друга. Мужчина имел право охотиться на земле родичей жены, а они, в свою очередь, на его земле [433; 432, с. 456-457].

Д. Томсон, следуя традиции, также пишет о том, что собственником земли у викмункан является патрилинейный тотемический род, но делает следующее характерное замечание: «Люди, пришедшие в общину по браку или адоптированные, становятся собственниками земли как члены общины» [571, с. 211]. Иными словами, он признает, что членство в общине, участие в ее жизни и коллективном труде, как и принадлежность к роду, делают людей собственниками земли.

В зависимости от сезона - влажного сезона северо-западного муссона (ноябрь - март) и сухого сезона юго-восточного муссона (апрель - ноябрь) - менялись хозяйственная деятельность викмункан, места их расселения, типы жилищ и пища, т. е. весь образ жизни. В период влажного сезона викмункан жили оседло в крупных стойбищах по берегам рек или вдоль побережья и питались главным образом продуктами рыболовства и морской охоты. Во время сухого сезона они бродили небольшими группами, вначале преимущественно собирая растительную пищу, а позднее охотясь. Основной охотничье-собирательской ячейкой была простая семья, включающая также одного или нескольких престарелых родственников. Наблюдая аборигенов Северной Австралии в разное время года, пишет Д. Томсон, «видишь их погруженными в занятия столь различные, употребляющими при этом орудия и утварь такую разную, что кажется, как будто это не одна и та же, а совершенно разные группы людей» [571, с. 209].

Племя йир-йоронт (п-ов Кейп-Йорк), изученное Л. Шарпом [520, 519], состояло из 28 патрилинейных экзогамных родов, которые, как и другие племена Австралии, имели на территории племени собственные тотемические центры. Общины включали представителей разных родов - как женщин, так и мужчин. Локальность брака имела альтернативный характер. Первые годы брака семья жила обычно с родителями жены, в дальнейшем - или с родителями жены, или с родителями мужа. В сухое время года община собиралась вместе, а в период дождей распадалась на группы меньшего размера, которые мы назвали бы хозяйственными группами. По словам Л. Шарпа, земля находилась в собственности родов, но люди охотились там, где хотели, так как родовые угодья были открыты для всех. Правильнее говорить, однако, не о родовой, а об общинной собственности на землю, ибо тот же Шарп пишет, что представители одного и того же рода были рассеяны между разными общинами, никогда не жили все вместе и добывали пищу не только на территории своего рода. В чем же выражалась родовая собственность на землю? По-видимому, и здесь она не имела экономического содержания.

Л. Шарп пишет, что многие роды имели по нескольку участков земли в разных частях территории племени. Если участки эти экономически осваивались одной и той же или разными общинами, то и в этих случаях следует говорить не о родовой, а об общинной собственности. Данный пример не является единичным в литературе об охотниках и собирателях. Общинная собственность на несколько удаленных один от другого участков земли, дающая общине возможность пользоваться различными видами продовольственных ресурсов в разное время года, известна, например, айнам токапчи [600].

Племя кайадилт (о-в Бентинк в заливе Карпентария) в 1942 г., когда их начал изучать Н. Тиндейл, состояло из восьми общин (дольноро), от 7 до 30 человек в каждой, вирилокальных и патрилинейных, но не строго экзогамных. Размеры их были обусловлены экологически. В собственности каждой общины находилась определенная территория, границы которой были достаточно четкими и хорошо известными. Старший мужчина каждой общины был ее признанным руководителем. Он распределял пищу, добытую на территории общины, границы которой продолжались и в море, и распоряжался минеральными ресурсами [578; 575; 574]. До сравнительно недавнего времени кайадилт находились в почти полной изоляции и последними среди племен Северной Австралии вступили в контакт с европейцами, поэтому реконструкция их общинной структуры представляет большой интерес. Н. Тиндейл высказывает правдоподобное предположение, что кайадилт живут на о-ве Бентинк много тысячелетий: с тех пор как в конце последнего оледенения образовался залив Карпентария и люди нашли убежище на острове. Общественная организация кайадилт иная, чем у аборигенов материка; у них, например, нет никаких признаков системы секций. Заслуживает внимания то, что именно в этом племени значение общины как ведущей социально-экономической ячейки было особенно велико. Община выступала здесь в качестве основного социального инструмента экономического освоения определенной территории.

Судовые журналы мореплавателей XVIII в., наблюдавших в течение продолжительного времени аборигенов восточного побережья Австралии, отмечают значительные сезонные колебания в образе их жизни. Весной и в начале лета, когда в район, где теперь расположен Сидней, приходили большие косяки рыбы, аборигены концентрировались крупными общинами. Зимой, когда рыбы становилось мало, общины распадались на мелкие группы, которые рассеивались по побережью или уходили охотиться в глубь материка [384, с. 255]. Этот тип социально-экономической адаптации к экологическим условиям характерен для обществ Северного Арнемленда и Юго-Западной Австралии; он свойствен и многим другим первобытным охотникам, рыболовам и собирателям. Но это не значит, что такой образ жизни присущ всем жителям приморских областей. Существует другой тип социальной адаптации, который был характерен, например, для аборигенов западной части Тасмании и восточного побережья п-ова Кейп-Йорк [72, с. 112, 116, 128]. Те и другие круглый год зависели от продуктов морского промысла. С этим были связаны отсутствие сезонных передвижений от побережья и значительная степень оседлости. Люди занимались в основном сбором моллюсков и рыболовством (в Тасмании - рыболовством только в древности); значение охоты на наземных животных и собирательства было невелико. Иногда происходили сезонные передвижения в поисках пищи на острова, расположенные недалеко от побережья.

Полукочевой образ жизни в летнее время и кочевой в зимнее был характерен для аборигенов центральных и южных прибрежных областей Нового Южного Уэльса [472]. У. Брэдли, посетивший Новый Южный Уэльс еще в конце XVIII в., пишет: «Почти повсюду мы встречали маленькие группы туземцев, занятых поисками пищи, но нигде не видели постоянных жилищ или поселений» [202, 76-77]. О том же он упоминает и на других страницах своей книги [202, с. 73, 90, 98, 99]. В течение всего сентября Брэдли встречал многочисленные группы аборигенов, занятых рыбной ловлей в заливах, но зимой все они двинулись на север [202, с. 125]. Во многих местах побережья «мы находили разбросанные в беспорядке хижины туземцев, но я никогда не видел больше восьми или десяти вместе, - пишет он. - Видимо, они живут главным образом в пещерах» [202, с. 140]. Часто ему встречались маленькие группы аборигенов в два, три и пять человек; самая крупная группа из тех, которые он видел, насчитывала 70 человек [202, с. 59, 166]. В одном частном письме, относящемся к 1788 г., сообщается, что группа, состоящая из членов одной семьи, - здесь обычное явление, 40 человек - наибольшее количество при нормальных условиях, а группа в 300 человек - большая редкость [383, с. 185]. Такие группы собирались только тогда, когда появлялись большие косяки рыбы или на берег выбрасывало кита, а также когда предстояли совместные обряды. Если рыбы становилось мало, аборигены рассеивались маленькими, преимущественно семейными, группами вдоль побережья. У. Тенч пишет, что в районе теперешнего Сиднея он никогда не встречал более двенадцати хижин вместе [562, с. 106]. Вот что записал Дж. Хантер о своем пребывании в районе будущего Сиднея спустя шесть месяцев после прибытия сюда первых европейских поселенцев: «Мы часто встречали семьи аборигенов, живущих под скальными навесами у побережья, где они занимались поисками рыбы и моллюсков» (цит. по [326, с. 28]).

Сезонная адаптация образа жизни и занятий, подвижность, ритмичная изменчивость величины объединений от сравнительно крупных общин до небольших хозяйственных групп и отдельных семей - все это было свойственно аборигенам Австралии еще в доколониальный период. Подобное явление характерно для первобытных охотников, рыболовов и собирателей и других частей света.

«Туземцы залива Ботани, Порт-Джексона и залива Брокен жили семьями, каждая в своей особой местности, названной по ней», - пишет другой очевидец, Д. Коллинз [234, с. 544]. «Их единственные общественные подразделения - семьи», - вторит ему Дж. Тернбулл [590, с. 97]. Под семьями во многих случаях, очевидно, подразумеваются общины; постороннему наблюдателю не всегда было легко понять, отдельная семья перед ним или небольшая группа семей. Наименование общины по названию принадлежащей ей местности (а не наоборот, как представляется Коллинзу), часто имеющее тотемическое происхождение, свойственно и некоторым другим областям Австралии.

Выше, говоря об исследованиях А. Хауитта, я упомянул, в частности, слово «таураи», которым на языке камиларои обозначалась охотничье-собирательская территория общины. Территориальные подразделения, т. е. общины племени камиларои, по свидетельству Дж. Фрезера, имели каждая свою собственную таураи - участок земли для охоты и собирательства. Более того, эти угодья, в свою очередь, были поделены между отдельными семьями. Такие же участки имелись и в других племенах Нового Южного Уэльса, их границы охранялись членами общины даже от соплеменников, принадлежавших к другим общинам [278, с. 36-37].

Дж. Оксли, один из первых европейских путешественников по Новому Южному Уэльсу, еще не освоенному колонизаторами, на страницах своих дневников сообщает о встречах с семьями аборигенов, бродящими в поисках пищи. У него даже создалось впечатление, что страна населена редко разбросанными семьями [456, с. 211], хотя он пишет, что часто видел аборигенов «в значительном количестве» [456, с. 8, 18, 236, 343, 346, 350 и др.]. Обе его экспедиции происходили с мая по октябрь, в это время он встречал и общины, и части их, и отдельные семьи. Дж. Оксли и его спутники видели разные группы: в одной было около 20 мужчин, а также женщины и дети, в двух других - 30 и 70 мужчин, женщин и детей [456, с. 225, 342, 347]. Несколько раз экспедиции попадались только группы мужчин (семь, восемь и девять человек); женщины и дети, видимо, прятались [456, с. 175, 223, 290]. А однажды Дж. Оксли обнаружил стоянку, на которой расположились восемь женщин и двенадцать детей; мужчины, вероятно, ушли в составе мужской целевой группы. Функционирование в охотничье-собирательской общине целевых групп, предназначенных для выполнения единовременной задачи (охоты, обряда и т. д.), - не менее характерная черта, чем функционирование хозяйственных групп. Однажды путешественники встретили в течение дня несколько групп, общей численностью не менее 40 человек [456, с. 236-237]; возможно, это были хозяйственные группы одной общины. У морского побережья, по берегам рек и озер, изобилующих рыбой, общины аборигенов были многочисленнее, чем во внутренних районах.

Беглый каторжник Дж. Грэхем провел шесть лет в одном из племен, обитавших на территории современного Нового Южного Уэльса. Община, в которой он прожил эти годы, подобно другим общинам, была «немного больше, чем большая семья»; она постоянно переходила с места на место [290, с. 78]. По одному из ранних сообщений, общины в Новом Южном Уэльсе насчитывали в среднем 30-50 человек. Границы своих территорий они пересекали лишь в редких случаях, главным образом для совместных обрядов. «После этого они возвращались в свои охотничьи и рыболовные угодья, выходить за пределы которых во всякое иное время считалось актом агрессии и расценивалось как сигнал к войне». В пределах этих территорий они переходили с одного места на другое в зависимости от времени года и наличия источников пищи в том или ином месте [203, с. 215- 217]. Следует заметить, что многие авторы, подобно X. Бретону, цитата из книги которого была приведена выше, обычно пишут о племенах, но, судя по численности этих общностей и некоторым другим признакам, во многих случаях речь идет об общинах.

«Туземцы разделены на бесчисленное множество маленьких племен, численностью от 40 или 50 до 200 человек. Вождей у них нет... Все равны, за исключением, быть может, кродьи, т. е. знахаря и руководителя обрядов, которого они почитают... Каждое племя имеет собственный участок для охоты, часто не более чем 30 км в поперечнике, за пределы которого оно почти никогда не выходит... Иногда племя кочует группами из пяти или десяти человек, иногда все его члены собираются в одном стойбище... На стоянке каждая семья имеет собственную маленькую хижину из коры и собственный очаг» [332, с. 107-109]. Несомненно, и здесь речь идет в основном об общинах и о хозяйственных группах.

В восточной части территории, ныне занимаемой штатом Квинсленд, общины, состоявшие из нескольких семей, насчитывали обычно 40-60 человек. Каждая община владела определенным участком земли и передвигалась от стойбища к стойбищу то в полном составе, то отдельными группами. Такие объединения семей имели характер самостоятельных общностей [425, с. 128; 514].

Образ жизни коренных жителей Виктории до колонизации рисуют воспоминания У. Бакли, беглого каторжника, который прожил среди аборигенов 32 года, с 1804 г. Значительную часть этого времени он провел с небольшой группой, в состав которой был принят. У. Бакли называет ее семьей, так как все ее члены состояли в родстве между собой. Нередко группа странствовала и добывала пищу совершенно самостоятельно, и так могло продолжаться несколько недель или месяцев, затем она присоединялась к более многочисленной группе или посещала соседнюю общину. Бакли вспоминает, что соседи не всегда отмечали свои встречи праздничными корробори, нередко происходили кровавые столкновения. Записки содержат прямые указания на существование охотничьих угодий, находящихся в собственности отдельных общин. По словам Бакли, каждое племя (вероятно, имеется в виду община) имело в наследственной собственности несколько участков земли, которые аборигены посещали попеременно, в зависимости от наличия там продовольственных ресурсов. Периодическая смена охотничьих угодий была необходима даже здесь, в одной из наиболее благоприятных для жизни областей Австралии. Были налажены межплеменные связи, выражением которых служил интенсивный обмен [440; 15].

Г. Ллойд, один из пионеров освоения Виктории, пишет о встречах в 1835 г. с типичными общинами (как и многие другие, он называет их племенами) численностью 55-60 человек, о праве собственности этих групп на землю. Покупая землю у аборигенов, Ллойд обошел свой участок с «вождями» (старейшинами), и, «по обычаю аборигенов», они отметили деревья по углам участка [401]. Каждое «племя» имеет собственный участок земли - таори, границами которого служат реки, скалы, деревья и другие естественные приметы, сообщает Дж. Хитон. Чужакам запрещено вступать на эти территории под страхом смерти. Когда европейцы начали захватывать земли аборигенов, последним некуда было идти - все было занято другими племенами. И им не оставалось ничего иного, как умереть [326, с. 18, 19, 30].

Дж. Доусон пишет об общинах аборигенов Виктории численностью в среднем 120 человек и о частичной их оседлости [248, с. 3, 10].

Племя курнаи (Гипсленд), по словам Л. Файсона и А. Хауитта, делилось на семьи. Группы семей, населявшие определенную местность, образовывали общности, в состав которых входило от 50 до 80 человек. Каждое такое объединение имело собственное название и кочевало в границах собственной территории. А. Хауитт называет их подразделениями (divisions). Обычай, пишет он, запрещал браки между членами одного и того же подразделения. Следовательно, эти группы семей были экзогамными. Племя курнаи состояло из 19 таких подразделений. В свою очередь, несколько подразделений образовывали объединение более высокого порядка, которое Хауитт называет кланом. Каждое объединение также имело собственное название (Люди запада, Люди востока и т. д.). Само слово «курнаи» означает «человек» [270, с. 224-233; 342, с. 270-280; 343, с. 418-419]. Таким образом, вырисовывается сравнительно сложная, двустепенная общинная структура, образуемая общинами таксономически разного порядка. Кланы можно условно назвать общинами первой степени, а подразделения – общинами второй степени. Существовала иерархия отношений собственности на землю: собственность племени, клана, отдельной семьи. Есть основания говорить и о существовании общинной экзогамии. Общинная структура курнаи чем-то напоминает рассмотренную выше общинную структуру племени тиви, крупные общины которых делились на подразделения, состоявшие из нескольких семей.

По словам К. Тихельмана, одного из наиболее ранних авторов, аборигены Южной Австралии жили «большими семьями», группами родственников, внутри которых царили отношения равенства и первобытного демократизма. Это не исключало, впрочем, того, что женщины были подчинены мужчинам. Существовали мужские возрастные группы; старейшие мужчины, сильные, искусные воины и охотники, руководили всеми делами. Каждая «большая семья» имела в наследственной собственности участок земли, границы которого были точно определены, и другие группы не смели их самовольно нарушать. В пределах этих территорий аборигены постоянно переходили с места на место: мужчины охотились, женщины собирали растительную пищу [572, с. 6-7].

По сообщению другого автора, Г. Мейера, аборигены, населяющие залив Энкаунтер и низовье реки Муррей, «делятся на племена, которые рассматривают себя как большие семьи и связаны браками друг с другом. Каждое племя получило название от местности, в которой оно живет и которую считает своей собственностью» [437, с. 1]. Очевидно, и в этом случае за словом «племена» скрываются общины. Далее Мейер указывает, что «каждое племя имеет патрона или покровителя», это какое-либо явление природы, насекомое или животное, например гром, муравей, пеликан, змея и т. п. [437, с. 2-З].

Речь здесь несомненно идет о тотемизме. Сообщение Мейера об австралийском тотемизме - одно из самых ранних, оно была сделано почти одновременно с сообщением Дж. Грея о тотемизме в Западной Австралии, опубликованном в 1841 г. Видимо, речь идет о тотемах локализованных родов, составляющих основу каждой отдельной общины. Г. Мейер пишет, что тотемические группы патрилинейны. Родовые общины экзогамны - браки заключаются только между представителями различных общин. Браки вирилокальны. Существует традиционное разделение труда между мужчинами и женщинами. Община передвигается с одного места на другое в полном составе только там, где изобилие пищи; обычно же она рассеивается в поисках пищи небольшими группами [437, с. 4-5]. И из этого сообщения вырисовывается знакомое уже периодическое распадение общины на хозяйственные группы.

Т. Митчелл называет аборигенов, живших по берегам реки Дарлинг, «истинными ихтиофагами». Им, как и многим первобытным рыболовам и собирателям моллюсков, была присуща значительно большая степень оседлости, чем окружающим их племенам, по преимуществу охотникам [439, с. 268, 307]. В рыболовный сезон по берегам рек собирались большие группы аборигенов. Так было не только в Южной Австралии, но и в других местах, например у искусственных запруд для ловли рыбы в Новом Южном Уэльсе. Когда рыболовный сезон заканчивался, здесь оставались только члены той общины, на земле которой находились запруды [426, с. 152]. Из рыболовов они превращались в охотников. Р. Лоуренс полагает, что здесь были представлены два основных типа хозяйства. Первым занималась относительно небольшая часть сравнительно оседлого населения, живущего по берегам рек, вторым - более значительная часть населения, хозяйственные интересы которой были сосредоточены в глубине материка; в определенное время года, когда рыбы было в изобилии, эти люди собирались на берегах рек и жили жизнью первой группы [383, с. 110].

Племена Южной Австралии, пишет Э. Эйльман, состоят из более или менее значительного количества общин, которые он называет «ордами». Общины связаны между собой общим языком, обрядами, обычаями. Каждая такая группа обладает большой самостоятельностью и рассматривает часть племенной территории, на которой она охотится, ловит рыбу, собирает растительную пищу, как свою собственность. Общины насчитывают 60-80 человек. Эйльман отмечает, что величина группы обусловлена образом ее жизни [263, с. 155-156, 162-163, 166-167].

С. Уайт сообщает об аборигенах, живущих в районе хребта Эверард (Южная Австралия), о которых до него ничего не было известно: «Они делятся на множество племен, и каждое имеет свою собственную территорию. Из-за особенностей местности, большой засушливости, трудности добывания пищи эти племена распадаются на еще более мелкие группы: в некоторых случаях это только мужчина с женой и одним или двумя детьми» [608, с. 725]:.

Все эти факты свидетельствуют о том, что община является основной территориальной и социально-экономической ячейкой австралийского общества, что так было и до колонизации. Повсюду в Австралии общины обладают едиными структурными признаками: состоят из семей и распадаются на хозяйственные группы. Как территориальная ячейка община важнее, чем племя, которое у австралийцев представляет собою довольно аморфную совокупность общин, говорящих на одном языке. Общины одного племени собираются вместе от случая к случаю, значительную часть года они вообще не видят друг друга. Экономическое освоение определенной территории осуществляется главным образом на уровне и посредством общины. Хозяйственные группы - не самодовлеющие общности, это лишь форма существования общины в определенных экологических условиях. То же относится и к семьям.

Приведенные выше материалы показывают, что общину и род не следует отождествлять. Общности эти хотя и тесно связаны, но не совпадают полностью даже там, где род локализован и основу локальной группы составляют люди одного рода. Род и община подобны двум кругам, наложенным один на другой частично. Любая община включает представителей по крайней мере двух родов, так как община состоит из семей, а мужья и жены в силу закона родовой экзогамии принадлежат к разным родам. Соответственно различны и функции этих двух общественных форм. Отношение рода к земле - не экономическое, как это свойственно общине, а прежде всего тотемическое. И лишь через тотемические связи род может влиять на экономику, на отношения собственности и распределения. Важно подчеркнуть, что эти функции не являются для рода важнейшими, изначальными, потому что род по своей сущности, по своему происхождению институт не экономический. Для общины земля выступает как экономическая основа ее существования, членов рода интересуют главным образом тотемические центры, находящиеся на этой земле, - священные средоточия тотемического культа. Поэтому не только они сами, но и представители других родов хорошо осведомлены о расположении их тотемических святилищ, и посторонние избегают приближаться к ним. Между тем охотничье-собирательские угодья общины экономически осваиваются всеми членами общины, а иногда и членами чужих общин, независимо от их родовой принадлежности. В отличие от общины род фактически не имеет своей территории, даже если члены рода и рассматривают определенную местность как собственность рода, потому что на ней находятся тотемические святилища рода, наследуемые из поколения в поколение. Следует отличать субъективные притязания на землю членов рода - обычно даже не всего рода, а полнопосвященных мужчин - от объективно-экономического освоения земли и присвоения естественных ресурсов членами общины. В практической жизни сами аборигены это различают.

Австралийцы верят в существование родственных уз, связывающих членов тотемического рода с их тотемическими центрами, в которые в мифологическое «время сновидений» воплотились их тотемические предки. Каждое такое святилище, по представлениям аборигенов, - место обитания его предка, превратившегося здесь в скалу, дерево или водоем. Тотемическая система - религиозно-мифологическое осмысление и материализация кровнородственных связей. Освящая их, она вместе с тем освящает и объективно-экономическое отношение людей к земле, провозглашая руководящих членов тотемического сообщества ответственными за прирост естественных ее богатств.

По мнению Р. Берндта, без непосредственной связи с землей религия аборигенов Австралии была бы совершенно иной [181, с. 10]. Религия австралийцев, вероятно, самая «земная» на свете. И в этом нельзя не видеть один из стадиально-типологических признаков австралийской культуры, типичной для первобытного охотничье-собирательского общества. Полная глубочайшего значения связь человека с землей - наиболее яркая черта общественной и культурной жизни австралийцев.

Как полагает Я. Ланг, в основе тотемической системы лежит стремление отдельных общин закрепить за собой право на определенные охотничье-собирательские территории, мифологически санкционировав притязания на них. С этой точки зрения тотемизм имеет объективно-экономическое происхождение, он означает прежде всего то, что люди, вынужденные в силу состояния производительных сил жить и вести хозяйство небольшими коллективами, признали исключительное право отдельных групп на территории, занятые еще их мифологическими предками по мужской линии [88].

Глубокая эмоциональная привязанность австралийца-аборигена к своей земле, к земле предков, реальных и мифологических, выражается в стремлении стариков умереть непременно на этой земле. «Как земля принадлежит человеку, - пишет А. Радклиф-Браун, - так и он принадлежит ей» [484, с. 146]. Земля была и остается для аборигена источником материальных и духовных ресурсов. «Без земли абориген не мог бы существовать; у него отобрали землю, и его существование прекратилось», - писал в прошлом веке Дж. Вудс [618, с. XXV].

О духовной связи аборигена с землей писали многие. «Без земли он перестает быть личностью», - говорит Э. Колиг [371]. В южной части Кимберли словом «нгурара» («моя земля») обозначались прежде всего священные центры, имеющие для человека особую духовную ценность, а уже затем окружающая их местность, которая, однако, не имела четких границ [372]. Неудивительно, что такая система понятий вводила в заблуждение европейцев, которые потом писали о личной собственности аборигенов на землю, отталкиваясь от собственных привычных понятий.

Итак, привязанность аборигенов Австралии к земле, к территории расселения общины и рода имеет глубокую и сложную экономико-идеологическую основу и нередко находит выражение в определенности и незыблемости границ общинной территории. И вместе с тем несомненным является тот исторический факт, что аборигены, некогда переселившись в Австралию, постепенно расселились по всему огромному континенту вопреки всем границам и узам. Между этими двумя явлениями не будет противоречия, если допустить, что заселение Австралии началось очень рано, происходило чрезвычайно медленно и по крайней мере несколько смежных поколений жило на определенной территории - только так могли образоваться традиционные и прочные идеологические связи с нею. Новейшие данные показывают, что заселение Австралии действительно началось в глубокой древности, не менее 60 тыс. лет назад, а возможно, и раньше [70].

Ведя происхождение от своих тотемических предков, австралийцы глубоко почитают тотемические святилища и окружающую их местность. В пустынях Западной Австралии вблизи тотемических центров расположены выходы камня, служащего для изготовления орудий. Члены тотемических родов рассматривают и камень, добываемый здесь, как священный, ведь это частица их тотемического предка, а следовательно, и их собственной тотемической сущности [296, с. 107]. Нередко аборигены стремятся получить камень из дальних карьеров, которые расположены в местностях, окруженных особым почитанием и связанных с тотемической мифологией, они совершают далекие походы, несмотря на то что выходы камня, подходящего для изготовления орудий, имеются поблизости.

Тотемическая система проявляется в том, что каждый абориген входит в группу сородичей, связанную священными узами с той или иной местностью. Но эта группа не является общиной. Это - род, или патрилиния, как ее иногда называют. Связь члена тотемического рода с землей - это связь с ушедшими и грядущими поколениями, с людьми его рода. Связь эта религиозно окрашена, освящена тотемической мифологией. Только мужчинам - членам рода дозволено совершать обряды у их тотемических центров, они являются признанными хранителями этих святилищ и связанных с ними мифов. Полный миф о тотемическом предке, чей путь пролегал через земли многих тотемических родов, как бы поделен на части между ними. Мифы о странствиях тотемических героев, отражающие эпоху заселения и освоения континента, связывают между собой отдаленные племена и общины. События, которые произошли в какой-то местности и рассказ о которых хранят, передают из поколения в поколение и воспроизводят в драматизированной форме аборигены, населяющие эту местность, являются только звеном в цепи, составляющей полный миф. Люди, земля и мифы у австралийцев неразрывно связаны между собой. Переплетение тотемической идеологии и территориальности убедительно показано многими исследователями [442; 183; 464; 461; 453; 510]. Тесная связь группы сородичей с землей как священным местом, где развертывались события мифического прошлого, характерна для всей Австралии. В конечном счете она является выражением социально-экономического отношения общины к определенной территории.

Исследователи характеризуют общины австралийцев в основном как патрилинейные и вирилокальные. А поскольку в вирилокальных общинах мужчины являются постоянными членами и, вступая в брак, не уходят и не приходят, как женщины, они образуют культовое сообщество, связанное с традиционными местными святынями. Вот почему на мужчин - членов тотемического рода возлагается обязанность обеспечивать общину пищей, не только добывая ее на охоте, но и участвуя в магико-тотемических обрядах. Мужчины - основные участники обрядов сохранения и умножения животных и растений, служащих источниками пищи, даже обрядов убар, марайин и кунапипи, совершаемых в честь Матери-земли, Матери плодорождающей [183, с. 143-147].

Родовые и тотемические связи по своему происхождению не являются экономическими. Но, возникнув и окрепнув в процессе общественного развития, тотемический род постепенно принимает на себя и некоторые экономические функции. При этом он преобразует изначально существующие объективно-экономические связи, которые принимают религиозно-мифологическую ритуализованную форму. Однако сама земля, на которой расположены тотемические святилища, по-прежнему экономически осваивается всей общиной, а не только членами рода. Права членов общины на природные богатства общинной территории определяются не принадлежностью к роду - в этом отношении члены общины равноправны. Ограничения в правах на те или иные продукты охоты или собирательства, существующие внутри общины, обычно определяются принадлежностью к различным возрастным группам, из которых состоит община. Так, подросткам, не прошедшим обрядов посвящения, не разрешается употреблять некоторые виды пищи. Но это не вносит в общину какого-либо элемента экономического неравенства. Нет никаких оснований утверждать, что земля находится в собственности лишь части общины, ее родового ядра. Она принадлежит всему трудовому коллективу в целом. Несмотря на то что соседи, по предварительной договоренности или без нее, добывают средства существования на земле общины, территория, на которой все без исключения члены общины имеют преимущественное право охотиться, собирать растительную пищу, искать сырье для орудий, находится в ее собственности, так как иной формы реализации права собственности в экономическом смысле первобытное общество не знает.

Существование двух принципиально различных, хотя и тесно связанных социальных структур, на которых зиждется традиционное австралийское общество, все более осознается исследователями. Так, К. Мэддок говорит о двух категориях прав на землю у аборигенов Австралии - экономической и религиозной. Субъектом религиозных связей с землей, по его мнению, является род, экономических - община, в которую входят жены, пришедшие из других общин [411]. Указанные структуры различает Н. Тиндейл [573, с. 12-16]. Й. Фалькенберг пишет, что у муринбата территории общин включают в себя и так называемые родовые территории, на которых расположены тотемические центры соответствующих родов. Тотемические центры и родовые территории имеют чисто ритуальное, магико-религиозное значение, тогда как территории общин, являющиеся источником средств существования, имеют экономическое значение [267]. Смешивать их или противопоставлять друг другу не следует.

Р. Берндт в исследовании, посвященном аборигенам Западной Австралии - валмадьери и гугадья, - различает социальные общности двух типов; каждая из них относится к земле по-своему - одна посредством происхождения и родства, другая - посредством пользования землей. Первая - локализованный род (Берндт, как отмечалось выше, называет его локальной наследственной группой), вторая - община (у Берндта - «орда»). Говоря о собственности на землю рода, Берндт берет слово «собственность» в кавычки, подчеркивая тем самым, что употребляет его не в экономическом смысле. Связи рода с землей ритуально-мифологические. Община, состоящая из семей и включающая членов не только одного рода, - это группа, живущая на земле и использующая ее для охоты и собирательства; это - экономическое единство. Связи общины с землей экономические. В то же время обе социальные категории теснейшим образом взаимосвязаны. Аборигены, по словам Р. Берндта, экономически зависят не только от их земли и ее ресурсов, не только от религиозно-ритуального комплекса, который, как они верят, делает возможным само существование этих ресурсов, но и от других людей. «Орда» - не просто совокупность семей. Это – коллектив, члены которого прочно связаны между собой взаимными обязательствами и взаимной ответственностью. Здесь все зависят друг от друга. Таков социально-экономический базис этого общества [182, с. 189-199].

У. Станнер пишет о двух категориях земельных владений, с которыми связана каждая австралийская территориальная группа (община). Первую он называет «владение» (estate). Это «страна», точнее, локус, духовный центр, система тотемических святилищ патрилинейного рода, образующего ядро общины, видимо, то, что Й. Фалькенберг определяет как «территорию рода». Следует заметить, впрочем, что только локализованный род может образовать ядро общины; существуют, однако, общины, состоящие из представителей нескольких (более двух) нелокализованных родов. Вторую категорию У. Станнер называет «область», «пространство» (range). Этот термин он употребляет тогда, когда говорит о земле, на которой вся община, включая родовое ядро и людей, влившихся в нее по браку, охотится и занимается собирательством. Вместе обе категории образуют то, что Станнер обозначает термином «domain». Обычно они совпадают. Однако при неблагоприятных условиях range может простираться на земли соседей, если последние готовы разделить пищу и воду с теми, кому их не хватает. Первая категория обусловлена ритуальными, или тотемическими, связями с землей, вторая - экономическими [539].

В 1978 г. в Париже состоялась конференция, посвященная охотникам и собирателям. А. Тестарт, автор одного из докладов, предложил различать две социальные структуры: тотемические роды, связанные со священными тотемическими центрами (он называет их землевладеющими группами), и общины, основные экономические ячейки общества, объединения землепользователей, совместно добывающих на своей земле средства существования [564]. Подчеркивая взаимодействие этих двух структур, докладчик указал на односторонность взглядов как А. Радклиф-Брауна, так и его оппонентов Л. Хайэтта, М. Меггитта и др. Но сам Тестарт, подобно многим этнографам, не учитывает, что родовая собственность на землю - это не собственность в объективно-экономическом смысле и что экономическим субъектом собственности на землю является община. Это было ясно еще Л. Уорнеру: «Так называемая „собственность" рода на землю имеет мало общего с собственностью в экономическом ее понимании» [599, с. 389].

В ранних источниках, относящихся к XIX в., можно часто встретить утверждение, что собственность на землю имела у аборигенов Австралии индивидуальный характер, что отдельным аборигенам принадлежали участки земли, которые передавались по наследству от отца к сыну. Об этом писали такие авторитетные исследователи, как Дж. Грей, Э. Эйр и многие другие [247]. Так, Дж. Грей, говоря об индивидуальной собственности мужчин на участки земли, расположенные в пределах племенной территории, цитирует письмо Дж. Лэнга, который подчеркивает, что эта собственность имеет экономическое значение: «Дикие животные, обитающие на этой земле, считаются собственностью владельца земли... Индивидуальная собственность на землю в охотничьих целях широко распространена среди аборигенов» [302, с. 232-235; 264, с. 297-300]. О семейной собственности на кормовые территории у курнаи и кулин пишет и А. Хауитт [342, с. 72-73]. В Юго-Восточной Австралии единицей локальной организации была семейная группа, которая охотилась на собственной земле [342, с. 50-51]. В Новом Южном Уэльсе многие семьи аборигенов имели собственные участки в пределах охотничьей территории общины (таураи), на которых они добывали средства существования [278, с. 36-37]. На севере Арнемленда, в районе Дарвина, земля, по словам Т. Паркхауза, была поделена между группами семей и, возможно, между отдельными семьями, собственность на нее имела экономическое содержание (она относилась к естественным ресурсам) [457, с. 638-639]. Некоторые карьеры, в которых добывали камень для изготовления орудий окрестные общины и даже отдаленные племена, находились, по словам исследователей, в собственности отдельных семей. Например, в карьере у горы Вильям (на территории штата Виктория) на добычу камня требовалось разрешение его собственников, в противном случае происходили конфликты, сообщает Хауитт [342, с. 311-312, 340, 689]. Возможно, впрочем, что группа, которую он считает семьей, в действительности была небольшой общиной. Вообще, называя землю своей, абориген на самом деле может иметь в виду землю своей общины. Так, абориген Западной Австралии, чертя на земле схему, изображающую расположение водоемов на территории его общины, говорил Н. Тиндейлу: «Все это - мои водоемы. Здесь я могу вырезать бумеранг из любого дерева, не спрашивая ни у кого разрешения. Это - моя страна» [573, с. 19].

Итак, хотя исследователи порою могли принять небольшую общину за отдельную семью, нельзя исключать и того, что в некоторых случаях существовала закрепленная обычаем и традицией связь отдельных хозяйственных групп и даже семей с определенными охотничье-собирательскими угодьями. Поэтому едва ли можно согласиться с Г. Ф. Хрустовым, который полностью отрицает существование у австралийцев семейной собственности на землю [141]. Такая собственность могла быть следствием расселения аборигенов на обширных племенных и общинных территориях и периодической хозяйственно-бытовой самостоятельности семей, которая продолжалась иногда несколько месяцев подряд. В таких случаях притязания членов отдельных семей на угодья, которыми периодически пользовались многие поколения этих семей, могли иметь реальное экономическое обоснование. Разумеется, эти участки нельзя было отчуждать, ибо верховным правом собственности на них по-прежнему обладали община и племя.

Подобная ситуация возникала порою в иных, прямо противоположных условиях: на маленьких островах с ограниченными ресурсами, которые не могли прокормить большое число людей. Так, аборигены о-ва Морнингтон (лардил) и о-ва Бентинк (кайадилт) разделили свои острова на небольшие семейные участки, причем каждая семья жила и охотилась на своей территории. Чужестранцев неизменно изгоняли или убивали. Явление это - глубоко традиционное - никак не связано с европейской колонизацией или каким-либо иным воздействием извне [118, с. 10,41,96].

Записки первых путешественников, увидевших жизнь аборигенов Австралии такой, как она сложилась на протяжении тысячелетий самостоятельного развития, наполнены рассказами о многочисленных встречах с очень небольшими, а нередко совсем маленькими группами в любое время года и во всех географических зонах. Отдельные семьи, занятые поисками пищи, были в то время самым обычным явлением. Дж. Оксли пишет, например, что видел группу, состоявшую из мужчин, двух его жен и трех детей, старшему из которых было около трех лет [456, с. 117-118]. «На одном месте аборигены редко проводят несколько недель, чаще - несколько дней, - отмечает Э. Эйр. - Количество людей, которые бродят вместе, во многом зависит от времени года и пищи, которую в этот период можно добыть... Если в ней ощущается недостаток, люди рассеиваются по своей территории небольшими группами или отдельными семьями» [264, с. 218]. «Хотя эти люди живут одной общиной, нередко случается, что мужчина забирает свою семью и уходит с ней бродить на целые месяцы» [324, с. 681]. В литературе второй половины XIX - XX в. также много сообщений о добывании пищи отдельными семьями на протяжении недель и даже месяцев. Этнографы показывают экологическую обусловленность этого явления, относительно независимое положение семьи (или группы семей, связанных тесным родством) в общине, заметную роль, которую играет семья в хозяйственной жизни. Последнее объясняется тем, что многие трудовые процессы (охота, собирательство, некоторые виды рыбной ловли) могут выполняться и фактически выполняются отдельным человеком или отдельной семьей. Такому обособлению семьи и индивидуума способствуют несложные средства производства, которые в большинстве случаев изготовляются индивидуально, и осуществляемые посредством них трудовые процессы [513, с. 144]. Тем не менее утверждать, что указанные факторы сами по себе порождают семейную собственность на землю, было бы неправильно. Они лишь делают возможным появление в определенных условиях семейных угодий, но над семейной собственностью возвышается собственность общины. Собственность семьи на землю не абсолютна, так же как и сама семья не является совершенно независимым от общины социальным институтом.

В некоторых случаях притязания отдельных семей на землю имели экономическое происхождение, в других - совершенно иное. Какое же? Близко к ответу на этот вопрос подошел Р. Брау Смит. Он писал: «Хотя земля, занятая племенем, была общей собственностью этого племени, которое охотилось и собирало растительную пищу на этой земле, существовали не вполне ясные личные права собственности на отдельные ее участки... Неясно, была ли эта индивидуальная собственность на землю собственностью в обычном смысле слова... Абориген, рожденный в какой-либо местности, рассматривает ее как свою собственность, а если другой абориген родится в этом же месте, то он обычно делит право собственности с первым» [531, т. 1, с. 146]. Очевидно, индивидуальная собственность на землю, о которой пишет Брау Смит, не была собственностью в «обычном смысле слова», т. е. собственностью коллектива, который добывал на ней средства существования и который Р. Брау Смит называет племенем (хотя это могла быть и община), а какой-то иной, скорее всего родовой, тотемической, так как связывалась с представлением о происхождении человека. Мысль об идеологической, тотемической сущности притязаний семей и отдельных аборигенов на землю высказал еще Г. Ф. Хрустов [141], хотя, как было сказано выше, все случаи таких притязаний этим объяснить нельзя.

Д. Коллинз, один из наиболее ранних авторов, сообщает, что собственность австралийцев на землю была индивидуальной [234, с. 599], а С. Нинд уточняет, что разделение земли на индивидуальные участки является номинальным [451, с. 28]. Говоря об индивидуальной собственности мужчин на землю, Э. Эйр, однако, пишет, что если в какой-то местности много той или иной пищи, то «все племя обычно собирается, чтобы воспользоваться ею» [264, с. 218]. «Семья владеет участком земли, - отмечает Р. Сальвадо, - которым соседние семьи пользуются сообща» [499, с. 265-266]. О наследственной семейной собственности на землю пишет и Дж. Броуни, но добавляет, что трудно сказать, в чем она состоит, так как члены общины охотятся на любой земле [206, с. 446]. Аборигену и его семье принадлежит определенный участок, говорит К. Юнг, остальные члены его группы могут на нем охотиться [356, с. 348].

В, свое время Э. Керр обратил внимание на то, что индивидуальные притязания аборигенов на землю и использование земли в экономических целях не совпадают. «Хотя земли племени во многих случаях разделены между его членами, - пишет исследователь, - фактически они используются сообща». И дальше: «Племенные земли в настоящее время используются совместно, и никакой другой порядок не был возможен и в прошлом» [240, т. 1, с. 64-65]. Исключение составляют лишь запруды для рыбной ловли, которые находятся в собственности отдельных семей. Несмотря на существование семейных участков, указывает В. Рот, община как целое имеет право охотиться в пределах всей своей территории [496, с. 8].

Итак, индивидуальная или семейная собственность на землю как правило, не была абсолютной, над ней возвышалась собственность общины в целом. Австралийские общины жили «совместной охотой на общей территории, которую они рассматривали как свою собственность», - пишет Р. Семон [514, с. 248]. «Местность локальной группы, со всеми ее животными, растительными и минеральными богатствами, принадлежит членам группы сообща. Каждый имеет право охотиться на территории своей группы в любое время», - свидетельствует А. Радклиф-Браун [484, с. 146]. А локальной группой он называл, как говорилось выше, общину.

Тотемическая связь с территорией и тотемическими святилищами на ней ассоциируется у австралийцев с отцовским родом. Материнский род имеет иные функции. Вот почему оба рода - отцовский и материнский - у австралийцев часто сосуществуют в одной и той же группе.

Австралийское общество основано на разделении труда между мужчинами и женщинами. В среднем 70 % продуктов собирательства добывается женщинами, 98 % продуктов охоты и 60 % продуктов рыболовства - мужчинами [334]. Растительная пища, собираемая женщинами, занимает в питании аборигенов значительное место. В некоторых районах, например на севере Австралии, она нередко количественно преобладает над мясной. Так, женщины Арнемленда поставляют от 60 до 90 % всей пищи [462]. Следовательно, экономическая роль женщин не менее важна, чем роль мужчин. В первобытном коллективе вклад женщин в добывание средств существования не может не отражаться на их общественном статусе. Выходя замуж и приходя в вирилокальные общины из других общин, женщины становятся экономически равноправными членами нового коллектива. По мнению К. Берндт, женщины подчинены мужчинам лишь в религиозно-культовой сфере, но независимы и равноправны в сфере экономической [178].

Доминирующее положение мужчин в традиционном австралийском обществе определяется различными факторами. Один из них - преобладающая вирилокальность брака. В Австралии известны случаи временной и даже постоянной уксорилокальности и амбилокальности, но вирилокальность решительно преобладает. Даже там, где был распространен матрилинейный род, общины были вирилокальными, об этом свидетельствуют, в частности, сообщения Л. Файсона и А. Хауитта, относящиеся к племенам Юго-Восточной Австралии, или К. Харта и А. Пиллинга - к тиви. В свою очередь, через вирилокальность действуют такие факторы, как экономика (прежде всего разделение труда) и тесно связанная с нею экология. Приведем лишь один пример подобной обусловленности вирилокальности. В аридных областях Австралии, где выживание общины зависит от ее способности находить воду, пищу и кров на своей земле, мальчики, проходящие инициацию, обязаны запомнить и повторить в правильной последовательности названия всех источников воды, находящихся в распоряжении общины, и показать способность успешно охотиться на ее территории [430, с. 174-175]. С точки зрения членов общины, необходимо, чтобы будущие охотники, сдав этот экзамен, оставались на ее земле. А это укрепляло их солидарность и усиливало руководящее положение внутри общины.

Выражением социального доминирования мужчин является их роль в религиозно-обрядовой сфере, которая, в свою очередь, идеологически санкционирует их положение в обществе. Женщины, правда, имеют свои собственные обряды, «женские» культы, но они предназначены лишь для женщин, тогда как обряды, совершаемые мужчинами, призваны обеспечивать благосостояние всего общества. Согласно традиционному представлению аборигенов эти обряды не менее важны, чем само добывание пищи, успешность которого в значительной мере зависит от правильного и своевременного выполнения мужчинами всех требований культа.

С точки зрения соотношения с родом австралийские общины делятся на два типа: 1) общины, в которых один локализованный род, т. е. род, расселенный на сравнительно компактной территории, составляет ядро общины; к нему примыкают люди, пришедшие по браку из других общин и принадлежащие к другому роду (или родам); 2) общины, в которых отсутствует ядро, состоящее из представителей локализованного рода; они включают представителей нескольких родов, как женщин, так и мужчин. Общины первого типа можно называть локально-родовыми, второго - гетерогенными. Возможно, исторически локально-родовые общины предшествовали гетерогенным, но это лишь логическое допущение. Оно основывается на предположении, что родовая организация возникает внутри и на основе экзогамных общин. Поэтому первичная общинно-родовая структура могла быть такой:

Экзогамная община → локализованный род.

        Две экзогамные общины → два взаимобрачащихся локализованных рода.

Исходя из этого, можно допустить, что гетерогенные общины - более позднее усложнение элементарной первичной структуры. Однако фактическими данными, подтверждающими эту гипотезу, мы не располагаем. В XIX-XX вв., когда австралийцы стали объектом этнографического изучения, гетерогенные общины с точки зрения ведущих социально-экономических признаков не представляли собой стадиально более позднего этапа развития первобытной общины, чем общины локально-родовые. И те и другие как в Австралии, так и за ее пределами по таким принципиально важным признакам, как уровень развития производительных сил и производственных отношений, не отличаются друг от друга. Далеко не всегда видно также, чтобы гетерогенные общины находились под воздействием колонизации и связанных с нею явлений в большей мере, чем локально-родовые общины. А поэтому в настоящее время нет оснований считать общины одного типа архаичнее общин другого типа. Сами по себе формы соотношения общины и рода в наше время уже ничего не говорят об уровне развития общины, о степени ее разложения.

Утверждение о том, что в локально-родовых общинах род составляет ядро, костяк, основу общины, не противоречит моему предположению, что исторически родовая организация возникает внутри экзогамных общин и на их основе. Но, возникнув, род постепенно приобретает все большее значение как социально-регулирующий институт. Принадлежность к тотемическому роду определяет мировоззрение и поведение австралийцев, мифы и легенды, культы, художественное творчество, их нормативно закрепленные взаимоотношения с другими людьми, в частности указывает, на ком можно жениться, следовательно, конструирует и саму общину. Вследствие этого своего возросшего значения род начинает рассматривать себя собственником не только святилищ и тотемических центров, но и самой земли, на которой они расположены и с которой члены рода из поколения в поколение связаны мистическими узами перевоплощения.

Тотемическое, религиозно-культовое отношение к земле часто неправомерно отождествляется исследователями с собственностью как экономическим отношением. Но, будучи родовой по форме, по внешнему своему выражению, собственность на землю все же остается общинной по существу.

Община и род - два важнейших социальных института в жизни традиционного австралийского общества. Они диалектически взаимосвязаны. Община формируется главным образом на основе родовых (там, где они существуют) и родственных связей, включающих отношения кровного родства и свойства.

Как уже говорилось, выделение общины как самостоятельного социального института складывалось в науке постепенно. В австраловедении впервые оно было намечено в работах А. Хауитта, но достаточно определенно было сформулировано А. Радклиф-Брауном в 30-е годы. Реконструкция общественной организации австралийцев, принадлежащая А. Радклиф-Брауну, в целом, вероятно, ближе к первоначальному ее состоянию, чем реконструкция его оппонентов. Сравнительно небольшая локальная группа - собственница определенной территории со всеми ее ресурсами, вирилокальное объединение семей, ядро которого составляли родившиеся в ней мужчины, - и была, видимо, ведущей общественной формой австралийского доколониального общества, наиболее типичной моделью его общинной структуры. Однако концепцию Радклиф-Брауна не следует абсолютизировать. Она не может иметь универсального значения и отражает лишь ведущую тенденцию. Трудно представить, чтобы такая модель была единственной формой австралийской общины, действовавшей в любых условиях. Пластичность, гибкость, внутренняя изменчивость первобытной общины, ее приспособляемость к меняющимся экологическим, демографическим, социально-историческим условиям - вот что было причиной необычайной устойчивости этого института и что позволило обществу первобытных охотников и собирателей сохранить себя в любой, самой неблагоприятной экологической среде, пережить всевозможные потрясения социального и природного характера, которые начались задолго до европейской колонизации. Именно эти черты общины и сделали ее ведущей общественной формой первобытнообщинного строя. Даже если гетерогенные общины появляются лишь в кризисных ситуациях, являясь как бы ответом на них общества, меняющего свою структуру в соответствии с изменившимися условиями, несомненно, что подобные ситуации возникали в жизни австралийцев и других первобытных обществ на всем протяжении их истории, а следовательно, не могли не появляться и общины подобного типа. Но и гетерогенные, и локально-родовые общины одинаково оставались социально-экономическим базисом первобытного охотничье-собирательского общества.

Факты показывают, вопреки утверждениям Радклиф-Брауна, что общины обмениваются не только женами, но и мужчинами и другими женщинами на основе дружбы, родства, взаимных обязательств. Хорошо известны случаи, когда отдельные люди покидают свою общину и свое племя, чтобы избежать наказания за нарушение общественных норм, и другие общины предоставляют им убежище. Вообще австралийцам, да и другим охотникам и собирателям свойственно увеличивать размеры общин настолько, насколько это позволяют естественные ресурсы осваиваемых ими территорий. Видеть во всем этом какое-то нарушение первоначальных норм, нечто атипичное нет никаких оснований. Несмотря на все сказанное, общины остаются сравнительно устойчивыми социальными организмами.

Не следует абсолютизировать и общинную собственность на землю. Хотя территориальность, связь с определенной территорией и является одной из экономических основ общины, факты показывают, что реализация этой возможности принимает различные формы в различных условиях. Границы общинных территорий могут быть более и менее определенными или довольно зыбкими, соседние общины могут добывать пищу на землях друг друга в периоды изобилия пищи на территории одной из общин не обязательно с разрешения собственников земли, а согласно обычаю. Люди нередко охотятся на землях родственников, соседние общины участвуют в совместных охотах, во время засухи одна община на протяжении многих месяцев находит убежище на территории другой общины, живущей в сотнях километров от нее, - все зависит от меняющихся условий и исторически сложившихся традиций, и видеть в этом позднее явление, симптом разложения, связанного с колонизацией, нет оснований.

Обусловленность локально-групповой организации естественно-географической средой выражается в том, что в пустынных областях Австралии плотность населения низка, территории локальных групп обширны, границы их сравнительно аморфны, а сами группы ведут подвижный, кочевой образ жизни. В пустынях Центральной Австралии «необходимо до 200 кв. миль территории, чтобы поддержать жизнь одного человека. В таких условиях жить можно только небольшими группами, постоянно кочующими в поисках пищи. И в обычных ежегодных передвижениях по своей земле они меняют сотни стойбищ и проходят тысячи миль» [580, с. 53]. По подсчетам М. Меггитта, средняя плотность населения в племени валбири в XIX в. составляла около одного человека на 90 кв. км, в племени аранда - около одного человека на 32,4 кв. км [434, с. 32]. Плотность населения вблизи озера Маккэй в Центральной Австралии - около одного человека на 415 кв. км [402, с. 264; 480, с. 690]. В более благоприятных зонах, особенно на морских побережьях и по берегам крупных рек, плотность населения выше, территории локальных групп меньше, границы их выражены более четко, а группы нередко ведут полуоседлый образ жизни. По разным оценкам, плотность населения на берегах больших рек составляла около одного человека на 7,8 кв. км [240, т. 2, с. 186], три-четыре человека на 2-2,5 км реки [264, с. 372]. На морских побережьях плотность населения варьировала от двух до пяти человек на 1 кв. км [384, с. 259]. Должна же быть разница в характере приспособления общества охотников и собирателей к жизни где-нибудь в «мертвом сердце» Австралии, где осадков выпадает за год в среднем менее 127 мм, и в долинах и устьях больших рек юго-востока, одной из самых благоприятных в природном отношении областей континента, изобилующей всевозможной дичью, рыбой и растительной пищей.

Всему этому соответствует и средняя численность общин. Так, в пустынях она составляет 25 человек, а в хорошо орошаемых прибрежных областях - от 50 до 100 человек [190; 378, с. 5-б]. В низовьях Муррея и Дарлинга ранние путешественники наблюдали группы аборигенов, которые насчитывали до 120 человек [555, с. 50]. Э. Эйр сообщает даже о группе в 600 человек, но добавляет, что численность групп зависела от времени года и что реки привлекали аборигенов из внутренних районов [264, с. 218, 252]. Не существует единой для всего континента оптимальной численности общин - она меняется в зависимости от географических условий. Сравнительно высока степень корреляции между численностью входящих в племя общин и занимаемой ими площадью, а соответственно площадью племени в целом и всем комплексом факторов естественной среды. К началу европейской колонизации в Австралии было около 600 племен, территории которых достигали 380 кв. км в наиболее благоприятных областях континента и 100 тыс. кв. км в зонах пустынь; средняя численность племени была 450 человек [573]. Такая же степень корреляции существует и между условиями естественной среды и плотностью населения. Еще в 1846 г. Дж. Ирл обратил внимание на то, что количество населения в той или иной местности соответствует количеству произрастающих здесь съедобных растений. Н. Тиндейл отмечает, что это справедливо лишь для внутренних областей Австралии, на морском побережье плотность населения зависит от количества продуктов морского промысла, который является здесь главным источником пищи. И если на юге Австралии, даже в хорошо орошаемых областях, плотность населения не поднималась выше одного человека на 5 кв. км, то на морском побережье она была значительно выше. Это объясняется относительным обилием пищи у жителей побережья [578, с. 301-304; 435]. Так же коррелированы условия среды и относительная определенность общинных и племенных границ.

Собственность на землю имеет порою иерархический характер, и над общинными территориями возвышается собственность на землю всего племени как совокупности общин. В таких случаях вся территория племени со всем разнообразием ее природных ландшафтов и продовольственных ресурсов осваивается его отдельными общинами как их общая кормовая область.

Основой общинной организации остается территориальность при всем многообразии форм ее реализации. В более продуктивных и соответственно плотнее населенных областях континента общинная территориальность выражена в более определенных и жестких формах, чем там, где естественные ресурсы скудны, а плотность населения низка. Указанная закономерность и другие отмеченные выше явления имеют вполне традиционный для австралийского охотничье-собирательского общества характер. Нормы первобытного общества не остаются незыблемыми, они дают возможность обществу приспосабливаться к меняющейся ситуации, закрепляя затем нововведения как новые нормы. И это было свойственно первобытному обществу всегда - иначе его развитие прекратилось бы. Более того, оно попросту не смогло бы выжить. Например, хозяйственный цикл гидйингали организован таким образом, чтобы дать возможность отдельным общинам этого племени в зависимости от времени года заниматься морским промыслом на побережье или охотиться в глубине материка. Следовательно, хозяйство гидйингали имеет комплексный характер, оно тяготеет то к побережью, то к глубинным районам полуострова. Этому сложному, экологически обусловленному типу хозяйственной деятельности соответствует и весь образ жизни гидйингали, ему подчинена и система территориальности общин. Эта система не довлеет над их жизнью и экономикой, а приспосабливается к ним.

Жизнь большинства охотников и собирателей настолько пронизана активным приспособлением к смене времен года, к разным видам добываемой при этом пищи, а образ жизни и занятия, оружие, орудия и утварь одной и той же группы в эти периоды порою настолько различны, что посторонний человек, наблюдая ее в разное время года, может подумать, что перед ним разные группы. Так, аборигены, живущие у истоков реки Ливерпул, в период дождей сооружали большие хижины, предназначенные для оседлой жизни на плоскогорье, но в сухое время года покидали их и бродили, охотясь в долине [606, с. 59].

Межобщинные связи по браку образуют в Австралии сеть устойчивых отношений, дающих возможность общинам и отдельным семьям добывать пищу, находить помощь и убежище на землях соседей [611]. Общины обмениваются продовольственными ресурсами, предоставляя свои земли для охоты и собирательства другим общинам. Эта форма распределенного во времени взаимообмена имеет не только экономическое, но и социальное содержание.

Обмен продуктами охоты, рыболовства и собирательства внутри общины и между общинами осуществляется согласно закрепленным традицией нормам. Одним из первых распределение охотничьей добычи описал А. Хауитт [270, с. 261-264; 342, с. 756-770]. До сих пор еще, как свидетельствуют Ф. Роуз и Д. Томсон, охотничья добыча распределяется согласно строгим правилам [494, с. 151, 170, 181; 569, с. 247-249]. В Центральной Австралии такое распределение сравнительно недавно наблюдал Р. Гоулд [300, с. 16-18; 297]. Мясная пища делится среди различных категорий родственников. При этом родственники (тести и зятья), принадлежащие к другой общине, которая связана с охотником отношениями свойства, получают лучшую часть добычи, и это еще раз подчеркивает значение семьи, связей по браку. Процесс распределения наполнен глубоким социальным содержанием и призван укреплять традиционные связи между двумя общинами. Распределение охотничьей добычи - по существу, форма обмена, так как то, что охотник отдает другим сегодня, он получит от них завтра.

В то время как охотничья добыча мужчин распределяется не только среди членов общины, но нередко и среди кровных родственников и свойственников, живущих в других общинах, растительная пища, собираемая женщинами, распределяется главным образом внутри семьи. Известны, впрочем, факты, когда растительная пища поступала и за пределы семьи [342, с. 765; 570, с. 21]. На о-ве Грут-Айленд растительная пища, собранная женщинами, распределялась между всеми мужчинами группы, причем преимущество имели 35-55-летние мужчины - опытные охотники, находящиеся в расцвете физических сил [609,с.245- 247]. Эта возрастная группа мужчин пользуется преимуществом при распределении пищи и в других местах Австралии. Однако в Кимберли за пределы семьи поступают только излишки растительной пищи, притом распределяются они не согласно правилам, а по усмотрению женщин [357, с. 33]. В целом в поддержании и укреплении межобщинных связей пища, добываемая мужчинами-охотниками, имеет большее значение, чем пища, добываемая женщинами-собирательницами.

При изучении обычаев, связанных с распределением пищи у аборигенов Австралии, обращает на себя внимание то, что при всем многообразии этих обычаев они подчиняются строгим нормам, предусматривающим, кому, когда и сколько пищи должно достаться, как делить тушу животного, кому предназначается та или иная часть. Распределение пищи не является уравнительным в прямом смысле слова. Обычаи, связанные с распределением пищи, в целом отражают три типа явлений: во-первых, степень участия, место и роль человека в добывании пищи (так, охотник, убивший животное, распределяет его мясо между остальными участниками охоты, причем ему самому достается порою отнюдь не лучшая часть, а то и вовсе ничего не достается; распределение может зависеть также от затраченного труда и от того, в чьей собственности находятся орудия производства); во-вторых, характер внутриобщинных отношений (подросткам, не прошедшим или проходящим инициацию, женщинам в период беременности и кормления детей грудью запрещается есть определенные виды пищи, явными преимуществами при распределении пищи обладают старшие мужчины, главы группы, шаманы и врачеватели); в-третьих, характер межобщинных отношений (часть добычи предназначается для родителей жены и других свойственников, живущих в другой общине, причем узаконенное обычаем распределение пищи между родственниками по браку способствует укреплению традиционных связей между общинами). У аранда, например, распределение мяса кенгуру зависело от того, убил животное женатый или неженатый охотник. В обоих случаях распределение убитого животного отражало два разных типа отношений - внутриобщинных и межобщинных, две категории норм, обязательных для вступивших в брак охотников и холостяков [549, с. 4, 12].

Общественному распределению, согласно обычаю, подлежат продукты не только коллективной, но и индивидуальной охоты [240, т. 3, с. 174]. В условиях первобытного коллективизма индивидуальное добывание пищи является лишь частным, эпизодическим проявлением коллективного труда всей общины. «У туземцев юго-восточной части Южной Австралии, - пишет Р. Брау Смит, - существует род товарищества, оформляющегося в отрочестве и продолжающегося всю жизнь, в распределении мяса кенгуру. Когда убивают кенгуру, каждый партнер берет особую часть. А так как у каждого имеется по восемь или десять партнеров, то в этом дележе участвует все племя» [531, т. 1, с. 235]. «Если вы дадите мясо, муку или табак одному аборигену, он разделит полученное поровну между несколькими другими, если не между всеми присутствующими», - пишет Дж. Гендерсон [332, с. 114]. У чепара, обитавших на востоке Австралии, существовал обычай, согласно которому старейшина после трудового дня на стоянке делил всю добытую за день пищу, мясную и растительную, поровну между всеми мужчинами, женщинами и детьми [342, с. 767]. Но у вотьобалук, живших в Юго-Восточной Австралии, убитый кенгуру передавался охотником одному из старейших мужчин группы, а тот делил его на части. Из того, что полагалось ему, он отдавал долю сыну своей сестры и родителям жены, часть животного распределял между всеми женатыми мужчинами, а остальное доставалось неженатым мужчинам [342, с. 764]. Первый принцип распределения Р. Шотт называет неспецифическим, второй - специфическим [509, с. 142, 172, 278-289].

Было бы ошибкой видеть проявление коллективизма и взаимопомощи только в обычае делить все поровну. Дело обстоит не так просто. У аборигенов Виктории имелся обычай, называемый юурка баваар, что можно перевести как «обмен». Согласно этому обычаю, пища распределялась внутри общины по строгим правилам [248, с. 22]. Это был закрепленный обычаем первобытный обмен охотничьей деятельностью, распределенный во времени, обмен, объективной целью которого было упрочение связей между людьми внутри коллектива и вне его. Тот, кто не способен охотиться из-за преклонного возраста, получает лучшую часть добычи [466, с. 34-39]. В этом проявляется стремление общества сохранить столь необходимых для него носителей жизненного, производственного, религиозно-магического опыта.

Раздробленность общин - одна из характерных особенностей первобытного общества, связанная с низким уровнем развития производительных сил и объективными условиями хозяйственной деятельности. О разобщенности в крупных центрально-австралийских племенах пишет, например, Т. Стрелов. Каждое племя «расщепляется на множество небольших групп и подгрупп, взаимонезависимых, автономных. Они имеют собственные охотничьи угодья и часто враждуют друг с другом. Обычаи, обряды, религиозные верования тоже заметно отличают их» [550, с. 1]. Но есть и другая, противоположная тенденция, стихийно направленная на устранение этой разобщенности, нивелирование культурных различий отдельных общин. Это - общественное разделение труда, межплеменной и межобщинный обмен продуктами труда и творческой деятельности в области как материальной, так и духовной культуры.

Обмен материальными и нематериальными ценностями имеет большое социальное значение. Являясь выражением межобщинной солидарности, он объединяет разрозненные общины, а это особенно важно в суровых природных условиях, в которых группа людей, предоставленная только себе, едва ли смогла бы выжить. Тенденция общества к расчленению на небольшие, обособленные группы, имеющая объективно-экономическое происхождение, смягчается и уравновешивается системой экстенсивного ритуального и неритуального обмена [570; 622].

Австралийская община - социальный институт, главной задачей которого является экономическое освоение определенной территории, это форма активной адаптации общества охотников и собирателей к условиям среды. Р. Лоуренс убедительно показал, что естественная среда оказывает мощное воздействие на хозяйственную деятельность и образ жизни, на размеры и мобильность австралийских общин [383]. По словам Дж. Бердселла, традиционная австралийская локальная группа - не только основной, первичный субъект собственности на землю, но и важнейший механизм, приводящий общество в оптимальное соотношение с естественной средой [189, с. 131]. Такая оценка австралийской общины приобретает особенное значение в связи с тем, что Бердселл пришел к этому выводу после того, как проанализировал и отделил все то новое, что внесла колонизация в жизнь аборигенов Австралии. По его мнению, и с этим нельзя не согласиться, в доколониальную эпоху община занимала ведущее место в системе традиционных австралийских социальных институтов.

Отношение между членами общины и общинной территорией, природной средой представляет собой динамическую систему, стремящуюся к равновесию. Поддерживать это равновесие помогает способность общины распадаться на меняющие состав и численность хозяйственные группы, а затем и отдельные семьи, периодически ведущие экономически самостоятельное существование в соответствии с ритмом, царящим в природе. Этим достигается активная адаптация общины к условиям и требованиям охотничье-собирательского хозяйства. Оставаясь сравнительно стабильной, община то рассеивается по своей территории или территории племени, то вновь объединяется в зависимости от размещения и количества продовольственных ресурсов, в соответствии с изменениями в экологической среде. Наконец, в определенное время года, в период изобилия, на одном из участков племенной территории собирается несколько общин, чтобы возобновить межобщинные контакты и совершить совместные обряды. Так, в сезон дождей аборигены Арнемленда собирались в стойбища, население которых достигало нередко сотни человек, и вели оседлый образ жизни; во время сухого сезона они разбивались на небольшие группы из нескольких семей, которые кочевали по территории своей общины [570, с. 15-16]. Смена центробежных и центростремительных тенденций, колебаний дисперсии и концентрации, свойственных первобытной общине, имеет правильный, циклический, экологически обусловленный характер.

Австралийское племя является территориально связанной совокупностью нескольких общин, каждая из которых владеет определенной территорией и внешний периметр которых образует реальные границы племени. Общины объединены, как правило, не политической властью даже в самой элементарной форме, а взаимопонятным языком, общим культурным достоянием, традиционными межличностными и межобщинными связями. Первобытное племя - часто не более чем зона, информационные связи внутри которой интенсивнее, чем за ее пределами. Но оно уже выступает как некая лингвистическая, этнокультурная, генетическая общность. По единодушному мнению специалистов, именно община, а не племя и не род является политически, или потестарно, организованной социальной общностью у австралийцев. Но и община не имеет формального аппарата власти [435; 573, с. 33].

Австралийское племя представляет собою самую раннюю стадию в развитии племени как общественного института. Структура его аморфна [188]. Структура общины в отличие от структуры племени четко выражена. Экономически и социально австралийцы являются прежде всего членами общины, поэтому они и сознают себя прежде всего членами общин, что нередко выражается в самоназваниях общин [573, с. 21]. Однако племя как некая социальная общность, хотя рыхлая и слабо выраженная, но возвышающаяся над общинами, накладывает отпечаток на сознание аборигена; следовательно, помимо общинного существует и племенное самосознание. Этническое самосознание австралийца двойственно. Община является как бы первичной этнической общностью, племя - вторичной, формирующейся.

Согласно подсчетам Н. Тиндейла, частота межплеменных браков составляет в Австралии в целом примерно 15% [579, с. 169-190]. Он полагает, что браки за пределами племени являются у австралийцев не только сравнительно распространенным, но и древним обычаем. Женщины, приходящие из других племен, нередко приносят с собой языки и обычаи этих племен. А ведь браки между определенными группами традиционны, они заключаются из поколения в поколение. С этим и другими факторами связано явление межплеменной лингвистической непрерывности, когда, по словам А. Радклиф-Брауна, «трудно сказать точно, где кончается один язык и начинается другой» [482, с. 37]. Поэтому даже такие критерии единства племени, как общий язык и общее культурное достояние, как справедливо отметил Р. Оуэн, становятся порою сомнительными [455, с. 680]. Неудивительно, что некоторые исследователи (Р. Берндт, Т. Стрелов, Л. Уорнер), говоря об австралийцах, вообще отказываются от термина «племя», так как считают его во многих случаях неадекватным. По мнению Т. Стрелова, нет, например, единого племени аранда и даже западные или северные аранда - не более чем лингвистические общности. По словам Л. Уорнера, племени мурнгин, которому он посвятил свою книгу, не существует даже как лингвистического единства вследствие значительных языковых различий между локальными группами [599, с. 9, 30]. Все это еще более подчеркивает значение общины как основной социальной общности у австралийцев.

Аборигены Австралии глубоко привязаны к своей земле, к территории своей общины, и это, как отмечалось выше, во многом связано с тем, что здесь расположены их священные тотемические центры, поэтому чувство привязанности к земле, к родине приобретает у них религиозную окраску. Эта мистическая связь с землей имеет не только групповой характер (такова связь рода с его тотемическим центром), но и личный, как, например, связь с местом рождения (у племен, обитающих в Западной пустыне) или зачатия (у аранда). И все же, несмотря на эту привязанность, имеющую глубокие исторические корни, аборигены заселили Австралию, а переселения отдельных групп продолжались и после этого на всем протяжении их истории. X. Петри рассказывает о миграциях западноавстралийских аборигенов группами различной численности, иногда даже отдельных семей в разных направлениях на большие расстояния, причем обратно аборигены уже не возвращаются. Эти переселения происходят не только под воздействием контактов с европейцами, но и независимо от них. Одна из причин этого явления - периодические засухи [465, с. 168-170].

Австралийская община как основной социально-экономический институт этого типичного охотничье-собирательского общества предстает перед нами как ответ общества на вызов естественной среды, как орудие преодоления среды и сохранения общества, как свидетельство торжества человека, стоящего еще на одной из самых ранних стадий материально-технического прогресса. Австралийцы оказываются не абстрактными существами, конструирующими те или иные формы социальной организации в некоем вакууме (какими их зачастую видят теоретики первобытности), а людьми, живущими на земле в конкретных исторических и естественно-географических условиях, в соответствии с которыми они строят, а при необходимости и перестраивают свою общественную структуру. Социальные нормы первобытного общества не настолько жестки и незыблемы, чтобы не дать возможности обществу адаптироваться в меняющейся ситуации, а затем закрепить нововведения как новые нормы. В этом - источник дальнейшего развития общества.

Изучение общественного строя коренного населения Австралии имеет большое значение для решения фундаментальных проблем истории первобытного общества. Это относится и к общине - ведущей структурной и социально-экономической ячейке австралийского общества.